– Боги мои, какими судьбами! Что же желаете, нежданный гость?

– Того же, что и все. Отдохнуть с дороги. Начать бы с кувшина вина и, знаете, огромного такого блюда жареных рябчиков! И пока хватит. Боюсь, если закажу слишком много, рискую потерять расположение прекрасной хозяйки, которой придется утруждать себя лишними распоряжениями! – воин снова сверкнул белоснежными зубами, поймал ладонь женщины и галантно поцеловал.

Женщина звонко расхохоталась.

– Ох, Шахига! Плут, нахал и бабник, хоть бы что изменилось! Благо на меня твои чары не действуют после того, как ты на моих глазах выпрыгивал с третьего этажа. Ну, когда спасался от ревнивого муспельха, который застукал тебя с его женушкой. Задница не болит до сих пор? Помнится, у того воина огненная плеть была – ого-го!

Молодой наг наигранно смутился.

– Летти, право, ты очаровательна. Не знаю никого, кто более искусно владел бы обидными словами.

– Иди, иди отсюда. Принесу заказ, поболтаем.

И, не переставая смеяться, хозяйка скрылась в дверях кухни.

Шахига не мог не вызывать симпатии. И этим разительно отличался от остальных нагов. Он прямо-таки искрился жизнью, черные глаза смотрели весело, на губах почти всегда играла открытая улыбка, тонкий профиль, гладкие темные волосы, падающие на плечи. Черные одежды с щеголеватыми серебряными нашивками, легкая походка – глядя на него невозможно было не улыбаться.

Он расположился за дальним столиком, снял пояс с мечом, устало вытянул ноги в высоких сапогах. Тут подошла Летти с деревянным подносом в руках, присела за столик.

– Во-первых, спасибо! – без предисловий начал Шахига и оторвал ножку рябчика.

– Пожалуйста, – серьезно ответила женщина. И уже веселее продолжила, – Между прочим, я рисковала своим лучшим соколом. Благодари судьбу, что он вернулся цел и невредим.

– Не устану благодарить, ведь месть женщины страшна. Где этот гад, Летти? Мне не терпится выбить из него дух.

Женщина поморщилась.

– Только, пожалуйста, не здесь. Вышвырну обоих, не гляну, хоть вы трижды стражи будьте.

– Ну не злись, милая, – воин налил вина в глиняный стакан, отхлебнул. – Вкусно!

– Ерунды не держим, – пожала хозяйка плечами.

Шахига снял с пояса кожаный мешочек и высыпал горсточку халцедонов на стол.

– Вот. За ужин, прием и отзывчивость. А еще, – он пошарил за пазухой и извлек изумруд размером с ноготь. – За то, что ты есть.

Воин протянул камень женщине, она улыбнулась, а потом встряхнула кудрями:

– Ладно. И все равно, смотрите мне тут!

Она сгребла камни и поспешила к стойке, у которой ожидали другие посетители.

Шахига быстро управился и с рябчиками и с вином, попросил еще. Теперь лениво потягивал крепкий настой и боролся с наваливавшейся сонливостью. Он не отдыхал уже очень долго, бросился сюда сразу с границы, из боя, и умудрился сейчас немного подремать, вскидывая голову на каждый скрип двери. Наверное, на девятый или десятый раз, сон с него наконец-то слетел.

На порог ступил черноволосый наг в потрепанном плаще, ни на кого не глядя, направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Присутствующие с его появлением точно насторожились, и напряжение спало только, когда он скрылся с глаз. Хлопнула наверху дверь. Шахига не спеша опустошил стакан, прихватил меч и последовал за ним.

Пару мгновений он раздумывал, не постучать ли, а потом решительно толкнул дверь так, что петли затрещали.

– Нашел меня, прохвост.

Шахига усмехнулся в усы.

– А я уж хотел осмеять тебя за потерю хватки. Ведь перед носом у меня прошел и не заметил.

Наг неспешно снял плащ, повесил его на деревянный наличник, отложил в сторону меч в кожаных ножнах – единственную вещь, которая казалась идеально ухоженной. Молодой воин наблюдал за ним, на скулах играли желваки, а кулаки так и сжимались в бессильной ярости. Наг закатал рукава, умылся из высокой бадьи. Черные рваные волосы слиплись от пота, под глазами и на скулах залегли глубокие тени, плотно сжатые губы обрамлены резкими складками. Он взглянул на Шахигу.

– Говори, раз пришел.

Бледно-серые, равнодушные, как изо льда высеченные глаза, каменно-спокойный голос.

Шахига открыл рот и тут же закрыл его. Слова не шли. Молодой наг шагнул вперед, кулак метнулся вперед в коротком ударе, но руку поймали в запястье железные пальцы, вывернули так, что Шахига не взвыл исключительно из чувства гордости.

– Яд материнский утри, потом лезь, – голос чуть потеплел, наг разжал хватку.

– Чтоб тебе сдохнуть, гадюка.

– Только на пару с тобой.

Он первым протянул руку, и наги крепко вцепились друг другу в запястья.

– Неймется тебе, Шахига.

– Не на того напал, Арэнкин.

Дубовая столешница местами изрезана ножом, покрыта застарелыми кляксами вина и жира, светлеют отскобленные пятна. На толстой ножке кто-то вырезал карикатурное изображение жуна рогами вниз. Окно выходит на север, почти не видно всполохов огненной страны, зато серебристо-фиолетовая звезда, с полсолнца размером, освещает папоротники, бросает отблеск на стол, тесную комнату, бледные лица нагов.

Арэнкин с удовольствием отпил из деревянной чаши. Золотистая жидкость искрилась звездочками, согревала и придавала сил.

– Не самый свежий сорт, из походных. Но тебе, думаю, и это сойдет. Когда ты в последний раз пробовал настоящий яд?

– Давно. Местные кобры жадные и пресные.

Вошел мальчишка-прислужник с несколькими кувшинами вина и блюдом мяса, поставил все на стол. Когда дверь за ним закрылась, Шахига заговорщицки подмигнул и отстегнул от пояса маленький кожаный бурдюк. Откупорил, щедро плеснул в каждый кувшин. Тяжелый травяной запах наполнил комнату.

– Летти, конечно, за это прибьет, но тянуть человеческую бурду – благодарю покорно!

Половину кувшина они опустошили в полном молчании. Разбавленное вино щедро било в голову. Ходили присказки: что змею насморк, человеку – смерть. А людские да жунские вина, даже самые крепкие, с равным успехом можно было заменить на воду – и ничего, кроме вкуса, не изменится.

Арэнкин неспешно набил резную трубку, прикурил.

– Какие новости принес?

Шахига снова плеснул из кувшина.

– Много новостей. Новое облачное море на северной границе появилось. Королева Эмун на праздник созывает в начале осени. Да еще по Северу сплетни ходят, знаешь какие? Говорят, пограничный вождь Меджед-Арэнк пал бесславно в бою с нежитью где-то на юге. И так неудачно, что этого никто не видел, одна память осталась, да и та не сегодня-завтра выветрится. Не слышал?

– Может и слышал.

– Ну так вот. И ты представь, весь Халлетлов горькими слезами умывается – куда ж мы теперь без прославленного бойца, половина народу в трауре ходит, вторая половина с крыш попрыгала, королевы в бохенские монастыри поуходили, правители подумывают города разрушить к дьяволам небесным… прям жизнь не мила!

– Заткнись, Шахига.

– Ага, чуть что, так «заткнись»! А тебе это нежным ядом по душе было бы, будто я тебя не знаю. Хочется, чтоб тебя заметили, чтобы о тебе заговорили? Кого ты пытаешься обмануть? Вождя, меня, Мейетолу? Что я смешного говорю?!

Шахига стукнул стаканом о столешницу, с недоумением глядя, как Арэнкин посмеивается, поигрывает в пальцах трубкой.

– Молод ты слишком, Шахига, – с неожиданной серьезностью сказал он. – Молод, но в чем-то сильнее меня.

– Не сомневаюсь!

– Ты молодец. Хочешь меня разозлить. Только с меня хватит, устал до отвращения ко всему. Я больше не желаю возвращаться на Север, буду бродяжничать дальше. Может, прирежут в какой-нибудь канаве, в конце концов.

В глазах молодого воина блеснули дьявольские огоньки.

– Делай дурака из кого угодно, только не из меня. Твой меч заточен так, что можно листья на воде рубить, и отполирован до блеска, ты почему-то еще носишь знак стража… Это так теперь разочарование в жизни выглядит? Да если б ты хотел, уже давно бросился бы на меч у ближайшего обрыва… «И не узнали ни горы, ни ветер злой и бесславной кончины воина в трауре белом…»