– Русская. Ее зовут Нюрка, – я мстительно улыбнулся ничего не понимавшей Стрельцовой, разглядывающей развешанные по стенам картинки с работами Ники, дипломы и свидетельства.
– Ньюрка? Это имя?
– Точно, Ники, в самое яблочко! Ньюрка!
– Это совсем хорошо, что она из России. Модно. Перестройка, Горбачев, – сказал он Нюрке и сжал свои ладони в приветственном жесте. – Так ты мне поможешь?
– Хорошо Ники, ты меня уговорил. Сейчас полдень. В шесть вечера я за ней заеду. Не разочаруй меня. Вот только что: никаких имен. Ей пока не нужна карьера. – Я повернулся к Тому: – Томми, пусть ктонибудь из твоих людей останется с Анной. Желательно, чтобы парень знал немецкий или русский язык. И поехали скорей уже.
И, придав голосу строгость, сказал Аньке:
– Стрельцова, останешься с этим чуваком. Его зовут Ники, он приведет тебя в порядок. Если по поводу своей внешности у тебя будут какието свои взгляды – потом расскажешь их мне. А сейчас просто слушайся, и делай то, что тебе говорят. Скажут: подпрыгни – ты подпрыгиваешь, понятно? Чуть позже подъедет еще один человек – его зовут, – я посмотрел на Тома, – кто приедет сюда? Вот, Томми говорит, что это будет Боб. Так вот, Боб отвечает за твою безопасность. Не осложняй ему работу. Усекла?
– Усекла, шеф! – с папановской интонацией ответила Анька.
– Все, пока. Пошли Том, дел полно.
Достали со своими свинячьими восторгами. Жестче с нею нужно, жестче! А иначе она вас мигом в бараний рог скрутит! Та еще… зараза. Я это на своей шкуре вчера прочувствовал. Изза нее я скоро привыкну на родном языке с акцентом говорить. Хорошо, что у меня ничего с ней не получилось. Избавляться нужно, пусть Серый сам с ней мучается.
Придумав себе такое оправдание, я повеселел.
А в офисе ждали дела. Едва успел появиться и сказать Мэгги, что если через три минуты не увижу кофе – самый черный, из тех, что есть в Лондоне – то через пять минут она станет безработной горемыкой, как меня разыскал Лу.
И то, что он мне сказал, мне очень понравилось, но случилось необыкновенно не вовремя:
– Зак, объясни мне: зачем тебе мобильный телефон, если ты его выключаешь? – он зашел издалека, и мне нечем было оправдаться.
Я промычал чтото невнятное в ответ – про женщин, про «забыл», про «ну что ты, в самом деле, Лу».
– Понятно. Тогда будь добр, отдавай его тем моим людям, что рядом с тобой. Договорились? А теперь слушай. Зак, наш человек в Западном Берлине говорит, что герр Эрих приглашает тебя на встречу. Сегодня в том же месте, в девять вечера. Если тебе это все еще нужно, конечно. В течение часа я должен подтвердить твое согласие.
Уже по дороге в аэропорт я вспомнил об Аньке и велел Тому заняться гостьей самому – разместить в какойнибудь гостевой комнате, накормить, если я задержусь – сводить куданибудь, чтоб не скучала.
– Может быть, футбол? – спросил Том. – Чемпионат Европы. Сегодня во Франкфурте наши играют с русскими. Вашей гостье должно быть интересно. Да и я бы посмотрел. Русские фавориты. Но я поставил на банду Робсона пять фунтов! У них, конечно, нет шансов на выход из группы, но должны же они хлопнуть дверью напоследок? Линекер, возможно, начнет бегать и Ходдл может себя проявить. Так что надеюсь на хорошее.
Любой среднестатистический англичанин ставит футбол выше других развлечений. Я этого не понимаю. Мне тоже очень нравится футбол, и я люблю побегать по зеленой траве и попинать мячик – это полезно и весело. Но я не понимаю, почему пятьдесят тысяч человек заполняют трибуны, а пять миллионов прилипают к телевизорам? Из всех людей, занятых в этот момент футболом, самые богатые находятся на поле – у самого бездарного защитника доход многократно превышает заработок девяноста девяти процентов его поклонников. Платить деньги и тратить свое время на то, чтобы посмотреть, как двадцать два миллионера гоняют по полю мячик в свое удовольствие? Увольте, мне не понять сомнительной ценности этого времяпрепровождения. Лучше потрать эти деньги и время на свое здоровье и повышение самооценки – сходи в спортзал или, на худой конец, в библиотеку – толку будет больше. Здесь моя нелюбовь к футболу объяснялась для окружающих просто: глупый американец ничего не понимает в настоящем футболе и даже называет его дурацким соккером.
– Не думаю, Том, что ее интересуют потные мужики в гетрах, но, может быть, взыграет патриотизм? Предложи, не стесняйся.
Представляю Нюркину мордочку, когда ей предложат телек, футбол и три пинты эля – черного стаута или бронзового пайла. Посмотреть бы. Хотя могу и ошибаться – даже мой вечнозанятой папаша находил свободные полтора часа на игры сборной. Не товарищеские, само собой, потому что товарищеские сборная СССР всегда выигрывала.
Я второй раз оказался в Берлине, и второй раз здесь шел дождь. Положительно, он здесь бывает чаще, чем в Англии. Или я такой счастливый.
Берндт ждал меня на поле – в легком светлом плаще, роговой оправе на носу, с клетчатым зонтом, он был менее всего похож на телохранителя: так, инженеришка средней руки. Или преподаватель черчения – только тубуса не хватает.
– Герр Майнце, – он пожал мою протянутую руку, – Луиджи просил дождаться его. Он будет здесь через двадцать минут. Рейс из Бухареста.
– Что он там забыл? Сигуранце продался?
– Какието дела, – пожал плечами немец. – Расскажет сам. Румынская спецслужба называется «Секуритате». А Сигуранца она была во времена Великой Войны.
– Спасибо, Берни, я буду знать. Ты поправляй меня, не стесняйся, я же всего лишь босс.
– Прошу прощения, герр Майнце.
– Забыли, Берни. Пошли в машину. Незачем мокнуть под дождем – Луиджи такого подвига не оценит.
Лу появился в обещанный срок и первым делом озабоченно посмотрел на часы:
– Берни, мы успеем? Сорок минут осталось.
Правильно – если срываешь начальнику важную встречу, стоит выглядеть еще более озабоченным, чем хозяин.
– Да, Лу, – Берндт сорвал свой мерседес со стоянки так, словно надеялся за отпущенное время довезти меня обратно до Лондона.
Луиджи поднял стеклянную перегородку и Берндт перестал нас слышать.
– Что за бабу опять ты привел в дом, Зак? Тебе мало того, что случилось в мае? Мы ведь так и не нашли ту девицу! Ты уверен, что это не подстава?
– Том сказал?
– И Том тоже. Ты понимаешь, что делаешь?
Мне не понравилось, что Луиджи настолько в курсе моих дел. Нужно это както ограничить.
– Она из России, Лу, – нет, я не оправдывался, просто пытался его успокоить. Не знаю зачем, – она не может быть чьимто человеком.
– Короче, Зак, вот что я тебе скажу! Мне очень дорога моя нынешняя работа. Второй такой у меня может и не быть. И я сделаю все, чтобы работать на тебя как можно дольше. А это значит – исключить ситуации, подобные состоявшемуся покушению. Понимаешь? Ты зарабатываешь деньги – у тебя это отлично получается, а я часть из них трачу на то, чтобы ты и дальше мог заниматься тем, что у тебя получается лучше всего. И это – не топтание молодых курочек. Я хочу знать все о твоих бабах. И я буду это знать, какие бы рожи передо мной ты сейчас не корчил. А еще лучше – женился бы и перестал изводить моих людей.
Наверное, мое недовольство его информированностью отразилось на моем лице. Ну и пусть. В конце концов, я тут хозяин! Но он, конечно, прав тысячу раз. Нужно както прекращать эту порочную практику. Вот сбагрю Серому эту чокнутую и вплотную займусь устройством своего семейного положения.
– Ладно, Лу, не нервничай. Я постараюсь не создавать аварийных ситуаций. Правда. И женюсь.
– Свежо предание, – вздохнул, успокаиваясь, мой телохранитель. – Леопарды не меняют свои пятна.
Он откинулся на спинку дивана и замолк.
Это вроде как «горбатого могила исправит»? Посмотрим. Мне же главное – озадачиться целью.
– Что с Мильке, Лу? Чего он засуетился?
– Думаю, чтото ему донесли о тайных договоренностях Горби и Рейгана на их встрече в начале июня в Москве. Чтото, что заставило его серьезно обеспокоиться. Через, – он бросил взгляд на свои простенькие часы, – двадцать минут спросишь.
