Бар выглядел осажденным. Он был темным и переполненным людьми, которые, сидя на скамьях, полу и друг на друге, потихоньку тянули свои напитки, лелея свои раны и экономя последние силы. В полевом медпункте в одном из углов бара носился целитель, колдуя над тяжелораненными, пытаясь поставить их на ноги и снова их куда-нибудь отправить. Пол был залит кровью и еще чем-то жидким. Люди все время приходили и уходили, и взгляды большинства отражали лишь загнанность, проклятость и поражение. Несколько человек тревожно спали на сложенных вместе матрасах, вздрагивая и жалобно вскрикивая во сне.
Невидимый оркестр играл старую панк-классику — "Он Трахал Меня Бензопилой, и И Это Было, Как Поцелуй" [5].Это заставляло беспокоиться. Алекс включает панк только когда, когда у него действительно плохое настроение, и тогда мудрые люди тщательно пересчитывают сдачу и отказываются от закуски. Алекс, как обычно, стоял за стойкой, смешивая коктейли Молотова из своих запасов и громко жалуясь, что приходится использовать вина из лучших урожаев. Он успокаивал себя, добавляя в каждую бутылку каплю святой воды, чтобы придать смеси немного пикантности. Почему-то, когда Алекс вкладывает душу, его чувство юмора становится особенно неприятным.
Бетти и Люси Колтрейн стояли наготове в центре бара, напрягая выпуклые мышцы и держа в руках по дубинке самого устрашающего вида, вырезанной из тернового корневища и покрытой глубоко врезанными в древесину рунами. То и дело разные несчастные придурки прокладывали дорогу мимо щитов Мерлина, вслепую телепортируясь внутрь бара, в надежде поразить Лилит своей отвагой, и каждый раз Люси и Бетти Колтрейн без всяких предрассудков выколачивали из них дерьмо. Я не видел, что они потом делали с телами, вряд ли хотел бы знать.
Уолкер встал из-за стола, медленно и мучительно потянулся и устало прислонилась к стойке. Алекс громко фыркнул.
— Опять перерыв, ваше всемогущество? Плеснуть амфитаминчика в шампанское, варвар?
— Спасибо, Алекс, не сейчас. Полагаю, шансов, что Мерлин себя проявит, по-прежнему нет?
Алекс пожал плечами.
— Хоть я и не могу его почувствовать, но не сомневаюсь, что он пристально за всем следит. Либо он просто выжидает нужное время, либо сдерживается, пока все еще достаточно безопасно. Поверь, когда он, наконец, решит что-то Сделать, тебе, наверняка, захочется, чтобы он Этого не делал. Мерлин всегда предпочитает политику выжженной земли, когда сталкивается с проблемами.
— Он мне уже нравится, — сказал Уокер, а Алекс снова громко фыркнул.
В конце улочки, ведущей к двери бара, стояла на страже Сьюзи Дробовик. Приливная волна из наиболее фанатичных сторонников Лилит катилась к ней по узкой аллее, и она встретила их огнем, гранатами и зажигательными снарядами. Взрывы заполняли переулок болезненным светом и звуком, разбрасывая в стороны тела, пока осколки гранат рассекали плотные ряды нападающих, словно косой. Ружье Сьюзи раз за разом пробивало просеки в набегавшей толпе фанатиков, а из трупов образовалась целая кровавая баррикада, которую врагам пришлось бы растаскивать или перелазить, чтобы добраться до нее.
Проулок был достаточно узким, так что одновременно нападать могло лишь около дюжины противников, и ни один из них не смог подойти настолько, чтобы коснуться ее. Она стреляла без остановки, перезаряжая дробовик из своих патронташей, пока он не раскалился настолько, что начал жечь ей руки. Она надела кожаные перчатки и продолжила стрелять, пока она не кончились боеприпасы. Кровь залила стены, ее густые потоки наполнили канавы. Крики раненых и умирающих были безразличны обеим сторонам. Все так же рвались вперед последователи Лилит, и все так же стояла стеной Сьюзи Дробовик.
Она швырнула последний зажигательный снаряд в самую густую толпу, и ужасный мерцающий свет заполнил переулок, когда люди сгорали, как свечи. Они метались взад-вперед, распространяя пожар, и Сьюзи улучила момент, чтобы выхватить «Colonial Marines» — умное оружие, провалившееся к нам сквозь Кромку Времени из какого-то особенно милитаристского будущего. Она открыла огонь, и пули со скоростью тысячи штук в минуту врезались в толпу. Резня перешла на новый уровень, когда Сьюзи повела тяжелым тупым стволом, и передние ряды толпы исчезли, превратившись в кровавую пелену взрывающихся голов и тел. Возникла пауза, когда груды трупов полностью перегородили улицу, а оставшиеся в живых сторонники Лилит всерьез задумались, что же делать дальше. Сьюзи усмехнулась и прикурила мерзкую черную сигару. Но все-таки последователи Лилит больше боялись не справиться с ней, чем умереть, поэтому, отправив гонцов с требованием более мощного оружия, они растащили баррикаду и снова хлынули вперед.
Они продолжали прибывать, и Сьюзи продолжала убивать их. Перед лицом невозможного, зная, что, в конце концов, они ее задавят, Сьюзи по-прежнему широко улыбалась. По-моему, я никогда еще не видел ее такой счастливой.
Я, нехотя, подключился еще к одному зеркалу. Было трудно выносить сразу два, но я должен был увидеть, как действуют полевые агенты Уокера против превосходящих сил Лилит. И первым, кого обнаружило зеркало, был Мертвец. Он беззаботно шагал по полуразрушенной улице в своей длинной фиолетовой шинели с полами, разлетающимися под порывами ветра, и мягкой темной шляпе поверх копны кудрявых волос, — навстречу вооруженной толпе. Мертвец смеялся им в лицо, даже не думая поспешить. Он понюхал черную гвоздику в петлице, закинул в рот пригоршню мерзкого вида пилюль, специально для него изготовленных женщиной-оби[6], допил свою бутылку виски и отбросил ее тоже. Его мертвецки-бледное лицо было наполно ужасными предчувствиями.
— Ну давайте, ублюдки! Покажите, что вы умеете! Стреляйте. Я готов!
Толпа, вооруженная ножами, дубинками и даже битым стеклом молотом обрушилась на него, но почти сразу начала его обтекать, как волна обтекает твердую скалу. Мертвец бил вокруг себя своими бледными кулаками, и сила, заключенная в этих мертвых руках, была ужасна. С невероятной скоростью он пробивался сквозь своих противников, и те, кто попал под его удар, падали — чтобы больше не встать. Беснующийся сброд бил и резал его, швырял в него все, что попадалось под руку, делая все возможное, чтобы свалить его просто численным перевесом, но он все так же был на ногах и не падал. Его мертвое тело воспринимало это чудовищное наказание, но сам он ничего не чувствовал. Он просто продолжал идти, пробиваясь в самое сердце толпы, шел на бойню, как на праздник, громко смеяясь, разбивая черепа, проламывая грудные клетки и отрывая конечности. Он был мертв, и его сила больше не был связана ограничениями живой плоти. Кровь превратила его лицо в алую маску, и ни капли этой крови ему не принадлежала.
В конце концов, толпа вокруг него поросту рассеялась, отправившись на поиски более легкой добычи. Он был один человек, и остановить толпу он не мог. Мертвец сердито кричал им вслед, бросался на проходящих мимо него, но они быстро научились далеко обходить его, и вскоре все ушли, оставив его позади. Мертвец остался один стоять на горящей улице, в окружении мертвых и умирающих. Он кричал вслед уходящей толпе, требуя вернуться и сражаться, но ни один из них не был настолько фанатичен или глуп, чтобы его послушать. Мертвец пожал плечами, вытер лицо грязным платком, а потом уселся на ближайшую кучу тел и распахнул свою изодранную шинель, чтобы проверить, насколько он пострадал.
На нем, конечно же, были пулевые отверстия, а пули он извлечет позже. Он любил собирать малоизвестные бренды. Хватало и порезов — с бледными бескровными краями, рваных ран — не более, чем сморщенных дыр в его бесчувственной плоти. Их он зашьет попозже. Или заклеит суперклеем, если будет мало времени. Также было несколько обширных разрывов, обнаживших бледно-розовое и серого мясо, и он, нахмурясь, рассматривал один, особенно широкий, на левом боку — настолько большой и глубокий, что обнажал половину грудной клетки. Часть ребер были явно сломаны. Фыркнув, он вытащил из кармана шинели рулон черного скотча и обернул несколько раз вокруг себя, соединяя свои части тела до тех пор, пока не сможет заняться более детальным ремонтом.
