– Это Карий, – сказал он так, словно тем все объяснил. Добавил, обернувшись: – Примешь гостеприимство моего дома?

С неловким движением – с известной долей снисходительности его можно было принять за поклон, – Кар пробормотал согласие.

Так было положено начало, и к высохшему сердцу Кара стала возвращаться жизнь. Явись ему теперь тьма, ей нечего было бы сказать. Простота и отзывчивость аггаров разбивали черные доводы в прах. И тьма решила не тратить усилий понапрасну, скрылась, навсегда, как надеялся Кар.

Селение не раз вырастало на месте пожаров и разрушений; аггары не строили добротных домов. Хижины, плетеные из прутьев и обмазанные глиной, крытые шкурами шатры – селение немного напоминало походный лагерь. Привыкшие к лишениям мужчины и женщины с рождения умели обходиться малым. Воспитанному в роскоши и богатстве Кару здесь было в новинку все: простая глиняная и деревянная посуда, войлочные постели, незатейливая, но сытная еда – молоко, творог и сыр, пресные лепешки из высоко ценимой пшеницы. В новинку, но не в тягость. С жадностью, какая доступна лишь чудом избежавшему смерти, Кар впитывал новую, такую непохожую на все виденное прежде, жизнь.

Скоро его уже не смущала простая обстановка хижины. Тонкие непрочные стены стали убежищем куда надежней каменных стен дворца, соломенный матрац, застланный светлым войлоком – привычной постелью. В доме у Дингхора хватало места. Его жена умерла родами; в сражении с императорскими солдатами погиб первенец. С отцом остался второй сын, всего тремя годами старше Кара. Как и должно будущему вождю, Ранатор по праву считался одним из храбрейших воинов племени. И дочь. Ее, тринадцатилетнюю, с ломаными движениями олененка и зелеными глазами лесного божества, Кар поначалу принял за мальчишку. Справившись с первым смущением, она с готовностью взялась ухаживать за раненым, и вскоре он убедился, как прав был Дингхор, говоря, что передал ей уже все свое умение.

Окруженный заботливым уходом, Кар быстро поправлялся. Скоро его привыкли видеть прогуливающимся с костылем между шатров и хижин, надолго застывавшим у самой воды – селение широким полукольцом охватывало большое круглое озеро, давшее название племени. Вдоль берега тянулись заросли высоких камышей, в них то и дело всплескивали рыбешки. У воды отдыхали узкие, похожие на стремительных рыб, лодки, на берегу были растянуты для просушки сети.

Если обернуться лицом к селению, вдали, за пестрой россыпью шатров и хижин, взгляд терялся в зеленеющем травяном море, усыпанном яркими пятнышками поздних цветов. Границей ему служила темная стена леса. Вдали виднелись стада овец и коз, табуны коней – главное богатство полукочевой жизни.

Другой берег озера порос негустым, прозрачным на солнце лесом. Приглядевшись, можно было увидеть взмывающего с ветвей коршуна. Покружив над водой, птица быстрой стрелой кидалась вниз, и тут же взмывала обратно. Сильные взмахи крыльев несли ее к лесу, в когтях серебристой полоской блестела крупная рыба. Запрокинув голову, Кар провожал птиц глазами. Чувство полета пронизывало его, в душе рождалось горькое сожаление о собственной бескрылости. Никто другой при нем не выказывал подобных чувств, потому Кар молчал о них, как молчал о многих своих странностях.

Его везде встречали приветливо. Над неуклюжими попытками включиться в работу смеялись необидно, как взрослые смеются на ребенком. Никто не шарахался, не прятал опаску, как будто и не висело над ним проклятие рода колдунов, и Кару все больше казалось что здесь, и только здесь его место. Если б не тайная тревога, подобно червю точившая душу, он был бы полностью счастлив.

Но пришел день, положивший конец молчанию. Однажды поутру на озере вдоль берега впервые появился тонкий лед. В тот же день из Тосса вернулся посланный Дингхором за новостями отряд. Вернулся с дурными вестями – со дня на день ожидалось прибытие имперских войск. Конные отряды пронесутся от селения к селению, выгоняя людей из домов, отнимая стада. Впереди, направляя праведный гнев, поедут жрецы, с фальшивым милосердием предлагая заплатить покорностью за возможность остаться. Многие расстанутся с жизнью, многие потеряют родных, а уж об имуществе и говорить нечего.

В тот вечер у Дингхора допоздна просидели воины и жрец племени – аггары почтительно звали его Голосом Божьим. Дингхор решил немедленно уходить. Незачем терять людей в напрасных сражениях, их мечам хватит работы в Ничейной Полосе. Другие племена аггаров также перекочуют туда, и там, в преддверии Злых Земель, хрупкий мир племен обернется кровавыми набегами. Не раз и не два мечи аггаров обагрятся кровью братьев. Слишком скуден и неприветлив степной край, слишком мало там пищи, даже вода превратится в великую ценность, а так уж повелось среди людей, что в трудный час своя нужда часто весомей жизни соседа.

Обо всем этом говорили воины, и Голос Божий не утешил их напрасным обещанием побед. Хоть Кар, молча сидевший у дальней стены, заметил на многих лицах недовольство, никто не возразил вождю. Даже Чанрет, родич Дингхора и вечный спорщик, молча вертел в руках длинный нож. Светлые брови сошлись к переносице, на лицо легла отрешенность, будто Чанрет примерялся половчей всадить нож в чье-то сердце, но с губ не слетело ни звука.

Когда гости разошлись, Дингхор опустился на кожаную подушку перед почти потухшим очагом. Знаком пригласил Кара сесть рядом. Они остались вдвоем – Ранатор с родичем Налмаком отправились говорить с воинами, Аррэтан, дочь Дингхора, беззаботная, как птица, где-то веселилась в компании друзей. Подбросив дров в очаг, Кар сел напротив вождя.

– Пришло время решать, мальчик, – негромко сказал Дингхор. – Мы уходим. Если ты хочешь вернуться…

Он замолчал, вопросительно глядя поверх языков огня. Дым туманным столбом поднимался к потолку, исчезал в круглом отверстии. В красном свете очага Дингхор остро напомнил кого-то из прежней жизни. «Кого же?» – подумал Кар, чувствуя, как внезапно заболело сердце.

– Что там? – спросил он. – Куда вы уходите?

Дингхор задумчиво погладил бороду.

– Там степь граничит со Злыми Землями, – сказал он.

– Это я знаю. Почему вы не хотите туда идти? Из-за голода?

Дингхор покачал головой:

– Нет. Там и правда редки водоемы, почва засушлива, хлеб не растет, скот тощает без сочной травы, а диких животных мало, если не считать волков. Но мы могли бы там жить. Дело в другом.

– В чем же?

– Мы не любим говорить об этом, мальчик, – Дингхор невесело улыбнулся. – Племена Злых Земель – наши дальние родичи, правда, родство то давно пресеклось. Давно, с тех пор состарились даже камни, они заключили союз с темными богами. Боги те предпочитали кормиться человеческой плотью, и люди приносили им в жертву собственных детей. Предания говорят, что взамен они получили невероятную силу и способность меняться. Их человеческая сущность смешалась со звериной.

– Разве это не сказки?

– Не сказки. Я сам видел одного – за человека его можно было принять только издалека.

– И что дальше? – прошептал Кар, охваченный смесью страха и жадного любопытства.

– Наши предки не пожелали вступать в гибельный союз. Многие погибли в сражениях, оставшиеся бежали на запад. Звероподобные преследовали их, надежды не оставалось. Тогда Голоса Божьи всех племен собрались вместе. Целый день они провели в молитве, а ночью между Злыми Землями и остальным миром легла невидимая граница. Звероподобные не смогли ее перейти. А наши предки ушли сюда, к землям колдунов. Из огня да в полымя, как говорят.

– А сейчас там… Все так же?

– Зло рвется наружу. Древняя граница еще удерживает его, но Ничейная Полоса расширяется – медленно, год за годом. Каждый раз, приходя туда, мы видим, что она стала больше.

– И вы боитесь там оставаться? – понимающе спросил Кар.

Дингхор неотрывно смотрел в огонь.

– Дети, зачатые вблизи Злых Земель, появляются на свет мертвыми, – сказал он.

Стало тихо, только в очаге потрескивали сучья, да издалека, от костров, долетел негромкий смех. Кар опустил голову. Будто приоткрылась дверь, и вместо мирной картины он увидел боль и страдания. Кого потерял Дингхор? Сына, дочь? Брата, сестру? Что сказать в утешение и надо ли вообще говорить?