— До Айдлуайлда целый час добираться, — сказала миссис Фостер. Самолет вылетает в одиннадцать. Мне нужно там быть за полчаса, чтобы пройти все формальности. Я наверняка опоздаю. Просто уверена, что опоздаю.
— По-моему, у вас много времени, мэм, — любезно проговорил дворецкий. Я предупредил мистера Фостера, что вы должны выехать в девять пятнадцать. У вас еще пять минут.
— Да, Уокер, я знаю. Однако поторопись с багажом, прошу тебя.
Она слонялась взад-вперед по холлу и всякий раз, когда мимо нее проходил дворецкий, спрашивала у него, который час. На этот рейс, без конца повторяла она про себя, никак нельзя опоздать. У нее не один месяц ушел на то, чтобы уговорить мужа разрешить ей уехать. Если она опоздает, он запросто может решить, что ей все это не нужно. А беда еще и в том, что он сам настоял, чтобы проводить ее до аэропорта.
— О боже, — громко произнесла миссис Фостер, — я опоздаю. Я знаю, знаю, знаю, что опоздаю.
Кожа в уголке левого глаза безумно задергалась. Казалось, из глаз вот-вот брызнут слезы.
— Который час, Уокер?
— Восемнадцать минут десятого, мэм.
— Теперь я точно опоздаю! — воскликнула она. — Скорей бы он выходил!
Для миссис Фостер это было важное путешествие. Она совсем одна отправлялась в Париж, чтобы навестить свою единственную дочь, которая была замужем за французом. Француз не очень-то интересовал миссис Фостер, а вот дочь она обожала и, кроме того, истосковалась по трем своим внукам. Она их знала только по фотографиям, которые расставила по всему дому. Они были красивые, эти ее внуки. Она в них души не чаяла и каждый раз, когда получала новую фотографию, уносила ее в свою комнату и долго сидела, выискивая в детских лицах приметы того кровного сходства, которое так много значит. А в последнее время она все больше и больше осознавала, что желает проводить остаток своих дней рядом с детьми, — ей нужно видеть их, брать на прогулку, покупать им подарки и смотреть, как они растут. Она, конечно же, понимала, что думать так, покуда муж жив, нехорошо и в некотором смысле нечестно. Муж уже не был так активен в своих предприятиях, но ни за что не согласился бы оставить Нью-Йорк и поселиться в Париже. Удивительно, что он вообще отпускал ее туда одну на шесть недель. А ей так хотелось поселиться там и быть рядом с внуками!
— Уокер, который час?
— Двадцать две минуты десятого, мэм.
Едва он ответил, как дверь открылась и в холл вышел мистер Фостер. Он постоял с минуту, внимательно глядя на жену, а она, в свою очередь, смотрела на него — на этого тщедушного и все еще подвижного старика с бородатым лицом, столь удивительно похожего на Эндрю Карнеги[66] на старых фотографиях.
— Так-так, — произнес он, — нам, пожалуй, лучше поторопиться, если ты хочешь успеть на самолет.
— Да, дорогой, да! Все готово. Машина ждет.
— Вот и хорошо, — сказал мистер Фостер.
Склонив голову набок, он пристально глядел на жену. Он имел обыкновение вытягивать шею, а потом быстро и едва заметно дергать головой. По этой причине, а также по тому, как он стискивал пальцы, подняв руки до уровня груди, он походил на белку — на проворную умную белку, которую можно увидеть в парке.
— Вот и Уокер с твоим пальто, дорогой. Одевайся.
— Через минуту вернусь, — сказал он. — Только руки вымою.
Она принялась ждать. Высокий дворецкий стоял рядом с ней, держа пальто и шляпу.
— Уокер, я опоздаю?
— Нет, мэм, — ответил дворецкий. — Думаю, успеете в самый раз.
Затем мистер Фостер появился снова, и дворецкий помог ему надеть пальто. Миссис Фостер торопливо вышла из дома и уселась в нанятый ими «кадиллак». Муж вышел вслед за ней, но по ступенькам спускался медленно. Посреди лестницы он остановился, чтобы взглянуть на небо и вдохнуть холодный утренний воздух.
— Похоже, небольшой туман, — произнес он, усаживаясь рядом с ней в машине. — А в аэропорту в таких случаях обычно бывает еще хуже. Не удивлюсь, если рейс уже отменили.
— Не говори этого, дорогой, прошу тебя.
Больше они не произнесли ни слова, пока машина не оказалась в Лонг-Айленде.
— С прислугой я все обговорил, — сказал мистер Фостер. — С сегодняшнего дня все свободны. Я выплатил им половину жалованья за шесть недель и предупредил Уокера, что пришлю ему телеграмму, когда они нам снова понадобятся.
— Да-да, — сказала она. — Он говорил мне.
— Сегодня же вечером переберусь в клуб. Приятно иногда переменить обстановку.
— Да, дорогой. Я напишу тебе.
— Время от времени я буду заходить домой, чтобы проверить, все ли в порядке, и забирать почту.
— А тебе не кажется, что Уокеру лучше остаться в доме и присматривать за ним? — робко спросила она.
— Ерунда. Это совершенно не нужно. И потом, мне придется платить ему полное жалованье.
— Ах да, — сказала она. — Ну, конечно.
— Скажу больше, никогда не знаешь, чем они занимаются, когда оставляешь их в доме одних, — заявил мистер Фостер и с этими словами достал сигару. Отрезав кончик серебряными ножницами, он прикурил ее от золотой зажигалки.
Миссис Фостер сидела неподвижно, крепко стиснув под пледом руки.
— Ты будешь мне писать? — спросила она.
— Посмотрим, — ответил муж. — Но вряд ли. Ты же знаешь, я не очень-то люблю писать, когда мне нечего сказать.
— Да, дорогой, знаю. Поэтому выброси это из головы.
Они ехали вдоль Королевского бульвара, и, когда приближались к болотистой местности, на которой возведен Айдлуайлд, туман начал сгущаться, и ехать пришлось медленнее.
— О боже! — воскликнула миссис Фостер. — Теперь я наверняка опоздаю! Который час?
— Прекрати суетиться, — сказал старик. — Теперь это ни к чему. Рейс наверняка отменили. В такую погоду не летают. Не понимаю, зачем вообще нужно было выходить из дому.
Ей показалось, что в голосе его неожиданно прозвучали новые нотки, и она обернулась. Трудно было различить какую-либо перемену в выражении бородатого лица. Главное — рот. Ей захотелось — как бывало и раньше увидеть его рот. Глаза его никогда ничего не выражали, кроме тех случаев, когда он приходил в ярость.
— Разумеется, — продолжал мистер Фостер, — если он вдруг все-таки полетит, тогда я согласен с тобой — ты наверняка опоздала. Почему бы тебе с этим не примириться?
Она отвернулась и стала смотреть в окно, за которым висел туман. Чем дальше они ехали, тем больше туман сгущался, и теперь она видела только край дороги и полоску травы, тянувшейся вдоль нее. Она чувствовала, что муж по-прежнему наблюдает за ней. Глянув на него, она заметила, что он внимательно смотрит в уголок ее левого глаза, где, как она чувствовала, у нее дергается кожа. Ей сделалось страшно.
— Так как? — спросил он.
— Что как?
— Как насчет того, чтобы примириться с тем, что ты наверняка опоздаешь на самолет? Есть ли смысл нестись в такой мгле?
После этой фразы мистер Фостер умолк. Машина двигалась все дальше. Желтые фары освещали дорогу, и шофер вглядывался в нее. Впереди из тумана выплывали огни, то белые, то желтые, а за ними все время следовал свет, казавшийся особенно ярким.
Неожиданно шофер остановил машину.
— Ну вот! — вскричал мистер Фостер. — Мы застряли. Я так и знал.
— Нет, сэр, — сказал шофер, обернувшись. — Мы приехали. Это аэропорт.
Не говоря ни слова, миссис Фостер выскочила из машины и торопливо направилась через главный вход к зданию аэропорта. Внутри было множество народу. Несчастные пассажиры столпились вокруг стоек, где проверяют билеты. Миссис Фостер протолкалась между ними и обратилась к работнику аэропорта.
— Да, — сказал он. — Ваш рейс временно отложен. Но, пожалуйста, не уходите. Мы ожидаем, что погода в любую минуту улучшится.
Она вернулась к мужу, который по-прежнему сидел в машине, и сообщила новости.
— Не жди-ка ты, дорогой, — сказала она. — В этом нет никакого смысла.
— И не буду, — ответил он. — Если только шофер отвезет меня назад. Отвезете меня назад, водитель?
