И все. И точка. Цензор сказал нельзя, значит — быть по сему.
А вот довольно свежий пример, к тому же близкий к телу автора этих строчек. Издательство «ЭКСМО», 2008 год. Из книги Александра Етоева «Экстремальное книгоедство» изымают материал под названием «Путин». Никакой особой крамолы в тексте вроде бы не было — автор объяснил популярно, почему он отказывается голосовать за Путина (написано в связи с выборами в декабре 2007 года). Издательство «ЭКСМО» не Главлит, там и отдела-то такого не существует, определяющего «пущать или не пущать». Это подстраховался редактор книги — на всякий случай, кабы чего не вышло, по принципу «лучше перебдеть сегодня, чем перебздеть завтра».
Сработала внутренняя цензура — нормальный защитный клапан, что-то наподобие сфинктера, регулирующего сроки, когда прилично облегчить организм, а когда полезней и потерпеть.
Андрей Синявский говорил в свое время, что разногласия между художником и властью не политические, а эстетические. Власть — тоталитарная власть (а по сути, любая власть тяготеет к тоталитаризму) — рассматривает мир упрощенно и, соответственно, требует от художника подобного же видения мира. В этом, кстати, ее сила, как это ни прискорбно. Творец обслуживает народ, власть — хотя бы декларативно — ратует за интересы народа. Народ живет реальными интересами, и кривляния художников-эгоцентриков воспринимаются в народной среде в лучшем случае, как юродство, в худшем — как издевка и надувательство. Ибо, как говорил Ильич, «искусство принадлежит народу. Оно должно быть понятно массам и любимо ими».
Если люди в 70-80-х валили валом на авангардные выставки — не потому что были ценителями, а из природного любопытства (или чтобы не отставать от моды), — то сегодня поток иссяк, вернисажи посещают лишь единицы. То же и с авангардной литературой. Она есть, она известна и знаменита, но только в очень узких кругах. Людям нужно что попроще и попонятнее.
Да простит читатель мое занудство, но не могу не процитировать в связи с этим один трагикомический документ, замечательно, по-моему, иллюстрирующий то, как современный издатель заботится о современном читателе. Документ предоставил мне критик Василий Владимирский, называется он «Технические требования к авторам “Мужского клуба” издательства “Крылов”», датируется августом 2009 года.
Привожу документ отрывочно:
«1. В данный момент издательство “Крылов” в первую очередь рассматривает произведения, которые могут выйти в составе следующих серий: “Историческая авантюра” — историко-авантюрные романы, альтернативная история, приключения наших современников в прошлом; “МК-fantasy” — классическая героико-приключенческая фэнтези, городская фэнтези, приключения наших современников в фэнтезийных мирах; “Атомный город” — посткатастрофический либо постьядерный боевик, романы о последствиях интервенции иностранных армий на территорию России (в духе “Мародера” Беркема аль Атоми).
2. “Мужской клуб” крайне заинтересован в авторах, которые готовы работать в плотном контакте с редакцией, что предусматривает обсуждение синопсиса романа и рассмотрение каждой написанной главы на первом этапе создания произведения.
<...>
5. Язык произведений — современный русский, без архаизмов, диалектизмов и злоупотребления любой терминологией. В произведениях серии “Историческая авантюра” допустимы не более 1-2 архаизмов на абзац.
6. Крайне не приветствуются подробные описания, не имеющие решающего значения для сюжета (устройство скандинавского драккара, схема сборки-разборки пулемета “Максим”, структура сословного общества Древнего Рима и т. п.).
7. Роман должен иметь только одну сюжетную линию и линейную структуру, больше действия, меньше рассуждений. Ретроспектива возможна, если является сильным драматургическим приёмом, либо сюжетообразующим элементом, но лучше обойтись без неё...
8. Только один главный герой — в крайнем случае, с одним-двумя спутниками. Главный герой не погибает. Подругу героя могут убить, но не должны мучить и насиловать.
9. Наш герой — настоящий мужчина, решительный, уверенный в себе, харизматичный победитель. Произведения о неудачниках не принимаются.
10. Роман, претендующий на публикацию, должен иметь следующую структуру: в первой главе происходит знакомство с главным героем (и его спутниками). Обосновывается способность ГГ разрешать возникающие проблемы и решительно действовать в острой ситуации. Персонаж должен быть психологически достоверным и убедительным (т. е. никаких студентов, внезапно становящихся великими воинами и могучими магами); действие развивается динамично, с резкими сюжетными поворотами через 1,5-2 авторских листа: в каждой главе герой выпутывается из очередной переделки и тут же попадает в следующую, из которой ему предстоит найти выход в следующей главе (см. классику приключенческой литературы: “Остров сокровищ” Стивенсона, романы Вальтера Скотта, Александра Дюма, Фенимора Купера и т.д.); по ходу действия герой наращивает “экспириенс”: концентрирует ресурсы, развивает способности, утверждает либо повышает свой статус в социальной среде, в которой оказался, ГГ заметно эволюционирует от начала к финалу, приключения накладывают на него отпечаток, как внутренний, так и внешний; финал — оптимистический, на грани с хеппи-эндом: полная победа над противником и выполнение основной задачи (для законченных произведений) либо промежуточная победа (для циклов)».
Так-то вам, товарищ Прашкевич. Ни ваш «Носорукий», ни «Полярный князец», ни «Секретный дьяк» ни за что не попали бы в издательские планы «Крылова». Пятый пункт, он и при капитализме остался пятым. Сколько ни меняй фамилию Цукерман на фамилию Сахаров.
Но (это напоследок, больше про цензуру не буду)! Вот еще одно замечательное свойство Прашкевича: горестные заметы сердца он умеет передавать с улыбкой. Не обозлившись, как некоторые, на весь православный мир и не уединившись, как старовер, в своей маленькой лубяной избушке. Этим он и спасался, этим он и сейчас спасается — а иначе как?
Конечно, стоит комментария фраза «Одновременно начал писать фантастику». С робким оправданием: «Но немного».
Но о фантастике Прашкевича — разговор впереди.
«Меня всегда страшно интересовал тот гигантский незнакомый мир, что лежал за пределами нашей страны. Вот только выехать туда в советское время было чрезвычайно трудно». Далее Прашкевич описывает случай с женой, как она, перечисляя социалистические страны, забыла назвать Монголию.
Сразу вспоминается рассказ из интервью артиста Льва Дурова, прославившегося ролью провокатора Клауса в фильме «Семнадцать мгновений весны»:
«— Меня должны были снимать у Лиозновой в “Семнадцати мгновениях”. И говорят, эй, Дуров, ты за границу не выезжал, иди на собеседование. А тогда, как вы помните, поездки за границу утверждал горком или там райком партии. Знаете выражение “вызвать на ковер”?
— Знаем. Это когда начальство вызывает, а там у него в кабинете ковер.
— Ну да. Они сидят за столом, я вхожу. Они пальцем показывают — встаньте сюда. На ковер показывают. И ковер этот такой маленький, что когда ты на нем, они сидят и смотрят на тебя из-за стола, как на насекомое. И я им тогда сказал: “А можно я присяду?” И у них первая пауза, они не знают, что говорить. Потом говорят: “Ну садитесь”. И начинают спрашивать. Первый вопрос такой: “Опишите флаг нашей страны”. Я думаю, как можно у гражданина спрашивать, знает ли он флаг своей страны? Что за чушь, за кого они меня принимают, за дебила, что ли? И говорю тогда ровным голосом: “Прямоугольник черного цвета, в середине — череп и скрещенные кости. Называется Веселый Роджер”. Гробовая тишина в ответ. Потом второй вопрос. Назовите советские республики. И их столицы. И я начинаю перечислять: “Малаховка, Таганрог, Кривой Рог...” Молотил так минут десять. Они говорят: “Достаточно”. И опять тишина. И третий вопрос: “Назовите членов Политбюро”. Я им говорю: “Вы знаете, я беспартийный, я их не знаю никого. И в партию не собираюсь. Так что, надеюсь, и не узнаю никогда”.
