— И вы никогда до последней субботы не беседовали с Хоббсом?

— Совершенно верно.

— Но вы его здесь встречали, не так ли?

— Точно не припомню. Но, если Джереми говорит, что он ходит сюда с марта, у меня нет причин ему не верить. Просто я не был знаком с ним лично.

— И поэтому у вас нет никакой информации о его матери.

— Нет.

— Об Эбигайль Хоббс.

— Прошу прощения, нет.

— И вы никогда ее не встречали?

— А как бы я ее встретил?

— Ну, положим, она могла бы прийти сюда, стремясь...

— Нет, я никогда не встречал никого по имени Эбигайль Хоббс!

— Думаю, вы бы ее запомнили, если бы она приходила сюда?

— Да наверняка бы запомнил.

— Перед тем, как идти к отцу Майклу, она могла попросить вас переговорить с ее сыном, убедить оставить эту церковь или что-нибудь вроде этого. Значит, вы ничего подобного не припоминаете?

— Ни-че-го! Определенно могу сказать, что не знаю никого по имени Эбигайль Хоббс.

— Ладно, благодарю вас, мистер Лютерсон, — сказал Карелла и вздохнул. — И признателен, что вы уделили мне время.

— Не стоит. Заходите запросто, когда вздумается, — сказал Лютерсон, встал из-за стола и снова протянул руку.

Они обменялись рукопожатием. Твердая и сухая рука ученика дьявола!

— Я провожу вас, — сказал Лютерсон.

«Такое бывает лишь в кино!» — подумал Карелла.

Она сказала ему, что после обеда будет на прослушивании и что они могут встретиться в центре у театра Алисы Вайс в пять часов. К этому времени она должна освободиться. Сейчас Хейз ожидал ее у театра под навесом, глядя на дождь, на прохожих, бегущих к подземным переходам и по домам. Как бы ему тоже хотелось побежать домой! А вместо этого он стоит здесь и ждет Крисси Лунд.

Сразу после совещания в кабинете лейтенанта Карелла рассказал ему, что Алексис О'Доннелл видела на Пасху у отца Майкла блондинку. Это еще вопрос, была ли этой блондинкой Крисси; в мире невероятно много блондинок, включая и саму Алексис. Но Хейза беспокоило то, что это могло быть и правдой. Потому что кем бы ни была эта блондинка, отец Майкл обвинял ее в шантаже. А шантаж, другими словами вымогательство, определяется в разделе 850 Уголовного кодекса штата как «получение собственности от другого лица путем угроз или применения силы». И среди перечисленных угроз при вымогательстве: раскрытие тайны, порочащей данное лицо.

Если, предположим, некая блондинка спорила на Пасху с отцом Майклом, угрожая выставить на показ их любовную связь, ежели он не заплатит ей круглую сумму или не отдаст какие-то ценности — домик в деревне, браслет с алмазами, арабского скакуна с выставки, — это было бы шантажом.

«Это — шантаж!» — так вскричал патер.

Если верить Алексис О'Доннелл, которая видела блондинку.

Шантаж, или вымогательство наказуемы сроком максимумом до пятнадцати лет.

Можно долге просидеть в тюрьме за рекой за то, что вы угрожали кому-то проболтаться, если вам не заплатят! А эта потенциальная возможность отсидки за городом часто дает добрый повод для убийства. Чаще всего, конечно, к этому прибегает жертва, которая убивает своего шантажиста. Лучше убийство, чем разоблачение! А что, если жертва отбрасывает все страхи и грозит сообщить о попытке шантажа? А? «Забери себе все, грязная мерзкая крыса!»

Не так смешно, когда это случается в реальной жизни!

Если Алексис О'Доннелл все видела и слышала, то в Пасхальное воскресенье к отцу Майклу приходила блондинка, она угрожала ему, и он расценил это как шантаж. Если этой блондинкой была Крисси Лунд...

— Привет! Давно ждешь? — спросила она и взяла его за руку.

Карелла прохаживался у здания «First Fidelity Savings and Trust», когда в пятнадцать минут пятого из банка вышел Эндрю Хоббс. Без головного убора и зонтика, он поднял воротник плаща, втянул голову в плечи и смело шагнул в льющий как из ведра дождь.

— Мистер Хоббс! — позвал его Карелла, устремляясь ему навстречу. — Прошу прощения за беспокойство...

— Ах, это вы! — воскликнул Хоббс.

— Мы так и не смогли найти вашу мать...

— Не желаю ничего слышать об этой суке!

Дождь был нескончаем. Оба почти бежали, пытаясь спрятаться от него. Хоббс, очевидно, хотел побыстрее добраться до киоска в переходе на углу, а Карелла просто следовал за ним. Когда они, наконец, нырнули на станцию подземки, Карелла, схватив Хоббса за руку, развернул его и приказал:

— Задержись на минуту, понял?

Хоббс полез в карман брюк за жетоном на метро. Его светлые волосы прилипли ко лбу, а плащ, брюки и ботинки насквозь промокли. Он нетерпеливо скинул руку Кареллы, нашел жетон, взглянул на платформу, не подходит ли поезд, и так же нетерпеливо спросил:

— Что вам от меня надо?

— Номер телефона твоей матери.

Возвращающиеся домой вымокшие пассажиры спешили к кассам и турникетам. В четырех-пяти ярдах напротив них под исписанной распылителем стеной стояли двое парней. Один из них весьма плохо что-то наигрывал на акустической гитаре. На груди у другого висела картонка с надписью: «Мы — бездомные! Спасибо за помощь!» Хоббс снова взглянул на платформу, затем повернулся к Карелле и произнес с раздражением в голосе:

— У меня нет ее номера! Я уже говорил это! Посмотрите, черт возьми, в телефонном справочнике!

— Мы проверяли. Ее нет в списке.

— Не смешите! Эбби нет в списке? Чтобы Эбби отказала себе в удовольствии ждать звонков от мужчин? Ну уж...

— Мистер Хоббс, — сказал Карелла. — Ваша мать — в числе тех людей, кто встречался с отцом Майклом за несколько недель до его гибели. Мы хотели бы с ней побеседовать.

— Не думаете ли вы, что она убила его?

— Мы не знаем, кто убил, мистер Хоббс. Мы просто расследуем все детали.

— Не слишком ли это! Эбби убивает эту задницу, которая должна была спасти меня от Дьявола!

— Дело в том...

И здесь Карелла пустился в творческую импровизацию, ибо причиной, почему он хотел поговорить с Эбигайль Хоббс, было его желание узнать, до какой степени может быть опасен ее сын в приступе бешенства...

— ...что бы ни говорил ей отец Майкл, сколь бы маловажным это ни казалось тогда, для нас сейчас это может иметь огромную ценность, в ретроспективе, можно пролить свет на события прошлого, которые, возможно, как-то связаны с убийством, хотя тогда это представлялось несущественным.

Хоббс попытался переварить услышанное.

Потом сказал:

— Уж не думаете ли вы, что он полагался на Эбби? Потому что, совершенно по-дружески, мистер Карелла, — это было бы равносильно тому, чтобы довериться удаву!

— Мы этого не узнаем, пока сами не поговорим с ней, согласен? — сказал Карелла.

— Неужели у вас нет возможности раздобыть номер телефона, которого нет в справочнике?

— Мы пытались. Мы все проверили. В списках телефонной компании нет ни одного человека по имени Эбигайль Хоббс.

— Тут нечему удивляться! — ухмыльнулся Хоббс.

Карелла озадаченно посмотрел на него.

— Ее зовут вовсе не Эбигайль Хоббс.

— Но имя твоей матери...

— Она развелась десять лет назад, — сказал Хоббс. — С тех пор живет под своим девичьим именем.

Отель носил французское название, но его персонал был сугубо американским. И когда метрдотель того, что называлось «Cafe du Bois», сказал: «Бонн свар, мессер, вам два напитка?» — Хейзу вовсе не показалось, что он перенесся в Веселый Париж. Мэтр провел их через полянку с настоящими березами под стеклянным куполом, обычно залитую солнечным светом, но не сегодня, когда дождь вовсю стучал над головой. В дальнем углу зала кто-то играл на пианино песни, смахивающие на французские. Крисси повесила сумочку на спинку кресла, встряхнула волосами и сказала: «Мне надо будет позвонить моему агенту, как только выдастся минута. Она хочет знать, как все прошло у меня».

По дороге сюда, под дождем, она рассказала Хейзу, что ее попросили прочесть две сцены, а не одну, как делали все остальные. Она сочла это хорошим предзнаменованием. Хейз сказал, мол, он надеется, что ей дадут роль. Он заказал напитки — джин с тоником для Крисси, а для себя — диет-пепси, поскольку он все еще был на работе, — потом сказал: