— Ну, а что скажете вы? — спросил он другую женщину.

— Я родилась здесь, — сказала она.

— Где «здесь»?

— Ларами, Техас, — объяснила она с ноткой вызова в своем сильном голосе. Темные глаза вспыхнули.

— И поэтому «Ларами» — ваше настоящее имя?

— А как бы вам понравилось всю жизнь быть Генриеттой?

Хейзу самому казалось, что «Коттон» — жуткое имя. Наследство отца, который считал Коттона Матера величайшим священником-пуританином. Хейз пожал плечами, написал в блокноте: «Генриетта Форбс», проверил запись, согласно кивнул и тут же спросил блондинку:

— Как пишется «Андерсон»?

— Через "о", — ответила она.

— Откуда вы родом, Корал?

— Из Индианы.

— Готов спорить, там много Корал.

Она поколебалась, уже готовая вспыхнуть, но вместо этого улыбнулась, обнажив маленькую щель между верхними передними зубами.

— Хорошо, я Кора Люсиль, — сказала она, все еще улыбаясь, очень похожая в эту минуту на Кору Люсиль. Хейз представил себе косичку, завязанную ленточкой в горошек. Кивнул, записал в блокноте: «Кора Люсиль Андерсон», а затем спросил:

— А вы, Стенли?

— Стенли, — сказал Стенли. — Но по-испански.

— Как это?

— Эстанислао.

— Благодарю. Ну, и наконец, что вы хотели сообщить о священнике?

— Мы, вообще-то, по поводу ворот, — сказала Корал, убрав ногу с ноги и для убедительности наклонившись вперед. Юбка колоколом, руки сцеплены, локти на бедрах, как будто вернулись шестидесятые годы... Хейзу даже пришлось стряхнуть с себя налетевшую вдруг тоску по прошлому.

— Какие ворота? — спросил он.

— Которые ведут в церковный двор.

— Ну и о чем речь?

— О том, что на них нарисовано, — сказала Корал. — О пентаграмме.

— О звезде, — уточнил Стенли.

— Перевернутой, — добавила Ларами.

— Ага, — хмыкнул Хейз.

«Пусть раскручиваются сами», — решил он.

— Мы знаем, о чем вы наверняка думаете, — сказал Стенли. Сейчас его акцент звучал отчетливее. Хейза заинтересовало, не нервничает ли он. Но ничего говорить он не стал.

— Из-за звезды, — сказала Ларами.

— И ее связь с сатанизмом, — дополнила Корал.

— Ага, — отозвался Хейз.

— А это многие не так понимают, — Корал улыбнулась своей щербинкой.

— В каком смысле? — спросил Хейз.

— Не так понимают пентаграмму.

— Да?

— Потому что она перевернутая, — сказал Стенли.

— Обратная, — уточнила Ларами.

— Позвольте ваш карандаш?! — попросила Корал.

— Прошу... — Хейз протянул ей карандаш.

— И еще лист бумаги.

Он оторвал лист в конце блокнота и подал ей.

— Благодарю.

Он заметил, что она держит карандаш левой рукой. Интересно, не связано ли это каким-то образом с сатанизмом? Хотелось бы знать, неужели они все левши?

— Вот как выглядит звезда, — сказала она и начала рисовать. — Звезды на американском флаге, шерифская звезда, все они выглядят вот так.

Хейз смотрел, как возникают очертания звезды.

— Примерно так, — протянула она листок.

— Ага, — согласился Коттон.

— А вот как выглядит звезда, если ее изобразить вверх ногами, — продолжала Корал.

— Когда вы ее переворачиваете, — добавила Ларами.

— Да, — сказала Корал, склонив голову над листом бумаги и рисуя левой рукой. — Вот, — протянула она Хейзу свой рисунок. Две звезды, помещенные рядом, походили на пару акробатов, кувыркающихся «колесом».

— Так, — произнес Хейз.

— Вы видите разницу?

— Да, конечно.

— В чем? — спросила Корал.

— Разница в том, что звезда слева...

— Да, так называемая простая пентаграмма...

— У нее вверху только одна точка, тогда как у другой — две.

— Правильно, — сказала Корал. — И если чистая пентаграмма опирается на две точки, то символ Бафомета...

— Обратная звезда...

— ...опирается лишь на одну точку.

— Указывая направление в ад, — пояснила Ларами.

— Понятно!.. — почесал затылок Хейз: на самом деле он ничего не понял.

— Если взглянуть на чистую пентаграмму... — сказала Корал.

— На ту, что слева, — добавил Стенли.

— Можно себе представить, не так ли, — затараторила Корал, — человека, стоящего на широко расставленных ногах... то есть на двух нижних концах звезды... с распростертыми руками... то есть двумя средними концами звезды. А голова его — это верхний конец.

— Понятно, — снова сказал Хейз, с трудом пытаясь представить себе человека внутри звезды.

— В древние времена... — продолжала Корал.

— О, сотни лет назад, — перебил ее Стенли.

— Белые маги...

— Это не связано с цветом кожи, — уточнила Ларами.

— Нет, так называется вид магии, которой они занимались, — продолжала Корал. — Белая магия.

— Понятно, — зевнул Хейз.

— Как антитеза черной магии, — пояснил Стенли.

— Да.

— Белые маги, — сказала Корал, — использовали этот пятиугольник как символ доброты человека...

— ...потому что она изображает его стоящим вертикально, — закончила Ларами.

— Но в церкви противоположности... — вновь вступила Корал.

— Где добро есть зло, а зло есть добро...

— В церкви же противоположного...

— Где похоть — предмет вожделения...

— А достижение есть удовлетворение всех плотских страстей...

— Пентаграмму перевернули вверх ногами... — сказала Корал.

— Перевернули, — повторила Ларами.

— Так, чтобы козлиные рога...

— ...сатанинский символ похоти...

— ...точно совпадали с двумя верхними концами...

— ...являющими собой добро и зло...

— ...всеобъемлющую двойственность в извечном столкновении...

— А три другие точки, — продолжала Корал, — перевернутой звезды символизируют отрицание Троицы...

— Отца, Сына и Святого Духа, — вклинился Стенли.

— ...осужденной вечно гореть в пламени ада... — пояснила Ларами.

— ...на что указывает единственный конец, направленный вертикально вниз, — уточнил Стенли.

— Перевернутая звезда, — резюмировала Корал.

— Перевернутая, — эхом отозвалась Ларами, и все трое замолкли.

— Ну и что дальше? — спросил Хейз.

— Детектив Хейз, — сказала Корал, — мы знаем...

Он удивился про себя, откуда ей известно его имя.

— ...что звезду, нарисованную на воротах Святой Екатерины, полицейские умы могут каким-то образом связать...

«Наверное, ей сказал внизу сержант Мерчисон».

— ...с убийством священника.

— Но... — воскликнула Ларами.

— Но, — сказала Корал, — мы хотим, чтоб вы знали: мы собираемся опросить нашу паству сегодня же вечером и выяснить, рисовал ли кто эту звезду на воротах.

— И если они признаются... — подхватил Стенли.

— ...мы обещаем, что эта особа придет прямо к вам и все расскажет сама. Вы ее допросите и убедитесь, что мы не имеем к этому никакого отношения. К убийству. Даже если кто-то и виновен в раскраске ворот.

— Виновность есть невиновность, — объявила Ларами.

— Мы вам сообщим, — сказал Стенли.

И все трое поднялись в многоцветном сиянии и исчезли в солнечных лучах за дверью, у которой они поначалу материализовались.

Хейз подумал о том, как сейчас идут дела у Кареллы на улице.

В такое яркое весеннее утро трудно воспринимать эту улицу как часть трущоб. Казалось, здесь нет видимых признаков бедности. Лениво прохаживающиеся люди одеты не в лохмотья. На пожарных лестницах и подоконниках стоят горшки с цветами. Оконные занавески колышутся под ранним утренним ветерком и кажутся чистыми и свежими, как выстиранное белье во дворе на веревках. Мусоросборочные машины уже проехали, и пустые мусорные баки выстроились в металлических каркасах по бокам от недавно подметенных ступенек. Когда Карелла появился на этой улице, поливальная машина обрызгивала своим дождем дорожки, придавая черному асфальту свежий блеск, какой бывает после только что прошедшего дождя. Здесь не могло быть трущоб.