Он не любил Петербург, несмотря на то что, родившись в «северной Пальмире» в 1975 году от рождества Христова, провел там все детство и юность. Окончив военно-морское училище в июне 1998 года, он получил назначение в Питер и в конце августа собирался жениться на своей однокласснице, с которой договорился о браке где-то классе в пятом. Вырисовывались приличная карьера и счастливая семейная жизнь. Артемьев до мельчайших деталей помнил то радужное состояние, в котором пребывал накануне производства в офицеры.

Однако все, как это часто бывает, рухнуло в одночасье. Его невеста здраво рассудила, что брак с офицером морской пехоты не будет отвечать духу времени, поскольку в моду прочно вошли представители бизнеса. Все это, как кинокадры, пронеслось в мозгу Артемьева, и он даже тряхнул головой, чтобы сбросить наваждение.

Выйдя из вагона, он не спеша пошел по платформе, давая возможность встречающему «опознать объект» по фотографии. «Простите, вы представитель фирмы „Криптос“?» — послышался сзади женский голос. Он обернулся. Перед ним стояла девица лет двадцати с коротко стриженными темными волосами и внимательными карими глазами. Он молча рассматривал незнакомку, тщетно пытаясь вспомнить, где он мог ее видеть. Не дождавшись ответа, она поздоровалась и направилась к боковому выходу, увлекая его за собой: «Пойдемте, я отвезу вас на квартиру, в которой вы будете жить до конца командировки». Артемьев последовал за ней, на ходу оценивая фигуру и походку представителя заказчика. Скорее всего, секретарша. Он не знал, проинформирована ли она о цели его приезда. Это, как он понимал, выяснится в ходе поездки. По инструкции встреча должна была состояться в здании вокзала у памятника Петру. То, что девица встретила его на платформе, означало, что она знала, как он выглядит. Поэтому небольшое отклонение от инструкции не вызвало особой тревоги.

Девица вела машину уверенно, по-мужски, и за время поездки не произнесла ни слова, из чего Артемьев сделал вывод, что она имеет представление, кто он и зачем приехал в Питер.

Машина свернула с Невского, миновала Колокольную площадь, выехала на улицу Достоевского и свернула во двор одного из домов. Артемьев вышел из машины и проследовал за «представительницей принимающей стороны», которая не поинтересовалась его именем и не представилась сама, что соответствовало условиям соглашения между их фирмами.

Двери всех пяти комнат бывшей коммуналки были заперты. Девица открыла одну из них. Обстановка советских времен, претендующая на статус антиквариата. Диван, круглый стол под оранжевым абажуром, трюмо, сервант и несколько ветхих мягких стульев производства ГДР. В углу большая, до самого потолка кафельная печь. Артемьев помнил эти печи. Ведь паровое отопление в некоторые старые районы Ленинграда провели только в конце 60-х, и он еще застал вязанки дров, сложенные возле вот таких кафельных печей. Он любил сидеть перед открытой дверцей печи, стоявшей в их комнате, после того как мать ее протопит.

«Вот ключи от комнаты и от входных дверей. Заходите лучше не с Достоевской, а со двора, — прервал его воспоминания голос девушки. — Это вам на время командировки, — она протянула ему мобильный телефон, — и запишите мой номер на случай, если вам что-нибудь понадобится. Да, вот еще что, сим-карта куплена в другом городе, поэтому, когда будете звонить, набирайте код Питера».

Артемьев ввел цифры в память телефона и вопросительно посмотрел на незнакомку. «Имя придумайте сами», — ответила она на его немой вопрос.

Оставшись один, он прежде всего тщательно проверил комнату на предмет аппаратуры, наличие которой можно определить визуально, и, не найдя ничего, напоминающего скрытую кинокамеру, открыл дверцу печи. Просунул руку вверх и вытащил скатанные в трубочку листы бумаги.

Просмотрев их, он удовлетворенно хмыкнул. Ориентировка была написана очень грамотно и дополнительных вопросов не вызывала. Прочитав ее несколько раз, он скомкал бумагу, сунул ее в печь и щелкнул зажигалкой. Пламя весело заплясало, и через минуту от ориентировки остался один черный пепел.

Два дня прошли в томительном ожидании. Тщательно изучив четыре места, в которых по сценарию могла пройти операция, Артемьев бездумно шатался по городу. В шесть утра третьего дня телефон зазвонил. Он поднес трубку к уху. «Вариант два», — произнес низкий мужской голос.

Артемьев не спеша принял душ, напевая «и знали все ребята на улице Марата, что я имел большой авторитет». Затем тщательно побрился, позавтракал, собрал туалетные принадлежности, сунул их в сумку, запер дверь и положил ключи за старый телефонный аппарат, стоявший на полочке в коридоре.

В восемь тридцать он подошел к одному из домов на улице Марата, возле которого стояла знакомая машина. «Здравствуйте, прекрасная незнакомка», — сказал он, усаживаясь на заднее сиденье. Не ответив на приветствие, она через плечо протянула ему два ключа, один из которых в народе называют «таблеткой», и конверт. «Поезд отходит через полтора часа. Место в СВ. У меня к вам просьба». — «Все, что хотите, если речь не о моей работе. Это через моего шефа». — «Нет, просьба личная. С вами в купе поедет мой отец. У него больное сердце. Присмотрите за ним». Он, молча, кивнул, всем видом давая понять, что за отца можно не беспокоиться.

Через несколько минут машина затормозила, Артемьев, не попрощавшись, покинул салон, прошел квартал и остановился у дома, указанного в ориентировке, с помощью «таблетки» открыл дверь подъезда и поднялся на последний жилой этаж. Постояв несколько минут возле одной из дверей, он направился к лестнице, ведущей на чердак. На двери висел огромный амбарный замок. Второй ключ заскрипел, и дверь распахнулась. Через открытое окно он вылез на крышу и ползком добрался до высокого ограждения, возле которого лежала снайперская винтовка Драгунова. Положив «орудие производства» на бордюр, он прильнул к окуляру оптического прицела и осмотрел двор. Сектор огня выбран идеально. Было ясно, что «специалист» заказчика — профессионал.

Спустя несколько минут во двор въехал джип, а за ним черный «мерседес». Из джипа вылезли трое охранников. Один открыл заднюю дверцу машины и помог выбраться наружу полному седоватому субъекту, сжимавшему в руке коричневую папку. Артемьев мгновенно поймал в прицел седую голову и нажал на спуск. Не взглянув на дело своих рук, он быстро прополз на чердак, бегом спустился по лестнице, вышел на улицу и не торопясь двинулся в сторону метро «Владимирская». Через пятнадцать минут он уже шагал по платформе Московского вокзала к своему поезду.

В двухместном купе сидел пожилой интеллигентного вида человек в сером костюме. По тому, как он поздоровался, Артемьеву стало ясно, что дочь предупредила его о неслучайном попутчике.

Некоторое время они молчали, как бы не замечая друг друга, и только после того, как поезд тронулся, попутчик протянул Артемьеву руку и приятным баритоном сказал: «Ну-с, поскольку нам вдвоем предстоит провести восемь часов, давайте знакомиться. Тауберг Александр Николаевич». Его рукопожатие было крепким, рука сухой и теплой. «Артемьев Сергей Петрович», — представился Артемьев.

Как только застучали колеса, он расслабился. Еще одно рутинное мероприятие осталось позади. Поначалу при ликвидации «объектов» Артемьев испытывал страх. Только страх и ничего более. Жалости не было, хотя бы потому, что, как правило, этих людей с середины 90-х он считал своими личными врагами. Он не знал их даже в лицо, поскольку, будучи специалистом экстра-класса, никогда не действовал с близкого расстояния и всегда выходил на объект по заранее подготовленной клиентами наводке. Как сегодня. После года работы все эмоции исчезли, и он понял, что превратился в профессионала, для которого убийство незнакомых людей стало будничным, обычным делом. Он было углубился в размышления, но попутчик, приветливо улыбнувшись, достал из дорожной сумки бутылку коньяку и порезанный дольками лимон. «Надеюсь, составите компанию, Сергей Петрович», — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он.