– Но я… я даже не могу различить их, не знаю, во сколько их оценить… – пробормотала Келли, сжимая камни в ладони. Джимми, думала она, неужели все это время ты был богат? И сохранил свое состояние для нас?

– Зато он знал, – произнес Зейн и еще шире улыбнулся при виде ее смущения. – Он говорил, что они стоят триста тысяч долларов.

Келли безмолвно уставилась на сильные руки, обхватившие ее сжатую ладонь. Потрясение сделало ее беспомощной, и она была благодарна за тепло, которое, как казалась, изливается при этом прикосновении.

Если камни и в самом деле стоят триста тысяч, тупо думала она, значит, Джимми оставил ей сто тысяч долларов. А ее матери, которая прожила такую трудную жизнь и видела так мало радости, – двести тысяч, целое состояние.

– Верно, – подтвердил Зейн, хотя Келли ничего не произнесла вслух. – Я прямо-таки вижу, как идут подсчеты в вашей голове – цифры так и роятся в ней! Если хотите, вы можете взять год отпуска. Или два. И писать книги – лучше, чем Фэрли Коллинз. Если сможете.

Отпустив ее, он снова придвинул к себе стул, сел, положив руки на мускулистые бедра, и принялся наблюдать за ней.

Все еще с полуоткрытым от изумления ртом, Келли была способна только тупо смотреть на блестящие камешки в ладони. Внезапно она поняла, что оказалась слишком слабой без его поддержки.

Зейн усмехнулся еще шире и поднялся. Келли посмотрела на него. Почему-то она почувствовала себя совсем беспомощной и почти обнаженной, несмотря на толстый халат.

– Завтра вам лучше отвезти их в город и отдать на хранение в банк. А что касается этой ночи – надеюсь, вы справитесь с охраной драгоценностей без особых хлопот.

Устремив взгляд на собеседника, Келли судорожно сглотнула. Во рту у нее пересохло. Пока Зейн не заговорил об этом, она и не думала, что ей придется остаться здесь одной, в незнакомом лесу, и охранять неожиданно свалившееся богатство. Она нервно облизнула верхнюю губу, а Зейн с ленивым интересом пронаблюдал за движением ее языка. Потом небрежно упер руки в боки.

– Если только, – заметил он, и его голос насмешливо дрогнул, – вы не хотите, чтобы я остался. Сами же сказали, что из меня выйдет хороший сторожевой пес. Ручаюсь, я кусаю так же неплохо, как и лаю. Кроме того, могу уютно устроиться в постели. И согреть своим теплом.

Его слова поразили Келли гораздо сильнее, чем вид драгоценностей. Зейн уже с привычной усмешкой проследил, как стремительно меняется выражение ее лица.

– Черт побери, – наконец выговорила она. – Вы снова издеваетесь надо мной – я отлично вижу это по вашим глазам. Но зачем? Почему бы вам просто не оставить меня в покое?

Он негромко рассмеялся.

– Вспомните, мне нравится издеваться над людьми – разумеется, не причиняя им особого вреда. А что касается предложения оставить вас в покое, я так и сделаю – если вы настаиваете. Но, учитывая обстоятельства, вам было бы гораздо уютнее, если бы я остался.

Келли выругалась сквозь зубы. Она знала, что сейчас ее лицо пылает от негодования и удивления. Как только он высыпал ей на ладонь камни, мир перевернулся, и с тех пор стало казаться, будто она видит какой-то странный сон.

С осуждающей ухмылкой Зейн покачал головой.

– И это я слышу от учительницы? Стыдитесь! Какой дурной пример!

Он наклонился, поднял пустой рюкзак и небрежно забросил его на плечо.

– Но с другой стороны, – невозмутимо продолжал он, – мне бы не хотелось причинять вам неприятности. Поэтому я привез с собой спальный мешок. И ружье. Я расположусь на берегу, откуда смогу следить за вами и домом.

Она вновь судорожно сглотнула. Не желая оказываться под наблюдением Зейна, она вместе с тем не хотела оставаться с драгоценностями одна.

– Я сама позабочусь о себе, – произнесла она голосом, дрожащим от противоречивых чувств. – Я могу запереть дверь, спрятать камни, и никто не узнает, что они здесь, – кроме вас, разумеется. К тому же, – продолжала она, хватаясь за соломинку, – у меня есть собака.

Зейн снова рассмеялся.

– Я буду на берегу. Если я вам понадоблюсь, выйдите на крыльцо и позовите. И никакой собаки у вас нет. – Он нагнулся и потрепал по голове песика, который затрясся всем телом и восторженно заскулил. – У вас есть вот это существо – только и всего. Клык, будь другом, если сюда кто-нибудь явится, смотри не доведи его до помешательства своей любовью.

Он повернулся и направился к двери, ступая легко, как громадный кот. У порога он оглянулся через плечо.

– Еще раз повторяю – я буду на берегу. Если же вы хотите, чтобы я остался где-нибудь поближе, – я не прочь.

– Я хочу, чтобы вы держались от меня как можно дальше! – яростно выкрикнула Келли.

Зейн открыл дверь, одарив ее последней бесстыдной ухмылкой.

– Хорошо, что вы увезли все эти триллеры, верно? Сегодня не подходящий вечер для такого чтения.

Распахнув дверь, он вышел на залитое лунным светом крыльцо. Келли смотрела ему вслед. Дверь закрылась. Она вновь облизнула губы – во рту у нее было по-прежнему сухо, сердце, как сумасшедшее, едва не выскакивало из груди.

Дрожащими руками она подобрала кожаный мешочек и сложила туда камни. Затем, завязав тесемки, встала и подошла к двери. Заперев ее, Келли пожалела, что на ней нет крепкого засова.

Дыхание с трудом вырывалось из груди, колени дрожали, как желе. Вернувшись к столу, она рухнула на стул, уставившись на мешочек с негранеными драгоценными камнями. Собака прильнула к ногам Келли, положив голову ей на колени и уставившись на нее с радостным обожанием.

Келли потрясла головой. Смотреть в окно не хотелось – она побаивалась увидеть темный силуэт Зейна на берегу. Почему-то она знала, что он верен своему слову. Он останется здесь на всю ночь, охраняя ее и дом. Эта мысль приносила утешение и в то же время досаждала – Келли захотелось поскорее отбросить ее прочь.

Она поплотнее завернулась в большой халат, безвольно уронила руки на колени, и собака принялась с энтузиазмом лизать их.

– Псина, – тихо позвала Келли, – откуда у Джимми взялись эти камешки? Почему он хранил их так долго? Почему не воспользовался ими сам?

Ее мучил еще один вопрос, но Келли не решалась произнести его вслух: почему Джимми из всех людей именно Зейну доверил хранить у себя это нежданное богатство? Неужели он действительно доверял этому невозможному человеку, неужели уважал его?

Собака еще сильнее завиляла хвостом, преданно взглянула на Келли и приветливо усмехнулась, как будто ее любовь была ответом на все вопросы.

Оказавшись внизу, на залитом луной берегу озера, Зейн сбросил рубашку, развернул спальный мешок и забрался в него. Ружье он положил рядом и устроился лицом к дому, так, чтобы не выпускать его из виду. Он смотрел на освещенные окна Келли, пока свет в них не погас.

Только тогда Зейн позволил себе погрузиться в беспокойный сон – это напоминало ночевки в джунглях Вьетнама, когда он был готов пробудиться при малейшем подозрительном звуке.

Но сегодня ему не пригрезились ни джунгли, ни то, что довелось там повидать.

Ему снилась длинноногая учительница. Она стояла перед ним, освещенная луной, а потом начала развязывать пояс халата. Прекрасное, но слишком тонкое тело блеснуло в серебристых лучах, и Зейн не мог оторвать от него взгляд. Притянув девушку к себе, он открыл молнию спального мешка, чтобы устроить ее рядом.

Ее длинные ноги оказались прохладными, с шелковистой кожей, а губы – теплыми и ждущими.

Но это был всего лишь сон.

Келли проснулась от настойчивого стука в дверь.

Растерявшись, она не сразу вспомнила, где находится, и, дико озираясь, рывком села на кровати. Увидев скомканные простыни, она поняла, что ночь выдалась беспокойной. Узкие полоски солнечного света проникали сквозь щели ставней на окнах спальни; слышалось пение птиц.

Ах да, она не в своей спальне в Кливленде. В ногах на кровати свернулась клубком собака; она уже проснулась и виновато поглядывала на Келли, подергивая хвостом.