Так и огромная “Тексако”, пожелавшая приобрести в 1984 году крепкую Getty Oil, подавилась куском, оказавшимся для нее слишком большим. Getty Oil – головное предприятие того самого миллиардера Пола Гетти, что был удачно женат пять раз. У которого похитили внука, и он пять месяцев отказывался вносить выкуп, говоря, что на всех внуков у него не хватит миллионов. Образец американского добродушия. Он заплатил. Но только после того как получил по почте ухо внука и кинопленку с пытками. Добрый дедушка.
Сначала империя Гетти должна была отойти к Pennzoil, и все уже было на мази, когда в разгар переговоров как слон в посудную лавку в сделку вломилась “Тексако”, предложив цену повыше. Гетти долго колебались, или делали вид, что колебались, но, в конце концов, уступили более выгодному предложению. И все бы ничего, но американское законодательство – очень своеобразная штука. Подчас компании больше зарабатывают на нем, чем на своей деятельности. Pennzoil обратилась в суд с требованием компенсировать упущенную прибыль, коей насчитали больше 11 миллиардов! И суд удовлетворил требование истца, правда, не в полном объеме, но и тех 10,5 миллиардов, что присудил судья, вполне хватило, чтобы “Тексако” добровольно подала документы о банкротстве – таких денег сама она найти не могла, а банки все как один отказались ей в этом помочь.
В тот день – 10го апреля 1987 года, когда техасская компания объявила о банкротстве, мы тоже приняли всемерное участие в опускании котировок ее акций, прилично на этом заработав. Вместе с “Тексако” подешевела и Pennzoil: общее снижение капитализации двух компаний составило почти два миллиарда долларов. И солидная часть в этом куске была нашей.
Но позже я осознал, что теперь нам предоставляется замечательная возможность получить контроль над очень достойным активом. Правда, противостоять нам в этом споре будет не ктонибудь, а сам дедушка американского бизнеса – Дэвид Рокфеллер, уши которого торчали и за “обиженной” Pennzoil и за Chevron, которой чуть позже досталась обанкротившаяся “Тексако”. Да и сами Гетти уже лет пятьдесят были прочно связаны с семьей Рокфеллеров через “Тайд уотер”, управлявшей в свое время делами знаменитой Standard Oil. Мне вообще казалось, что вся эта афера по включению техасских нефтедобытчиков в империю Рокфеллера, была специально срежиссирована и подготовлена, и, конечно, безукоризненно сыграна талантливым коллективом его помощников. С засылкой агентов в руководство техасцев, с липовыми переговорами с наследниками Гетти… А иначе ничем не объяснить решение суда об удовлетворении иска банды из Хадсон Пайнс, что в Вестчестере (фамильное гнездо Рокфеллеров). Но мало решения – были отклонены и все аппеляции! Почти тридцать пять миллиардов долларов, которые стоила “Тексако” в тот момент, когда стала частью Chevron, упавших в итоге в хозяйство Рокфеллера, окупили все затраты семнадцатилетней операции. Доходность аферы исчислялась тысячами процентов. Вот это размах – все чисто и законно!
Однако я был уверен в своих силах и обладание существенным преимуществом – знанием будущего – делало меня, как мне казалось, неуязвимым перед опытом ушлой семейки. Я собирался перехватить “Тексако”. Я собирался устроить Рокфеллеру цугцванг – пусть посуетится дедушка. И если мистер Дэвид не собирался вообще ни цента платить за разоренную нефтяную компанию, то я был готов пожертвовать миллиарддругой. Так что шансы были. До полного поглощения еще четырнадцать лет – можно успеть слетать на Луну и вернуться обратно.
Но для такого действа нужны подготовленные статисты – журналисты, судьи, сенаторы, конгрессмены, юристы, принимающие важные решения, надувающие щеки и объясняющие интересующимся гражданам суть вещей. Этот ресурс у Рокфеллера был, а у нас нет. И я им озадачился.
И для начала я наведался в местное агентство “Консультация Джона Бригли” – небольшое, но по слухам, распускаемым Сэмюэлем Баттом, хорошо осведомленное об истинных связях бизнесменов и политиков. При этом не чурающееся не вполне законных способов достичь эффекта и умеющее хранить чужие тайны.
Главой его оказался смышленый и безмерно хитрый проходимец Фрэнк Бригли – сын недавно усопшего основателя. Он встретил меня, пыхая сигарой и попивая коньяк из круглого бокала. Дубовые панели на стенах, картина, размером в хорошее окно, с портретом папы – Джона Бригли – основателя фирмы, массивный стол со старинным пресспапье, десяток усердных юристов и бухгалтеров, сидящих за компьютерами на том же этаже в отдельных кабинетиках; все должно было свидетельствовать о том, что я имею дело с респектабельным человеком, который зря словами разбрасываться не станет.
Фрэнку было около тридцати, но седина уже тронула его шевелюру. Одевался он в сшитый на заказ костюм, или же обладал идеальной фигурой, на которую удачно сел магазинный. Я не разбирался в марках модных домов, да и не считал это умение нужным, но мистер Бригли, кажется, был тот еще стиляга – из поколения вымирающих ныне модов (неформальное молодежное движение, отличающееся трепетным отношением к одежде, не одевавшие никогда одно и то же дважды).
Он принял меня в своем кабинете, но не как обычного клиента – за столом, а усадил в кресло у журнального столика в соседней полуотгороженной комнатушке, видимо, предназначенной для послеобеденных медитаций.
– Здравствуйте, юноша, – обратился он ко мне на правах старшего. – Джилл, – это была его секретарша, с которой я договаривался о встрече, – сказала, что у вас ко мне большое дело? На десять миллионов, по ее словам?
Я немного растерялся, потому что мне еще не приходилось самому договариваться с посторонними важными людьми, не будучи им представленным. Сначала этим занимался обаятельный Чарли Рассел, потом опытный Золль и коммуникабельный Захар.
– Смелее, молодой человек, смелее, – подбодрил меня Фрэнк и пыхнул сизым дымом.
Ну, в таком случае, если уж все равно придется об этом говорить, я решил не ходить вокруг да около, а сказать все сразу:
– Мне хотелось бы купить несколько политиков, пятьшесть политических и экономических обозрений, возможно один из центральных телеканалов, пару рекламных агентств из первой сотни, одно охранное агентство, – он поперхнулся своим коньяком и закашлялся, а я продолжал: – Еще десяток популярных журналистов, прокуроров и судей.
– Это все? – Фрэнк погасил сигару в коньяке.
– Ну, в общем да. Я надеюсь, что вы лучше меня понимаете, что мне нужно. Может быть, если я раскрою вам конечную цель, вам будет легче подобрать мне подходящие варианты?
Он вскочил из кожаного кресла, в котором сидел и достал из шкафа второй бокал.
– И какова же цель?
– Я хочу приобрести “Тексако”.
– Вот как? – Фрэнк собирался налить и мне коньяка, но видимо, передумал. – И что вы будете с ней делать?
На этот счет никаких планов у меня пока не было. Не говорить же ему, что за “Тексако” должна последовать Royal Dutch Shell?
– Раздроблю на части и продам, – такое объяснение должно было его совсем устроить.
– Гениальный план, – одобрил мои измышления мистер Бригли. – Идите тогда сразу с ним к старине Рокфеллеру – и будет вам счастье.
Он мне не поверил. Да и трудно ожидать от неизвестного сопляка какойто серьезности. Я вздохнул и положил перед ним на стол файл с документами.
– Что это? – Он остерегался брать в руки чужие бумаги. И мне это понравилось.
– Это ваш пропуск в мир вечного безделья и бесконечного веселья. Вы же хотели купить казино? – Об этом мне сказал по секрету Сэм Батт, встречавшийся с Фрэнком Бригли на скачках прошедшей весной. – Здесь оно и лежит. Берите.
Он вытащил первый лист – выписку из устава нашего фонда. Пробежал его глазами. Достал второй – с банковской справкой. По мере осмысления цифр, глаза его все больше походили на совиные. Третья бумага была доверенностью на имя Серхио Саура с правом представлять интересы фонда “Gyperbore trust” на территории Соединенных Штатов Америки. Все честь по чести – печати, водяные знаки, подписи нотариусов.
