Если быть точным, именно это происходит, когда, создавая характер и погружая его в определенную ситуацию, вы ограничиваете его возможности. Родрик Хадсон с равным успехом мог бы создать новый Собор Св. Петра, вызвать кого-либо на дуэль, переплыть Тибр. Но он никогда не смог бы никого изнасиловать или совершить поджог или убийство, поскольку Джеймс не вложил в него подобные качества характера. Что же касается Роулэнда Маллета, то трудно себе представить, чтобы он был готов выступить в роли кого угодно, лишь терпеливо дожидаясь своего очередного выхода на сцену; все его возможности раз и навсегда определены первой же страницей романа. Роман имеет определенную систему внутренних правил и законов, и вы начинаете осознавать их, подобно тому, как осознаете законы тяготения, пытаясь двигаться и наталкиваясь на их воздействие.
Несколько лет спустя Джеймс попытался заново разработать эту же тему — идею о молодой личности, «бесстрашно смотрящей жизни в лицо» (или, выражаясь словами Джеймса, «бросающей вызов судьбе»), одержимой мыслью о своих безграничных возможностях. На этот раз он успел собраться с силами для того, чтобы более тщательно проработать некоторые сцены и предусмотреть любой подвох; результатом стал роман «Портрет женщины», намного превосходящий «Родрика Хадсона». Однако и на этот раз Джеймс не сумел ответить на вопрос о том, что следует делать молодой личности, «бесстрашно смотрящей жизни в лицо», с тем чтобы осуществить все данные ей возможности. Брак героини романа оказывается неудачным, но в конце книги она приходит к выводу, что, постелив себе постель, лучше всего в нее лечь. И вы вновь сталкиваетесь с тем, что может быть определено как «закон убывающих возможностей» романа.
Мы знаем, что в действительности существуют такие романы, которые вначале не ставят ни одной из подобных «проблем». «Война и мир» описывает панораму русской жизни времен Наполеоновских войн; «Улисс» стремится показать нам срез жизни Дублина в течение одного дня; эпопея Дос Пассоса «США» пытается сделать то же самое для всех Соединенных Штатов начала двадцатого века. (Джеймс отзывался о романах подобного рода как о «жидком пудинге»). Но это исключения. Загляните внутрь любого романа, и вы найдете в нем знак вопроса. Это же справедливо и для рассказов, которые являются теми же романами, но в миниатюре.
Первое, что бросилось мне в глаза в рассказах, написанных моими студентами, так это то, что в них не было индивидуальности, они не задавали собственных вопросов. Одна студентка описывала то, как, сидя в машине, она пристроилась не в ту очередь на заправочной станции (это были времена нефтяного кризиса) и затеяла склоку с другим водителем. Другой студент описывал то, как, вступив в брак, он завел себе несколько любовных интрижек, не делая при этом в рассказе ни одного собственного вывода. Обоих хватило лишь на то, чтобы написать исключительно автобиографические заметки. Пример показателен в отношении многих студентов, считающих, что все, что им нужно, — лишь описать какое-нибудь событие — автобиографического или схожего характера, — используя сжатый, почти скупой литературный стиль. Лишь в одном из почти дюжины представленных рассказов, казалось, жили зачатки определенной идеи. В действительности его сложно было назвать рассказом в полном смысле слова. Он назывался «Гитара», и автор объяснял, что очень любит играть на гитаре, стремясь при этом «сделать ради гитары то же, что Мелвилл сделал ради жизни китов в своем «Моби Дике»». Но вслед за столь безнадежным вступлением автор обрушивается с критикой на все прочие «необходимые», но, с его точки зрения, бессмысленные виды деятельности, противопоставляя игру на гитаре, — которую, как нетрудно догадаться, считает самым важным делом в своей жизни, — скучным лекциям, где он сидит в свободное время своего неполного рабочего дня... И здесь он высказывает нечто, что касается его собственного внутреннего ощущения, он говорит о том, что современная американская цивилизация не способна предложить какой-либо смысл своему молодому поколению. Он описывает то, с какой тщательностью проходят прослушивания музыкантов, какие разговоры ведутся в кулуарах шоу-бизнеса, и его вывод заключается в том, что это все далеко от того, что он хотел бы играть на гитаре. И он рассказывает о том, как наблюдал за старыми мастерами, старательно создающими инструменты, придающими гитаре ее форму, работающими в тишине, в глубокой задумчивости... Рассказ был написан довольно плохо и тяжеловесно; но его автор был единственным из всех студентов, кто изначально выбрал для себя правильную позицию, — кто поставил «проблему», экзистенциальную проблему. Он попытался изобразить то, что он хочет, и то, что он не хочет. И это дало его рассказу реальное движение вперед на пути к истинному творчеству.
Этот рассказ дал мне ту отравную точку, которую я искал. С началом следующего семестра я сделал обзор всех написанных рассказов, выделяя содержащиеся в них «сюжеты» (если здесь вообще было уместно это слово) и зачитывая часть из них вслух. Занятие затянулось, но принесло свои плоды; ибо оно показало, что за исключением «Гитары» всем представленным работам не хватало осознания того, что автор хочет получить от жизни, того, кем он хочет стать. В них не было попытки высказать собственный взгляд или желание. Шекспир говорил, что искусство держит в руках зеркало, в которое смотрит природа; но правильнее было бы сказать, что оно само есть зеркало, в котором вы видите собственное отражение. Но зачем же вам смотреть на него? Лишь по одной простой причине: не взглянув в него, вы не узнаете, кто вы есть на самом деле. Рассказ или роман — это попытка писателя создать ясный образ самого себя.
Тогда же на ум мне пришла следующая притча о смысле творческого процесса в человеке, изложенная в небольшом рассказе Мачадо де Ассиса «Зеркало».
Пятеро мужчин, засидевшись на ночной вечеринке, спорят о природе души. Один из них высказывает странное мнение о том, что человек наделен не одной, а двумя душами. Одна из них, находясь внутри, обращена вовне. Другая же, внешняя, направлена вовнутрь. Эта «внешняя душа» связана с удовлетворением любого вашего внутреннего состояния. Для Шайлока такой душой является золото; для Цезаря — власть; для Хитклифа из «Грозового перевала» — это Кэти. (Примечательны слова Хитклифа: «Я не могу жить без собственной жизни; я не могу жить без собственной души»). Таким образом, «наружная душа» является неким внешним фактором, дающим осознание собственного предназначения, а, значит, и собственной идентичности.
Желая проиллюстрировать свои воззрения, мужчина, высказавший столь необычную точку зрения, поведал историю из своей жизни. Будучи выходцем из бедной крестьянской семьи, живущей в одной из заброшенных бразильских деревень, в возрасте двадцати пяти лет он становится младшим лейтенантом национальной гвардии. Конкурс на получение офицерского чина был огромен, поэтому одна половина деревни искренне радовалась, в то время как другая — сгорала от зависти. Восхищению одной из тетушек офицера, казалось, не было границ. Она настояла на том, чтобы он приехал к ней на одну из отдаленных ферм и погостил у нее, а по прибытии офицера наказала всем своим слугам обращаться к нему не иначе, как «сеньор лейтенант». Она даже поставила в ванной комнате племянника огромное зеркало, чтобы тот мог любоваться собой...
Но вот однажды она покидает ферму, чтобы оказаться у постели больной дочери, оставляя хозяйство лейтенанту. Внезапно лишенный обстановки всеобщего восхищения, в которую он погружался день за днем, он начинает чувствовать подавленность. Слуги внезапно забывают о своих обязанностях, и он оказывается в полном одиночестве. Его не покидает чувство, что он заключенный. После недели одиночества он начинает впадать в отчаянье, близкое к умопомрачению. И однажды, глядя в зеркало, он замечает, что его лицо окутано туманом, как будто стало нереальным... Он одержим страхом сойти с ума. И вдруг — у него возникла идея. Он надевает свою лейтенантскую форму. Мгновенно его образ приобретает черты солидности и реальности. Теперь он каждый день по несколько часов носит на себе форму, наблюдая свое отражение в зеркале. Так, заключает рассказчик, ему удалось сохранить свое душевное равновесие до возвращения тетушки.
