Вот как, по словам того же Б. де Саагуна, в жертву богам приносились у ацтеков дети;
«Так, во время великого сентябрьского праздника, которому предшествовали семь дней сентябрьского строгого поста, ацтеки посвящали в сан богини маиса Чикомекохуатль красивейшую из рабынь — девочку двенадцати — тринадцати лет от роду. На девочку надевали украшения богини маиса… в руках и на шее у нее были маисовые початки, а к ее макушке для большего сходства с маисовым початком было вертикально прикреплено зеленого цвета перо. Делалось это, насколько нам известно, для того чтобы подчеркнуть, что маис ко времени проведения праздника уже почти созрел, но так как его початки еще были нежными, то и на роль богини маиса выбирали девочку в нежном возрасте. Целый день несчастное разряженное дитя с покачивающимся зеленым пером на голове водили от одного дома к другому. Для того чтобы развеселить людей от скучного и тяжкого поста, девочка весело отплясывала.
Вечерам жители собирались в храме… В полночь под торжественную музыку труб, флейт и рожков выносили нечто вроде носилок, наполненных разными семенами и украшенных гирляндами из маисовых початков и перца. Этот паланкин носильщики опускали на пол у дверей покоев, в которых находилась деревянная статуя богини маиса… Наконец звуки музыки стали стихать и появлялась колонна жрецов и сановников с курящимися кадильницами и зажженными факелами в руках, В центре колонны находилась девочка, исполнявшая роль юной богини. Жрецы подсаживали ее на носилки, и, стоя прямо на маисовых початках, стручках перца и тыквах, лежащих на носилках, девочка, чтобы не упасть, держалась руками за специальные поручни. Жрецы расставляли вокруг нее курящиеся кадильницы. Вновь раздавались звуки музыки, и один из главных жрецов, неожиданно приблизившись к девочке с бритвой в руке, точно рассчитанным движением срезал с ее головы зеленое перо и локон, к которому оно было прикреплено. Затем он с величайшей торжественностью посвящал это перо и пучок волос деревянной статуе богини и с плачем возносил ей благодарность за земные плоды и спелые колосья, которые она в этом году в изобилии даровала народу. Его стенаниям и молитвам вторили все присутствующие на этой торжественной церемонии. По окончании ее девочка спускалась с носилок и в сопровождении свиты направлялась туда, где ей предстояло провести остаток ночи. Что касается остальных участников ритуала, то они при свете факелов до рассвета бодрствовали во дворе храма. Покинуть его пределы было равносильно совершению святотатства. С наступлением утра жрецы вновь выводили девочку в наряде богини… с ожерельем из маисовых початков на шее. Она опять взбиралась на носилки и стояла, держась руками за поручни. Старейшины храма поднимали эти носилки, размахивая дымящимися кадильницами и играя на музыкальных инструментах, с пением шествовали по главному двору храма в зал бога Уитцилопочтли, после чего возвращались обратно в покои богини маиса, которую олицетворяла девочка. Там ей приказывали сойти с носилок и стать на пол, сплошь покрытый злаками и овощами. Пока девочка стояла на коленях, в покои по очереди заходили с подношениями старейшины и сановники… На следующий день в храме жрецы величаво окуривали представительницу богини благовониями, после чего, опрокинув ее на спину на кучу хлебных колосьев и семян, отрезали ей голову, собирали хлеставшую из горла кровь в лохань и обрызгивали ею деревянную статую богини, стены ее покоев и подношения в виде наваленных на полу колосьев, стручков перца, тыкв, семян и овощей. С туловища девочки сдирали кожу, и ее натягивал на себя кто-нибудь из жрецов. На него надевали также все ее украшения… В таком виде он появлялся перед собравшимися, которые занимались тем, что отплясывали под барабанным бой, и присоединялся к ним. Став во главе танцующих, жрец совершал разного рода прыжки и другие телодвижения с быстротой, которую позволяла плотно облегавшая его тело липкая от крови кожа девочки и ее одежда…»
(Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь. М., 1980. С. 655–657).
Нередко жертвоприношение ограничивалось кровопусканием из ушей, языка, губ либо крайней плоти мужчин. Для этого использовали острый шип кактуса либо обсидиановый нож. В порезы вставляли соломинки, чтобы собрать во время самоистязания жертвенную кровь в ритуальный сосуд в дар богам. Считалось, что такие акты самоистязания полезны и для государства, и для каждого человека в отдельности: так он демонстрировал способность переносить боль, что требовалось от всех ацтекских мужчин; безразличие к страданиям служило мерой взрослости человека. Особенно усердствовали в самоистязании жрецы: их мочки ушей, губы, языки и даже крайняя плоть почти постоянно были иссечены порезами, из которых капала жертвенная кровь…
Боги принимали кровь не только людей, но и животных. День в храмах начинался с того, что птиц обезглавливали в честь восхода солнца. Эта церемония продолжалась все дневные часы. Ежедневно убивали сотни перепелов, отрывая им головы и крылья. Собак тоже приносили в жертву во время зимнего солнцестояния.
Наряду с такими жестокими обрядами у ацтеков были и другие, не только имевшие религиозное значение, но служившие забавой и развлечением, особенно для их участников. Таким ритуалом была игра в мяч, или тлачтли, хорошо известная еще со времен майя. В мяч играли на площадках («стадионе») в виде римской цифры I. С двух сторон стержень цифры окаймляли необычайно толстые стены с большими площадками наверху, где умещалось много зрителей. Посреди каждой стены было вертикально установлено каменное или деревянное кольцо. Игроки должны были прокинуть сквозь это кольцо тяжелый каучуковый мяч из сока гвайюлы, произраставшей на севере Мексики либо в восточном прибрежном штате Веракрус. Касаться его можно было лишь локтями и бедрами, но не руками или ступнями. Счет очков производился, по-видимому, не только по голам, так как голы было очень трудно забить. По некоторым сведениям, ритуальный и магический смысл тлачтли заключался в том, что круглый мяч, перемещавшийся вместе с игроками от одного кольца к другому, символизировал движение солнца от восхода до заката, от заката до восхода. Вместе с тем эта игра была составной частью физической подготовки воинов и считалась очень престижной и популярной: площадки для нее были обнаружены на территории от Гондураса на юге Центральной Америки до юго-восточной Аризоны (юго-запад США).
Для другого популярного развлечения (ритуала?) устанавливался высокий 30-метровый столб, наверху которого укреплялась подвижная площадка — здесь восседал ведущий, игравший на бамбуковой флейте (чиримайе) и барабане (туне). Вокруг площадки были навиты канаты, к концам которых привязывались за ноги либо за пояс игроки, одетые богами или птицами, в которых, по поверью, эти боги могли превращаться. Игроки бесстрашно соскакивали с площадки вниз, при этом канаты, тщательно смотанные и сложенные наподобие парашютных строп, разматываясь, вращали площадку — создавалось впечатление, что описывающие круги люди летят по воздуху. С каждым оборотом танцоры-птицы приближались к земле, причем они меняли положение тела и двигали крыльями, эффектно изображая парящих птиц[45].
Несмотря на суровость и аскетизм в быту и религии, ацтеки слыли рисковыми людьми, любившими делать ставки. С особым азартом они делали это не только во время элитарного зрелища — игры в мяч или тлачтли, когда аристократы и богатые почтека заключали пари, ставя на кон дорогие одеяния и даже… свою свободу, но и в доступной простолюдинам игре патоли. В нее играли на специально расчерченной доске размеченными словно кости бобами. Случалось, некоторые игроки, чтобы отыграться, продавали в рабство своих жен и детей.
Ацтекская мифология, как известно, служила базисом не только для религиозных верований, но и для фольклора и литературы. Проза и исторические хроники ацтеков насквозь пронизаны мифологическими образами и сюжетами. Мифологический облик был присущ и ацтекской философии. Сложная символика затрудняет понимание ацтекских мифов для неподготовленного читателя.
