- Нас больше внутренние данные человека интересуют! — объяснил девушке Озёрный.

Репетиции проходили в клубе строителей. Пока одни участники ансамбля на сцене «отрабатывали» с худруком свой номер, другие занимались «черной работой»: мужчины под руководством озабоченного Гриши Львова малевали декорации, женщины шили новый занавес и костюмы.

Заждавшись вызова на сцену, Лера вышла из клуба подышать свежим воздухом. Над недостроенными корпусами вздымались руки кранов, по дороге один за другим катили грузовики, шум работ не смолкал, несмотря на поздний час.

На асфальтированном пятачке за клубом стояли легковые автомашины. К одной из них упругим шагом шел мужчина в светлом костюме, он что-то насвистывал, постукивая в такт мелодии по колену теннисной ракеткой. Это был Одинцов.

Лере захотелось спрятаться, но он уже разглядел девушку.

— Валерия Павловна, какой приятный сюрприз! — Подойдя к ней, инженер поцеловал сначала одну ее руку, потом, словно по забывчивости, другую. — Вы участвуете в нашем капустнике?.. Какая жалость, что я не знал.

— А то бы?

— На любую роль согласился. Даже на «кушать подано».

Он сделал еще несколько изысканных комплиментов по ее адресу, но, бросив взгляд на часы-браслет, заторопился. К величайшему сожалению, он вынужден покинуть ее. Ровно в семь тридцать у него свидание на теннисном корте с очень милой особой. Не такой, разумеется, милой, как Валерия Павловна, но... Кавалеру опаздывать не полагается, она по себе должна знать, как это неприятно даме. Но теперь он знает, где ее найти.

«Самовлюбленный хвастун! — с неприязнью подумала Лера. — Зачем он докладывает о своих свиданиях? Я ж не просила его об этом...» И все же на минуту стало грустно, когда инженер, кивнув ей, проехал мимо на зеленой «Волге». Там, куда он едет, конечно, интересней. Почти нелепостью показалось Лере ее участие в чужом ансамбле.

Но стоило ей, вернувшись в клуб, окунуться в ту веселую, немножко бестолковую и, быть может, излишне нервную суету, которая всегда бывает перед премьерой, как все стало на место. Трагически вздымал руки небритый Гриша Львов, моля небо покарать «этих мазил», покрывших гениально задуманную им декорацию вместо берлинской лазури ядовитой синькой. Кирилл, тащивший на себе какую-то дверь, улыбнулся ей. Освободившейся худрук увлек девушку за собой в артистическую уборную; там они вдвоем репетировали свой секретный номер.

Предпоследняя перед объявленным днем концерта репетиция едва не сорвалась. Заболела ангиной студентка консерватории Ада, которую привлек к ансамблю Озёрный. Ошалевший от новой неудачи худрук сидел посреди сцены на табурете, являя своим видом полное отчаяние и покорность судьбе-злодейке.

В полутемном зале переговаривались кружковцы, закончившие занятия в клубе. К ним-то и обратилась с призывом Лиля Бельская, переживавшая не меньше худрука срыв ответственной репетиции; нет ли среди присутствующих пианиста? Велико было удивление Кирилла, когда на призыв откликнулся... Одинцов, забившийся в последний ряд партера. Как попал сюда инженер? Что он здесь делал?

Для любителя Виктор Алексеевич играл неплохо, он быстро подобрал музыку к номерам. И в остальном всех очаровал. Даже для Люды, самозабвенно, хотя и без строгого согласия с мелодией, прооравшей свои частушки, он нашел приветливое слово. А когда «артисты» окончательно выдохлись — шел уже пятый час репетиции — и худрук снарядил добровольцев в ближайший буфет за бутербродами, пирожными и пивом, Одинцов отвез их туда и привез обратно на своей машине.

Лишь на Леру всеобщий кумир не производил больше никакого впечатления. Девушка наотрез отказалась от его любезного предложения довезти ее и Кирилла до метро.

— Мы ведь пройдемся, милый, да? — спросила она молодого человека таким тоном, словно вопрос об этом был давно решен.

Кирилл поспешно поддакнул. Они вышли на улицу.

Из промчавшейся мимо молодых людей «Волги» донеслась отчаянная частушка: Люда сегодня разошлась, как никогда.

— Боже мой, что за резкий голос у этой толстухи! — поморщилась Лера. — И есть люди — неискренние, по-моему, люди, — которые ей рассыпают комплименты.

— На этот счет у нашего худрука собственная теория. Он считает, что комплименты и аплодисменты — единственная зарплата самодеятельности, чего же их жалеть? — Кирилл подумал, что, может быть, Лера нервничает от неуверенности в себе как актриса. — Кстати, Озёрный тобою очень доволен.

— А мне все страшнее, Кирилл. Вся моя роль — каких-то два слова, но если бы ты знал, при каких обстоятельствах я их произношу, ты первый отговорил бы меня выступать. Сказать?

— Н-нет, лучше уж не говори! — Как ни хотелось Кириллу узнать содержание таинственного номера, он был членом коллектива, заинтересованного в участии Леры.

В полупустом вагоне девушка прижалась к нему. Ей так хорошо с ним! Кирилл улыбнулся.

— Хочешь, я скажу тебе один секрет, Кирюшка? — шепнула Лера ему на ухо, словно кто-то мог их услышать. — Если хочешь нравиться девушкам — всегда улыбайся! У тебя такая хорошая улыбка.

Всю обратную дорогу он улыбался, вспоминая ее слова. Бледная, усталая контролерша метро, отрывая корешок билета, удивленно посмотрела на него, и Кирилл постарался напустить на себя глубокомысленный вид. Дома он первым делом подошел к зеркалу: улыбающийся верзила глядел на него.

Субботний вечер. Новый клуб строителей переполнен. Самые молодые зрители, недавние ремесленники, еще до звонка расселись прямо на полу перед сценой. Первые ряды были забронированы для руководства треста, для гостей из главка и из министерства. Многие сотрудники пришли с женами.

Прораб Драгин вышагивал по фойе рядом со своей дородной седой подругой. Тем, кого он знакомил с ней, не ленился объяснить, что его Надежда Степановна — депутат райсовета, не чета ему.

Припарадившийся Павел Иванович привел свою хорошенькую миниатюрную жену. Перед началом концерта она так кокетничала с Одинцовым, что ввергла в великое уныние Люду, всю ночь шившую специально для концерта новое вечернее платье.

Прямо из типографии, не успев переодеться, приехала Катя: художник не простил бы ей, если б она не оценила его оформление.

И вот пополз занавес: оживление прошло по залу. На фоне декорации, изображавшей город из светлых, высоких, многооконных домов, выстроились участники ансамбля. Необычна была их поза — спиной к зрителям.

Из-за кулис вышел Озёрный, ведущий программу.

— Вас, товарищи зрители, наверное, удивляет, почему ансамбль выступает в несколько необычном виде, повернувшись к публике своим, так сказать, задним фасадом? Дело в том, что большинство членов нашего ансамбля — работники треста, а так как трест до сих пор еще не повернулся лицом к производству... — Конец объяснения заглушили смех и аплодисменты.

Хор все-таки повернулся к зрителям — сидящие в зале увидели знакомые улыбающиеся лица — и запел. После протяжной «Летят утки...», переделанной на «Летят сроки...», шла лихая «Песенка прораба», затем веселые, с танцами «Частушки-архитектушки». Имитатора заставили повторить его номер дважды, а участники «балета совместителей» едва стояли на ногах, столько их вызывали. Для большинства сотрудников треста неожиданностью явилось выступление чертежника Шитикова в роли фокусника. Он жонглировал тремя картонными макетами домов, вытаскивал изо рта полрулона кальки, держал на носу стул, причем делал все это со своим обычным, мрачно-невозмутимым видом, что вызывало дополнительное веселье зрителей.

— Вот так они и работают! — прокомментировал выступление конферансье, имея в виду уже не Шитикова-фокусника, а Шитикова — работника одного из наиболее отстающих отделов треста.

Номера шли один за другим, и каждый раз, когда занавес открывался вновь, в дырочках-окнах вспыхивали огоньки, показывая, что еще один новый жилой корпус вступил в строй.

Напрасно Лиля беспокойно смотрела сквозь дыру в занавесе на Разина, на Тутельяна, на товарищей из главка — всем программа нравилась. Даже Жильцов, вначале вытиравший, обильно выступивший на лбу пот, томно обмахивался платком, видя успех «начинания», поддержанного постройкомом.