Как мне рассказали парни из моей тройки, горцы собрали почти полторы тысячи парней из молодняка, от пятнадцати до семнадцати лет, и по договоренности с Симаковым группами по полсотни человек распихали их по нашим самым боеспособным подразделениям. Здесь, вдали от дома, те постигали военную науку и готовились в начале осени вернуться домой. Положение кавказцев день ото дня становилось всё хуже, их ещё неокрепший Союз трещал по швам, и под напорам южан из Халифата они постоянно отступали и сдавали свои населённые пункты один за другим. Горцы не могли выделить бойцов, которые будут заниматься тренировкой подрастающего поколения, и, самое главное, не имели для этого никакой материальной базы. Вот и приходилось за счёт нашей казны и на нашей территории готовить для них пополнение.

Впрочем, тренирующийся горский молодняк видел я не часто, они всё время пропадали на полигоне, оборудованном за лагерем, а я находился на базе и занимался сортировкой информационного пласта из флешек, прикупленных у компьютерного фаната Эдика. Однако один кавказец всё же привлёк моё внимание. Это был их наставник, контролирующий обучение своих питомцев, алим, что значит учёный, Иман Гойгов, старый и седовласый, но всё ещё крепкий высокорослый горец лет около семидесяти, который наверняка очень хорошо помнил времена до пришествия чумы.

Жил он в отдельной комнате пансионата, и день этого старика начинался каждый раз одинаково: по пояс голый, он выходил в лес, делал трёхкилометровую пробежку и присоединялся к утренней зарядке своих воспитанников. Потом в неизменной высокой папахе, в чёрной одежде, состоящей из рубахи и брюк, и в таких же чёрных мягких кожаных сапогах появлялся в лагере, где завтракал вместе со всеми. После чего уточнял у наших инструкторов план занятий на день, чтото одобрял, чтото переиначивал, потом отправлялся на полуразрушенный каменный мол, вдававшийся в море, и до полудня сидел там в одиночестве. Вроде как размышлял о вечном. Своеобразный человек, чемто запал мне в душу, и чем дольше он находился рядом, тем больше беспокоил меня, и я никак не мог понять почему. Так продолжалось неделю, пока, совершенно случайно, я не увидел, как он проводит со своими пареньками ежевечерние занятия по рукопашному бою.

«Олег, – мелькнула в голове мысль. – Этот старик двигается точно так же, как и верный наёмник Кары, который одолел меня в Пазаре, смог от пули уйти и спасти своего босса». Присмотрелся к дедушке Иману получше и заметил, что общие у них с Олегом не только движения и сноровка, но и слова, и жесты, и даже манера сидеть у костра. Странно это? Ещё как странно, и я, переговорив с командиром роты, решил обратиться к Ерёменко. Не откладывая дела в долгий ящик, я прямо с утреннего построения направился к комбату и рассказал ему всё как есть. Ерёменко, что характерно, ничуть не удивился, видимо, чтото знал об этом старике, он только сказал, что ничего странного в этом нет, а мне надо переговорить со стариком, и я всё узнаю сам. В связи с чем он дал мне один выходной день и разрешил взять свой спиннинг.

Намёк про спиннинг был понят, и, взяв рыболовные снасти, я отправился вслед за Гойговым на мол. Старик без движения сидел на раскладном стуле и смотрел на море. Прямо, блин, Хемингуэй в кавказском варианте. Я примостился в метре от старейшины и начал готовить спиннинг. В это время он заговорил и с неистребимым кавказским акцентом спросил:

– Тебя ведь Саша зовут?

– Да. – Я удивлённо повернулся к нему.

– Я заметил, что ты всю неделю наблюдаешь за мной. Чтото не так? – Старик был невозмутим, как скала, даже не повернул ко мне свою голову и всё так же продолжал наблюдать за морем.

– Вы напоминаете мне одного из моих знакомых.

– Кого же? – Старейшина соизволил обернуться и посмотреть на меня.

– У наёмника Бурова, по прозвищу Кара, есть один боец, Олегом зовут, фамилию не знаю, клички или позывного нет.

– Угу, – только и пробурчал он.

– И что, это всё, что вы хотите мне сказать?

– А я тебе ничего и не должен говорить, парень. Я узнал, что хотел, и меня твоё объяснение полностью устроило.

– Но ответа не получил я.

– Ха. – Старейшина ухмыльнулся в бороду. – Ты не задал вопроса, Саша, а потому и не получил ответа.

Действительно, вопроса я не задавал, а стоило бы с него начать.

– Что вас связывает с Олегом? – спросил я.

– Он мой воспитанник, долгое время помогал мне в делах и в итоге предал семью, вскормившую и вырастившую его. Теперь он мой кровный враг, так же как и Кара, и Ильяс, второй верный пёс этой продажной твари.

– Ильяса больше нет, он погиб.

– Как это произошло?

– Взлетел на воздух.

– Твоих рук дело?

– Моих.

– Если будешь в наших краях, то знай, что в доме алима Гойгова ты всегда желанный гость. – Он замолчал и, видя, что я не тороплюсь покинуть мол, спросил: – Ты хочешь спросить ещё о чёмто?

– Скажите, уважаемый алим, ведь это вы обучали Олега рукопашному бою?

– Да, ведь он мой воспитанник.

– А что это за борьба такая? Коечто в жизни своей я видел и в драке не самый слабый боец, а Олег меня влёгкую сделал.

Алим усмехнулся и ответил:

– Нет, это не чтото особенное, а просто опыт, и не более того. Конечно, я его учил, но это смесь из борьбы, самбо и элементов армейского рукопашного боя, всего того, что я знаю. Немного того и этого, а на деле – не более двух десятков приёмов, доведённых до автоматизма. – Он помедлил и добавил: – Если есть интерес, то ты можешь заниматься вместе с нашей молодёжью.

– Согласен, – ответил я.

Так закончился мой разговор с алимом Иманом Гойговым.

Тем же вечером я присоединился к тренировкам кавказской молодёжи и две недели подряд усваивал тактику рукопашного боя, которую преподавал старик. Надо сказать, что овладел многим и практики было вдоволь, так как Гойгов к вопросу обучения подходил достаточно просто: «Вы трое против тех двоих, этот один против тех четверых, все против всех. Вперёд!»

После тренировок алим собирал подопечных у ставшего уже традиционным ночного костра. Здесь он давал своим волчатам психологическую накачку, вёл с ними разговоры, и мне, как человеку, который к знаниям тягу имеет, они всегда были очень любопытны. Опять же, беседы шли на русском языке, поэтому я понимал, о чём идёт речь.

– Иса, – обратился старик к одному из парней, – почему ты сегодня сцепился с Магой?

– Учитель, – ответил ему невысокий крепыш лет семнадцати, – я виноват, был несдержан и обозвал его табасаранским недобитком.

Алим оглядел всех сидящих у костра и сказал:

– Я тысячу раз говорил и повторю опять. Нет ни вайнахов, ни ингушей, ни чеченцев. Нет осетин, черкесов, кумыков, аварцев, аланов, ногаев, табасаранцев, кабардинцев или даргинцев. Мы единый народ – кавказцы. Только в единении сила, и только так мы выживем. Кто этого не понял или не хочет понимать, тот наш враг, потому что желает нам зла. Слишком мало нас осталось, а некоторые племена после Хаоса совсем исчезли. Когда шесть лет назад старейшины уцелевших племенных кланов Северного Кавказа собрались в Грозном на свой первый совет и объявили о своём решении объединиться, многие говорили, что ничего не выйдет, и многие были против этого. Глупцы не видели за своими мелочными проблемами того, что безбожный Халифат, очерняющий имя пророка Магомеда, наступает и уже подмял под себя всё то, что осталось от Азербайджана, Армении и большей части Грузии. Что было бы, если бы мы тогда не встали плечом к плечу и в битве на Салаватском перевале не разгромили захватчиков?

– Мы были бы рабами, – дружно и, видимо, не в первый уже раз ответили его воспитанники.

– Правильно, – Алим был удовлетворён и, оглядев парней, сидящих вокруг него, спросил: – У когото имеются вопросы?

– У меня. – С места поднялся один из парней, косо взглянул на меня, сидящего рядом с их учителем, что весьма почётно. – Уважаемый алим, почему мы принимаем помощь от людей иной веры? Почему тренируемся здесь, а не дома?