Ж. То, что я назвал бы маятником (или радугой) чувств — колебательное движение от центра (семья) к периферии (чувственность).
Уэллс: «Из-за поворотов моей натуры во мне всегда сосуществовали как бы два совсем разных человека. Для одного спокойствие и чувство собственного достоинства Джейн, наши дети, наш дом, моя работа были дороже всего на свете, а для другого необходимей всего была именно Эмбер, ее страсть».
Уэллс: «Они (интимные отношения с женщинами, — АЕ)» служили лишь дополнением к моим общественно-политическим интересам и литературной деятельности. Они сплетались с моим пристрастием к перемене обстановки и с необходимостью вести дом за границей; благодаря им я всегда был бодр, энергичен и избавлен от однообразия...».
Отсюда, кстати, и пристальное внимание автора биографии Уэллса к сердечным тайнам великого англичанина и подробно составленный его дон-жуанский список...
Пунктом Ж в своем сопоставлении ограничусь, ибо, если перечислять все, не хватит букв русского алфавита.
Закончу тему «Прашкевич и Уэллс» проповедью любви, как Христос: «Конечно, в сознании массового читателя Уэллс остался, прежде всего, автором фантастических романов, но в моей душе до сих пор живет жаркое лето 1958 года, когда в высушенном жарой провинциальном сибирском городке, спрятавшись в палисаднике за кустами душной смородины, я одну за другой переворачивал страницы романа “Тоно-Бэнге” и горечь, еще непонятная мне, сжимала, томила мое сердце. И странно, я уже понимал, что этой горечи не надо бояться. Несмотря на неудачи даже таких героев, как Джордж Пондерво, мир стоит усилий. Конструируй миноносцы, поднимайся в воздух на несовершенно аппаратах, добывай куап на болотистых африканских берегах, и люби! Главное, люби! Всегда найдется сердце, открытое только для тебя!».
«Книга о братьях Стругацких».
В другом месте Прашкевич об этой работе сказал:
«Тяжелее всего — писать о друзьях, которые одновременно в чем-то были учителями. Подчеркиваю — в чем-то, потому что эпигонства не выношу и самое худшее — писать под тех, кого любишь».
Золотые слова. Братья Стругацкие хоть и наше всё, но из стругацких штанов нужно писателю вылезать — и чем раньше, тем лучше. Для себя лучше, не для читателей. Хорошее нужно пропустить сквозь себя, но постоянно пользоваться заимствованным хорошим — все равно, что всю жизнь питаться объедками с чужого стола, при этом подбирая не все, а исключительно недоеденный белый хлеб с икрой.
Совсем вчера (2008) вышла книга Анта Скаландиса о братьях Стругацких. Ант мой друг, и ничего дурного о его книге говорить не хочу, хотя с позиций личной эстетики некоторые места этой книги кажутся мне перегруженными риторикой, а посему тяжеловаты для восприятия. Я сам люблю порассуждать многословно, но политизированный замес, если таковой присутствует в рассуждениях, воспринимаю как насилие над читателем.
Впрочем, Антон Молчанов, скрывающийся под псевдонимом Скаландис, — человек более радикальных взглядов, чем я, — творческое объединение «Апрель», бои на молодогвардейском фронте, послужной список его заслуг вызывает у меня, человека обывательских принципов, как минимум уважение, но: «По всей стране реяли — по праздникам больше, по будням меньше — красные большевистские знамена, обагренные кровью и отсветами пожарищ всех революций и всех войн первой половины двадцатого века. И плыли над страной зловещие багровые тучи сталинизма».
Да, верно, все в точности так и было, как пишет о середине 50-х в книге «Братья Стругацкие» Ант Скаландис, но зачем мне весь этот словесный Делакруа и свобода на баррикадах Франции? Хотя... кому-то, наверное, подобный язык и нравится...
Прашкевич, в отличие от радикала Антона, — по взглядам умеренный прогрессист и, объективно, человек более взвешенный в оценочных суждениях о предмете. Вот, небольшой отрывок из авторского предисловия ко 2-му, дополненному изданию «Красного сфинкса» (2009): «Некоторые рецензенты высказывали недовольство слишком объективистским, по их мнению, отношением автора к тем писателям, которых он прекрасно знал, с которыми близко общался в течение многих лет. Отвечу, личностные оценки друзьям или идейным оппонентам я предпочитаю давать в таких работах, как «Малый бедекер по НФ» (2006) или «Адское пламя» (2007). Они и пишутся для этого. Что же касается «Красного сфинкса», то такая книга должна давать действительно объективную панораму жанра. И узнавать о том или ином писателе предпочтительнее все же по его собственным воспоминаниям или по словам его современников. Да, писатели часто недоговаривают или преувеличивают, но лучше пользоваться их сведениями, чем сведениями, поставленными нам критиками и исследователями более поздних времен».
На самом деле, личностная оценка всегда присутствует, о ком бы или о чем писатель ни рассказал читателю, тем более, если объектом его трудов становится такое удивительное явление в литературе как братья Стругацкие.
Но Прашкевич человек склада Максимилиана Волошина, он — над схваткой, и такая позиция представляется мне более верной. В схватке ты человек одной стороны — белых, зеленых, красных, мир для тебя делится на свой и чужой, люди — на врагов и друзей, — то есть работает большевистский принцип: кто не с нами, тот против нас.
Не знаю, что получится у Прашкевича, надеюсь — получится, верю в это.
Всё, Володя Ларионов, Етоев выдохся. И посоха усталый ясень и меди нищенскую цвель передает он в твои цепкие руки, а сам уходит на заслуженный перекур.
Впрочем, нет, еще минуту внимания. Объективной справедливости ради привожу письмо Владимира Ларионова с его реакцией на этот мой комментарий. В качестве ложки меда на бездонную бочку дегтя, вылитого Етоевым на некоторых представителей человечества.
«Привет, дорогой!
Ну ты разнылся по поводу олигархов и нищей культуры в шестом комментарии...
Конечно, наша суровая действительность удручает (блеск — нищета), но ведь не в одних же предпринимателях дело. Они, предприниматели, оказались в таких условиях, лицом к лицу с такими реалиями и обстоятельствами (властями, которые их давят, бандитами, ментами и гэбэшниками, которые их доят, вороватым и пьющим народом), что даже если среди них и попадались честные (честно хотели в нашей стране обогатиться, смешно, да?), то они таковыми мгновенно быть перестали.
Кстати, Чичваркина, которого ты поминаешь, на днях оправдали.
На самом деле роман “Человек Чубайса” — это своеобразный гимн предпринимателю (крупному), который нарождался в 90-е. Но ситуация быстро изменилась, и в последующих произведениях цикла Прашкевич интонацию поменял.
Я знаю, что ты этот роман “Человек Ч” не читал. Но у тебя вроде бы выходит, что Прашкевич в своем бизнес-цикле клеймит предпринимателя. Это не так. Да и быть так не могло. Хотя бы потому что соавтором Гены был бизнесмен А. Богдан, который сам себя уж клеймить никак не стал бы... Они просто рассказывали историю становления бизнеса в российских реалиях и одновременно пытались понять, что происходит вокруг них и во что это выльется завтра... Конечно, рассказали с фирменными примочками Прашкевича...
Ладно, для сегодняшнего дня как раз сойдет. Да и Мартович нынче уже не очень декларирует-демонстрирует свой когда-то крутой империалистический либерализм...
Надо же мне хотя бы в письме поворчать... А еще Измайлов убьет нас за Топорова. Он же с ним чуть ли не на дуэли дрался. Газету в трубочку — и по роже...
К книге Скаландиса я оч. хорошо отношусь. Я ведь до сих пор либерал (или бывший либерал). А книга — насквозь либеральная, потому так и не по душе многим. Кстати, Прашкевич ее в свое время тоже очень высоко оценил. И никак не мог понять, как это ее так беспощадно прокатили с премиями. Ну я ему объяснил...
Теперь Мартович дружит с Володихиным.
Под девизом: православие-патриотизм-консерватизм...».
