— Вот это, тебе, пожалуй, пригодится, — пальцы задержались на бьющейся жилке под челюстью. — Чувствуешь?
Фелль сглотнула. Она чувствовала — его горячие пальцы на собственной шее. И стучащую в висках кровь.
— Не отвлекайтесь, принцесса, иначе скручу верёвками и наконец-то отосплюсь.
Девичьи пальцы, скребнувшие сжавшую их ладонь, вновь расслабились.
— Отлично, — Гельхен украдкой перевёл дух. — Это сонная артерия. Стоит её пережать — и человек засыпает. Пережмёшь сильнее — и он уже никогда не проснётся. Запомнишь?
Фелль неуверенно кивнула.
— Вот и отлично. Теперь ты отцепишься?
— А ты меня поцелуешь?
…-А ты меня поцелуешь?
Он смотрит в её огненные глаза, сладко мружится на солнце, сочащееся сквозь такие же огненные волосы, медными локонами спадающие через плечи на его лицо. Голова склоняется чуть ниже, и становиться слышным запах гари в волосах — едва уловимый и совершенно не раздражающий — неотъемлемая часть огненного народа. Молодая и горячая — такой и должен быть истинный воин-феникс. Молодой и горячий — таким и должен быть огонь.
Фю-тиу-лиу! Флейтовый свист иволги раздался над самой головой.
Самое оно.
— Моя Иволга, — она довольно улыбается. Её пальцы осторожно касаются спутанных светлых волос.
Он глубоко вздохнул, удобней устраиваясь на её коленях, широко раскрыл глаза, выискивая в кроне дерева маленькую яркую птаху, всё никак не перестающую скрипеть-щебетать о своих мелких радостях.
— Спой. Для меня.
Пальцы ещё глубже зарываются в волосы. Ещё немного — и из груди вырвется мурлыканье.
— Отшумели великих деяний века,
Позабыты герои прошедших времён —
Время стёрло из памяти их имена,
Звон мечей, песни рога, сияющий трон.
Слишком сладкий голос, слишком ласково смотрят огненные глаза, слишком тихо стало вокруг — природа заглушила звуки, впитывая песню до последней ноты. Примолкла иволга, замер под ольхой заяц.
Не удержался — подался вперёд, завороженный любимым медовым голосом. И такими же медовыми губами.
Всего одно прикосновение, даже не успел ощутить вкус поцелуя. Губы словно взорвались жаром, перекинувшись на ни в чём не повинную девушку. Она вскрикнула, отпрянула, прикрыв ладошкой пылающие обожжённые губы. В карминно-лиловых глазах плескалось недоумение. Вторая рука упёрлась в сухую майскую траву.
Он только успел разглядеть, как чернеет наст под растопыренной пятернёй, мгновенно вянет и скукоживается иссушенная жаром трава, широкой дугой расходясь по лужайке. И вспыхивает огненными островками. Один, второй… пятый. Поляна вспыхнула. Вся. Одновременно. Закричала, заметалась одуревшая от страха иволга, вспыхнули маленькими факелами мечущиеся над головой бабочки и стрекозы, брызнул в лес горящий заживо заяц. Журчащий за ольхой ручей взорвался всеми оттенками голубого — цвета безумствующего на поляне огня.
…никаких поцелуев отныне. Отныне ты — феникс, я же — Феникс…
Наёмник молча отпихнул девчонку прочь, но закрыть глаз не успел. С Храмовой горы послышался скрежет разбивающегося камня.
— Что это?
— Надеюсь, галлюцинация, — буркнул Гельхен, подымаясь и нашаривая свой меч. — Сиди здесь и никуда не рыпайся.
— Но…
— Я сказал: "не рыпайся"! В прошлый раз тебя угораздило нарваться на оборотня. Боюсь даже представить, на что ты наткнёшься здесь. И надень, богов ради, мой плащ! Сколько можно говорить: без него — за пределы лагеря ни ногой. Надвигается гроза, ему вода не страшна. Всё.
Гельхен ушёл, спокойной уверенной походкой пересёк освещённую огнём полянку и скрылся в зарослях. Принцесса проводила его раздражённым взглядом.
Она уже почти решила последовать мудрому совету начальства, когда из темноты выскочила коза. Дикая рыжая коза с выпуклыми удивлёнными глазами и устюками, застрявшими в жидкой бороде. В голове моментально щёлкнуло: вяленая оленина заканчивалась, затариться продуктами в Подгорном Гельхен не смог — не было ни денег, ни времени, уж очень облизывались на принцессу местные, а кушать молодому сильному организму хотелось.
— Цыпа-цыпа-цыпа, — вкрадчиво позвала принцесса, облизываясь на потенциальный завтрак. Коза недоверчиво мекекнула, перебрала точёными ножками, но тут Фелиша потянулась за полюбившимся кинжалом. Рыжуху словно ветром сдуло. Цокнули по камням копытца — коза мчалась по тропинке вниз к ущёлью. Девчонка дунула за ней, оскальзываясь на осыпающихся камнях и мокрой от росы траве. Хорошо хоть плащ успела цапнуть. И завёрнутый в него свёрток…
Как только шею не свернула! Извилистую тропку перегородило хилое дерево, едва цепляющееся кручеными корнями за каменистую породу. Притормозить она не успела — перепрыгнула через узловатую культяпку вывернутого корня, ещё больше ускоряясь. По лодыжке чиркнула сухая колючка, оставляя кровавую метину.
Не так она представляла себе триумфальное возвращение в Кулан-Тар. Исцарапанная, запыхавшаяся, в пыльной рванине, ещё десять минут назад бывшей, пусть и мешковатыми, но весьма удобными, штанами и сорочкой на завязках-стяжках. Собственно, змейки шнурков, оплетающих одежду от груди до бёдер, во время спуска развязались и либо болтались дохлыми червями, цепляясь обмахрившимися кисточками за все кусты, мешая продвижению, либо благополучно выскользнули из петель и были втоптаны в пыль. Соответственно, сдерживаемая ими одежда, выросла размера на четыре и теперь принцесса старательно подтягивала сползающие штаны и слишком длинные рукава. Мучалась она недолго — рукава закатала, штанины обкромсала кинжалом и стянула на талии одним из шнуров, отцепленным от бедра: всё равно второй потерялся. Плащ бесформенным мешком свисал чуть ли не до самой земли, но толку от него не было — сквозь прорехи задувал не по ночному пронзительный ветер, а снять и выкинуть не позволяла совесть — всё-таки рванина принадлежала не ей, а Гельхен относился к этой половой тряпке с непонятной теплотой — мало ли какие у человека тараканы в голове.
Коза ещё раз мекекнула и удрала в ночь, дёрнув на прощанье куцым хвостом. Фелиша ругнулась. Посмотрела на тропинку, по которой только что спустилась кубарем и которая уходила вверх к небу на добрых футов триста. Извилистая, как и само ущелье, и такая же подлая — где пологая со ступенями-выступами, щедро предоставленными корнями редких елей, где почти отвесная, осыпающаяся под ногами мелким щебнем, а в нескольких местах тропка предательски обрывалась коротким провалом, обнаружить которые помогла весело скачущая перед носом козюлька. Спускаться по ней было глупостью, но подыматься, тем более беззвёздной ночью, подсвечиваемой лишь вспышками приближающейся грозы — самоубийством.
Недобрым словом помянув коз, драконов и Кулан-Тар, принцесса побрела вперёд, смутно припоминая, что где-то в нескольких милях отсюда была ещё одна дорожка, не такая пакостная, ведущая напрямую к руинам храма Солнца. Её выложили гладкими белыми камнями, выбивающими слёзы у тех, кто взглянул на них при ярком дневном свете. Сама она в это не сильно верила — огромные белые валуны, вросшие в землю и наполовину затёртые мхом, являли собой более чем удручающее зрелище. Хотя, двенадцать лет назад она с восторгом хлопала в ладоши, когда солнечные блики, отражённые от поверхности одного такого памятника прошлому плясали по её лицу…
Первая молния взорвалась над самой головой и в тот же момент на голову хлынули сплошные потоки дождя, вымочив до нитки в мгновение ока. Плащ отяжелел и обвис, клоня к земле, словно к подолу были пришиты гирьки. Ага, не промокаемый, как же! Хотя… Фелиша ощупала ткань — она пропускала воду сквозь себя, оставаясь едва сырой. Ну да, вода ему не страшна… Вскипели под ногами лужи, целеустремлённо ползущие к самому дну Кулан-Тара, туда, где сотни лет назад гремела грозная река, а теперь хлюпала дохлая речушка, почти полностью высыхающая жарким летом. Ослеплённые каплями глаза тем не менее выхватили во вспышке нечто светлое, лаково блестящее от дождя — белые камни.
Ещё один взрыв грома… или это в вышине загрохотали каменные плиты храма? Секундная тишина. Взвыл ветер, растрепавший мокрые волосы. И заглушивший далёкое лязганье стали о камень. Зашуршал гравий. Залепленные волосами глаза с удивлением обнаружили, как бесформенной кучей летят вниз белые камни-маяки, на чей блеск шла принцесса последнюю четверть мили. Рёв грома расколол небо, прокатился от горизонта до самой Говерлы, распылившись где-то над Нерререном. Загрохотали камни. Выщерилась раздвоенная как змеиный язык молния, на миг ослепившая застывшую девчонку. И осветившая двух жутких существ, вставших на дыбы друг против друга. То, что принцесса сослепу приняла за белые валуны, выгнулось горбом, встопорщив спинной игольчатый гребень, раздражённо мазнуло по ближайшей скале гигантским хвостом и пыхнуло малиновым огнём в морду соперника — не такого здоровенного, скорей даже мелкого, но тоже весьма агрессивно скалящего клыки, вызывающе торчащие из-под верхней губы. Второй — едва заметный в ночи из-за тёмной шкуры — мелкий и встопорщенный, словно дикобраз, проворно отскочил в сторону, раззявил украшенную кривыми клыками пасть и резко пронзительно заверещал. Светлый мотнул башкой, ещё раз шлёпнул хвостом по скале, сбив себе на спину несколько внушительных глыб. Здоровенный — футов десять в холке и раза в четыре больше в длину. Его ощерившийся противник, не такой внушительный по размерам — от острого рыла до кончика хвоста, увенчанного шипастой шишкой в нём едва ли наскреблось футов пятнадцать — тем не менее впечатлил Фелишу куда больше: юркий, как змея, вертлявый. На самом ни единой царапинки, а вот светлая шкура в проёме меж двумя сверкнувшими молниями, выкрасившими чешую в плавленое золото, украсилась четырьмя кровавыми полосами.
