— Привет, Кать.

Лемехов поднялся с шаткой скамеечки. Катя вдруг поняла, что он хорошенько «принявши». Глаза маслянистые, слезливые. А запах… Одним словом, пьян был Лемехов изрядно.

— Привет, — ответила Катя и позвала: — Настюш, иди-ка сюда.

Настя подошла, ухватилась за руку. В последнее время она не часто это делала. Только когда хотела отгородиться от назойливых приставаний посторонних.

— Слушай… — Лемехов шагнул навстречу. — Вообще-то я извиниться хотел. За вчерашнее. Нашло что-то. Вот и вспылил.

— Понятно.

Лемехов подошел еще ближе, покачнулся, протянул букет:

— Вот.

— Извинения приняты, — сказала Катя. — А теперь иди домой.

— Слушай, Кать… — Лемехов пьяно почесал затылок. — Это… Поговорить бы.

— Да не о чем нам разговаривать, Антон.

— А мне кажется, есть о чем. — Лемехов опустился на корточки, едва не опрокинувшись на спину, подмигнул Насте. — Настюх, возьми цветочки и беги домой, поставь их в вазу, пока не завяли. Ага?

Настя вопросительно взглянула на Катю.

— Давай, — кивнула дочери та. — Иди. Я сейчас поднимусь.

Настя взяла букет и скрылась в подъезде.

Антон проводил ее взглядом, хмыкнул, поднялся, раскинув руки, как орел — крылья.

— Оп-па, — засмеялся он. — Штормит нынче.

— Я вижу, — сухо ответила Катя. — Что дальше?

— Кать, ну чего ты?

— Я? Я ничего. — Катя вздохнула. — Короче, Антон, говори, зачем пришел, и я пойду.

— У меня к тебе предложение. — Лемехов засунул руки поглубже в карманы брюк, вздернул плечи.

— Я слушаю.

— Выходи за меня замуж.

— Что? Прости, я, наверное, ослышалась?

— Я говорю: выходи за меня замуж. — Лемехов вздохнул, да так мощно, что перегар поплыл по двору. — А чего? Настюхе папа нужен? Нужен. Ну и это…

— Так, Антон, — перебила его Катя. — Иди-ка ты домой. Я даже говорить не стану на эту тему.

— Почему? Ты думаешь, что я пьян? — настаивал Лемехов. — Да? Я не пьян. Ну, сто граммов принял для душевного подъема. Я же серьезно предлагаю.

Катя обошла Антона и направилась к подъезду.

— Погоди, Кать. — Лемехов поймал ее за локоть. — Ну, погоди, чего ты? Я же не спьяну. Я бы и вчера тебе сказал, если бы не этот… уголовник хренов.

— Пусти, — вдруг очень жестко сказала Катя.

Лемехов поджал губы.

— Да ты чего, Кать?

— Ничего. Пусти, тебе сказано, — очень тихо повторила Катя.

— А то что? Гукину стукнешь? Или этому заступнику своему?

— А ну отпусти мою маму, — донесся от подъезда голос Насти.

Катя обернулась. Настена стояла в дверях, а за ней, держа руку на перевязи, возвышался Дима. Лицо его было бледным, напряженным и очень злым.

— Антон, — позвал Дима, — вы бы отпустили Катю.

— Ах, вон оно чего! — Лемехов засмеялся неприятно. — Вот тут в чем дело. А я-то думаю, раньше все глазки строила, а теперь вон как. Не нужен стал. Побогаче кадр отыскался.

Катя молчала, все еще не в силах прийти в себя от изумления.

— Пошел вон! — негромко сказал Дима и тронул Настю за плечо. — Настя, поднимись домой, пожалуйста.

— Хорошо. — Настена затопотала по ступенькам.

— Да ладно, ладно. — Лемехов пьяно улыбнулся. — Я с калеками и ранеными не дерусь.

— Ты откуда взялся? — спросила Катя Диму.

Тот, не сводя взгляда с оперативника, мотнул головой.

— Потом объясню.

— Вот какой расклад, значит, выкатывается, — пробормотал Антон.

— Катя, пошли, — позвал Дима. — Антон выспится, и вы завтра поговорите.

— Да ладно, — усмехнулся оперативник. — Чего там говорить-то? И так все ясно. Бабки, иномарка, дачка. Квартирка в Москве. Чего тут не понять-то?

— Антон, вам лучше пойти домой, — спокойно сказал Дима.

— А ты меня ударь, — оскалился тот. — Попробуй, если здоровье позволяет.

— Может быть, не стоит?

— Нет, ты ударь.

— Перестань, Лемехов, — зло сказала Катя.

— А чего? — засмеялся тот. — Он у тебя вон какой крутой. Пусть ударит. Или начнет за тебя да за папочку прятаться? Ударь меня, ты! — крикнул Лемехов на весь двор.

— Мы, кажется, вчера уже выяснили этот вопрос, — сказал Дима. Где-то наверху хлопнула створка окна. — Катя, поднимись, посмотри. Кажется, Настя окно открыла в подъезде.

— Да, поднимись, Кать, — поддержал пьяно Лемехов.

— Пошли вместе, — попросила Катя Диму.

— Не волнуйся. — Тот улыбнулся уголками губ. — Все будет в порядке.

Катя взяла Лемехова за грудки:

— Не дай бог, свару затеешь, понял?

— Что ты, что ты! — Тот поднял обе руки, пошатнулся. — Молчу, молчу.

Катя вошла в подъезд.

— Ну? — спросил Антон. — Так ударишь, нет? Или так и будешь менжеваться?

— Антон, вы любите Катю?

— А тебе-то что за дело?

— Оставьте ее в покое.

— Тебя не касается, понял? Катька не для тебя. Поищи себе какую-нибудь шлюху побогаче. — Дима смотрел на Антона. — Чего пялишься? Ты — уголовник, а она — мент. Понял?

— Знаете, в чем между нами разница, Антон? — спросил Дима негромко.

— Ну?

— Вы говорите — «мент», а я — «женщина».

— И что?

— Ничего, — покачал головой Дима.

— Я не понял, — насупился Лемехов. — Ты чего хочешь сказать: вот ты такой хороший, а я — дурак?

— Это вы сказали, не я.

Лемехов нетвердо подошел к Диме.

— А хочешь, я тебе морду набью?

Тот поморщился:

— Антон, уберите руки.

— А то что?

Дима вдруг резко пнул его носком туфли в голень. Лемехов охнул, согнулся, схватился за ногу.

— Сука! — простонал он.

— Я это уже слышал. Вчера, — ответил Дима, повернулся и направился к лестнице.

Катя стояла на лестничной площадке, курила, стряхивая пепел в стеклянную банку. Когда Дима поднялся, она раздавила окурок, спросила:

— Рассказывай.

Дима улыбнулся.

— Ты уверена, что хочешь знать?

— Я — мент. А менты любопытны по призванию.

— Неверный ответ. — Дима подошел к ней, наклонился, поцеловал в щеку. — Это женское любопытство.

— Женщины-менты любопытны вдвойне, — Катя улыбнулась, осторожно обняла его.

— Ну вот. Я думал, ты так никогда и не скажешь этого слова.

— Какого?

— Женщина. Мент, мент…

Катя поцеловала его в сухие, потрескавшиеся губы.

— Рассказывай.

— Напоишь чаем?

— Конечно. Я напою тебя чаем. И накормлю ужином.

Дверь в квартиру открылась. На площадку выглянула Настена.

— Стоите, — с удовлетворением сказала Настя. — Ну, стойте тогда. А то я жду, жду. Уже волноваться начала.

Катя и Дима засмеялись.

— Сейчас идем, — ответила Катя. — Ставь чайник.

— Уже поставила, — Настена скрылась за дверью.

— И все-таки?

— Две машины, — ответил Дима. — Две «Скорых помощи». Обе арендованы для съемки вчера днем, на сутки. Подстанция бедная, а мы закупили им бензин на два месяца. Плюс «живые» деньги. Одна «Скорая» ждала у вокзала, вторая во дворе, возле больницы.

— А кого привезли в больницу?

— Труп. Парень моего возраста. — Дима вздохнул. — Его сбила машина. Ночью. Ребята договорились с родителями, что оплатят похороны и поминки. Взяли с них расписку. Забрали тело из морга, привезли в Москву, переодели в мои вещи, подложили в карман куртки водительские права.

— Оружие, из которого стреляли, зарегистрировано?

— Конечно. Но оно служебное. Владельца не найдут.

— Почему?

— Потому что он — офицер ФСБ. Действующий офицер.

— Вы ему заплатили?

— Естественно.

— Ты говорил, что не имеешь дел с криминалом. — Катя отстранилась.

— Это правда. Просто я не хотел, чтобы меня убили на вокзале.

— Ты мог обратиться в милицию, — сказала Катя. — Мог бы объяснить все мне, наконец.

— Я и объясняю, — возразил Дима.

— Я имею в виду — объяснить до того, как все это произошло. Вчера хотя бы.

— Если бы я объяснил тебе все вчера, нас бы убили обоих.

— Постой, а из-за чего вообще заварилась вся эта каша? — прищурилась Катя. — Не просто же так эти люди воспылали к тебе ненавистью? Это из-за Смольного?