Если спасать, то с пониманием: кто купит погрузчики и краны? Если закрывать – что делать с трудовым коллективом? Кстати, его кормил обещалками не только Ельцин и Путин. Людям и прошлой осенью говорили: победит Столбов – все будет хорошо…

Столбов скрыл гримасу. Или не скрыл, потому что следивший за его лицом губернатор вздрогнул: ну точно, суки из аппарата все рассказали визитеру!

Не замечая губернаторских страданий, Столбов вошел в ДК, говорить с производственниками.

Татьяна осталась в Москве. Во-первых, беременным дамам без нужды лучше не летать. Во-вторых, подготовка к большому интервью. Ну, и втретьих… Третья причина была важнее всех. Она вторгалась в мысли, отвлекала от работы, заставляла замереть возле монитора. Как и сейчас.

Еще прошлой осенью вопрос, лететь или не лететь, просто бы не возник. Куда Столбов – туда и она, его единственный-незаменимый пресс-секретарь и спичрайтер. Тогда, кстати, когда каждый день был скандалом и сенсацией, на нее не обращали внимания.

Когда-то Татьяна слышала от друга – провинциального пиарщика такую версию: в России кандидат без жены никуда не изберется. Столбов опроверг самодельную мудрость. Историю о погибшей жене и дочери не тиражировал, но и не скрывал, стала одним из козырей кампании.

Уже потом, после скоротечных и победных президентских выборов, стало понятно: нужна первая леди. Был короткий визит в районный загс – персонал даже не успел удивиться. И скромный свадебный ужин, среди немногих друзей и в отсутствии родни. «Горько» чуть ли не шептали со смехом.

Ужинали в резиденции на Рублевке – ее новый лидер игнорировал, так что при всем профессионализме обслуги мелкий налет переполоха был. Гуляли по мелкоснежному парку, Татьяна не поняла, то ли убирают даже под деревьями, то ли снежные тучи обходят эти места стороной. Посмеивались над официальным статусом Татьяны. Та говорила, что готова играть роль первой леди по традиционной программе: посещения школ, благотворительность, поощрение художеств. Пусть только ей дадут адекватные финансовые возможности. Столбов предлагал нарушить традицию и заняться популяризацией «Домостроя»: интересно, оригинально. Татьяна в ответ снова посмеивалась, говорила новобрачному: «Домострой» – это книга для бояр и их жен, так что перед тем, как ее внедрять, надо подарить каждому гражданину России трех-четырех холопов.

Разговор завершился пятнашками и снежками. Играли, конечно, бережно, помня не столько о статусе Татьяны, сколько о беременности.

Больше к тому вопросу не возвращались. А Татьяна сама пыталась понять, как же ей держаться: как первой леди, как боярской жене – теремной затворнице, или чтобы все, как прежде?

Как прежде не получится в любом случае. Носиться не то, что по стране, по этажам, засиживаться у монитора скоро будет преступлением. Непросто быть и первой леди: проплывать вальяжной павой по вернисажам и благотворительным концертам. Такие царские развлечения, когда с полсотни объективов не на мужа, а на тебя – еще тот наркотик. Через полгода появится что-то вроде книжки «Раиса Горбачева, кто она?». Была такая блеклая брошюрка, появилась в конце 80-х, продавалась на каждом углу, насыщала общественный интерес к супруге первого и последнего президента СССР.

Татьяна прервала размышления, оставив один вопрос: насколько она сама интересна и нужна Столбову? Вопрос, ответить на который очень и очень непрос то. Она теперь часть статуса и государственная условность. Муж ее не бросит.

Поэтому-то она и не должна навязывать ему свое общество чаще, чем положено по церемонии.

А любовь? Татьяна понимала: логика логикой, а любовь свое возьмет.

Губернатор на встрече в ДК Машзавода вел себя уж совсем, как практикант-недотепа, опоздавший на совещание, проскользнувший в кабинет и притаившийся в углу, как мышь под веником. При всяком другом визитере глава региона зыркал бы на производственников то умоляюще, то грозно, мол, гость уедет, а я останусь. Сейчас же лишь скользил взглядом по залу, иногда делал записи в блокнот. Включить айфон не рискнул, вдруг президент подумает, будто губернатор по старой привычке балуется твиттерным щебетом на совещаниях?

Губернатор Столбову был неинтересен. Он смотрел исключительно на приглашенных – директоров крупных и средних областных производств. Никому из них примчаться не приказывали, даже не звали, просто сообщили ранним утром, что в пять вечера – встреча с президентом. Кто хочет – пусть приезжает. Захотели почти все.

Насчет повестки встречи тоже никакого насилия. Каждый мог выступить на пять минут, и если тема была очень интересной, попросить лишние три минуты. Предложения приветствовались, жалобы разрешались, благодарности и прочие славословия обрывались без права продолжения.

Впрочем, дураков в зале не было. Производственники – пожалуй, самая, уязвимая российская управленческая каста. Все они под прессингом и местного начальства, и надзорных структур: выпускай продукцию и соблюдай сто регламентов. Нужно и показатели по области не опустить, и областную статистику по безработице не подпортить. Есть, конечно, наместники столичных олигархов, есть директора совместных предприятий – русский Иван при немце. Но таких директоров в зале не было: с первыми говорить не о чем, с хозяевами надо. Во втором случае наш директор всегда будет о чем-то просить через партнера; иноземцев у нас принимают вне очереди.

Столбов слушал очередную жалобу и глядел в зал с сочувствием и восхищением. Этих людей он видел впервые, но как класс знал еще с начала девяностых, когда взялся за производство стройматериалов. Встречал как партнеров и конкурентов в кабинетах, в цехах, на губернаторских приемах. За двадцать лет эти директора и собственники заводов научились за день менять политические убеждения, обходить бесконечные регламенты и нормы, снижать зарплату рабочим без официального снижения.

Но они делали свое дело. Выпускали оборудование, трикотаж, доски, колбасы. Никому из них не пришло в голову продать оборудование на металлом, сдать площади под торговые центры с пятью долби-залами, купить квартиры на Кипре или в Черногории, чтоб, напившись, на ночном пляже тянуть караоке: «Что же будет с Родиной и с нами…». Фанаты.

– Все высказались? – спросил Столбов. Тон был такой, что ушлые директора поняли: лидер государства хочет говорить сам.

– Вот что, дорогие мои, хорошие, – начал президент. – Все, о чем вы говорили, я знаю сам. Выпускал и бетон, и деревянные конструкции, и прочую выделанную древесинку, и пиво, и разные колбасы. Сам мучился, и проблемы решал, ничем меня не удивишь. Прежде всего, вам спасибо. За то, что не бросили производства. Теперь попробую вас удивить.

Короткая пауза. Недоумевающие, даже рассерженные взгляды: и чем же нас сейчас удивят? Новый налог, новая форма социальной ответственности, а по-русски – новый побор?

– Обещать ничего не буду, просто, отчитаюсь о сделанном. О законах, принятых за последние две недели и тех, что будут приняты в ближайшие дни. Во-первых, налог на прибыль и страховые отчисления снижены почти на четверть. Это вы знаете. Во-вторых, каждому новому производству, новой площадке, новому цеху – три года налоговых каникул. На новое производство можно брать кредиты, проценты погасит государство. В-третьих, оборудование ввозится без пошлины. Я бы приплачивал за экспорт некоторых производственных линий, если в России своего аналога нет, но денег не хватит. Буду медали вручать таким экспортерам.

Зал расслабился, заулыбался. Кто-то приводил примеры разорения от пошлин на импорт оборудования: «купили линию, сразу восемнадцать процентов НДС».

– Дальше. Монополистам придется какое-то время поработать в убыток, хотя бы без сверхприбылей. Газ и электричество будут дешевле для всех, для промышленности – особенно. Примерно на четверть. И будет полегче с внешней конкуренцией. Во-первых, уже сейчас прикрыты некоторые таможенные калитки, через которые дешевый импорт тёк, минуя всякое обложение. Во-вторых, будем ставить барьеры. Уточняю: временные. Чтобы наши товары успели укрепиться на рынке и никто бы их не подвинул.