На Руси арбалеты величали самострелами. Существовали они в крепостях иногда довольно больших размеров, и вместо болтов использовали круглые камни или небольшие свинцовые ядра.

Михаил решил испытать арбалет и вскинул его к плечу. Прицельных приспособлений не было, но его и по болту навести можно было.

Он навел арбалет на торец бревна и нажал на рычаг. Щелкнула тетива, и почти без промежутка в бревно ударил болт.

Михаил подбежал и увидел, что болт попал довольно точно. Он попробовал его вытащить, но болт сидел прочно. Михаил качнул его за древко в одну сторону, другую. Древко обломилось, а наконечник так и остался в глубине бревна.

Михаил снова взвел тетиву, побежал к стене, взобрался на помост и осторожно выглянул в бойницу.

Мертвый Илья лежал на палубе ушкуя рядом с убитым татарином. Еще несколько татар, откинув трюмный люк, пытались определить – есть ли там что-либо ценное? В стороне группа татар человек из двадцати, сидя на мохнатых лошадях, спорили, показывая пальцами на монастырь.

Михаил навел арбалет на одного из татар на ушкуе и нажал на спуск. Болт попал татарину в спину, точнехонько между лопаток, и басурманин рухнул в трюм.

Остальные на потерю соплеменника не обратили внимания. Арбалет – не ружье, выстрела не слышно. Прямо оружие спецназа для тайных операций.

Михаил взвел тетиву еще раз, наложил болт. Теперь он целился в татарина, сидящего на коне спиной к нему, Михаилу. Спину самого татарина прикрывал небольшой круглый щит. Вот по нему-то и прицелился Михаил – умбон щита был как яблочко на мишени.

Михаил нажал на спуск. Болт попал в щит, пробил его и татарина. Тот завалился сначала на шею коня, а потом сполз на землю.

Татары закричали разом и принялись осыпать монастырские стены стрелами. У каждого из них за спиной висел колчан, и стреляли они довольно шустро. Стрелы с глухим звуком впивались в стены.

– Эй, добрый молодец, не расходуй попусту стрелы. Они тебе еще пригодятся, когда басурмане на приступ пойдут, – посоветовал ему монах, стоящий на помосте метрах в пяти от Михаила. В руках он держал боевой шестопер – оружие мощное, требующее большой физической силы. Такой шестопер мял латы и кирасы, как картон, ломал ребра и кости, от него не защищал стальной шлем. Как заметил Михаил, у большей части татар на головах были мисюрки – плоские, вроде чашки, шлемы.

Обозленные потерей двух воинов, татары снова полезли на стены. Только теперь они выбрали другую тактику. Половина татар на конях отъехали метров на пятьдесят-семьдесят, а другая половина начала штурм. Как только кто-то из защитников высовывался в бойницу, по нему одновременно стреляли два-три татарина.

Смена тактики принесла плоды. Уже двое послушников бились на помосте в предсмертной агонии.

При такой тактике татары имели шансы прорваться на стены и добраться до ворот. Тогда внутрь ворвутся конные, и никому из русских не уцелеть.

Двое монахов довольно крепкого телосложения подтащили к стене котел с кипящей водой, стоявший до того на костре, и опрокинули его на татар, ползущих на стену. Дикие крики и вопли, шум падения тел были результатом.

Михаил немного отступил от бойницы, и теперь снизу, со стороны татар, попасть в него из лука было невозможно. Но сам он видел головы татарских лучников. Прицелился, нажал на рычаг. Голова татарина исчезла из поля зрения.

Он взвел арбалет снова, наложил болт. Сдвинувшись немного вправо, выцелил еще одного лучника и угодил болтом ему в лицо. Он даже успел увидеть, как лучник запрокинулся назад, на круп лошади.

Слева от Михаила раздался крик. На стену взобрался татарин и снизу, от пояса, ткнув саблей в шею послушника, молодого парнишку, спрыгнул на помост.

Михаил отбросил арбалет, поскольку времени зарядить его просто не было, схватил из кучи здоровый, почти в два кулака, булыжник и с силой запустил им в татарина. Тот попытался уклониться, и камень попал в правый плечевой сустав. Татарин вскрикнул и выронил саблю. Левой рукой он выхватил нож, висевший на поясе, и шагнул к Михаилу, но тут же покачнулся и упал. Сзади за татарином стоял монах с окровавленным топором в руке.

– Что ж ты его камнем-то? Сабельку подбери.

И в самом деле, кроме арбалета, никакого другого оружия у Михаила не было.

Он подобрал саблю, покрутил ее в руках. Куда ее девать? За пояс заткнуть – так и сам обрежешься ненароком.

Морщась от отвращения и сдерживая рвотные позывы, он перевернул татарина, расстегнул на нем пояс, к которому были прикреплены ножны, перепоясался и вложил в ножны саблю.

И вот, сабля-то теперь есть, да как ею работать в бою?

Видел он как-то по телевизору спортивный поединок на шпагах. Скорость такая, что за кончиком шпаги уследить невозможно – только на замедленных повторах.

Михаил чувствовал, что у него огромный пробел, дыра огромная в познаниях. Мысленно Михаил дал себе слово, что если ему удастся выбраться живым из монастыря, он возьмет несколько уроков владения холодным оружием у опытного воина. Мастером, конечно, он не станет, но хоть защитить себя сможет. Пацифистом быть хорошо, но только до определенного предела. И сейчас здесь, в монастыре, он бился не столько против степняков, сколько за свою жизнь.

Татары, потеряв несколько человек убитыми, прекратили атаку и отошли от стен монастыря.

– Нам бы еще день-два продержаться, – подошел к нему монах, зарубивший топором татарина. – Басурмане – они какие? Набежали, нахапали трофеев, повязали людей в полон – и назад, в степи, пока войско наше не подошло. В открытом бою воевать они не любят, потери большие. У монастыря их уже с десяток полегло. Могут уйти, пограбить и пожечь села и деревни – там трофеи проще взять. Тебя как звать-то?

– Михаил.

– А меня – Данила, послушник я.

– А я с судна. Купец наш погиб, и половина команды тоже.

– Видел я. Только и команды твоей тоже нет, один ты остался.

– Не может быть!

Поскольку татары атаки прекратили, монахи и послушники снимали со стен убитых и сносили их к лабазу. Все верно. Четверо в черных подрясниках, монастырские, и трое – в цивильной одежде, из его команды.

Плохо для Ильи закончилась покупка ржи. Плыл бы себе по Оке мимо Переславля и монастыря – небось в живых бы остался. Да и кто может знать свою судьбу? Один Господь!

Злопакостные татары решили, что если они не могут взять трофеи в монастыре, то его следует сжечь дотла, и принялись метать зажженные стрелы. Стрелы падали на землю, где не могли причинить вреда, на крыши. Это уже было хуже, поскольку крыши были крыты деревянными плашками.

Монахи полезли на крыши, чтобы предотвратить пожар. Снизу им подавали ведра с водой, и они заливали горящие стрелы и кое-где уже начавшие тлеть деревянные плашки.

Теперь большая часть монастырских боролась с огнем, на стенах остался Михаил и шестеро послушников. Михаил не упускал случая подстрелить татарина, если тот неосторожно приближался к монастырским стенам.

Один из татар решил поджечь ушкуй, побежал к нему с факелом и уже успел взобраться до середины трапа, как Михаил всадил ему в спину болт. Татарин вместе с факелом рухнул в воду.

Факел зашипел и погас, а тело убитого, отягощенное железом – кольчуга все-таки, шлем, сабля и нож, вместе взятые, весили немало, – пошло ко дну, пустив воздушный пузырь.

Татары опасливо потолкались по берегу, но в воду за убитым никто не полез. Конечно, степняки плавать не умеют, к тому же на них доспехи – побоялись, что сами пойдут на дно.

Видя, что попытки зажечь монастырь безрезультатны, татары сели на лошадей и поскакали прочь.

– Вот паскудники, к Зачатьевскому монастырю направились, – заметил Данила.

– Отобьются, – махнул рукой Михаил. – Мы же отбились.

– Монастырь-то женский! Известить бы их как-то надо!

– Точно! Я к настоятелю побег!

Вскоре с колокольни раздался частый, тревожный звон. Его должны были услышать в соседнем монастыре и успеть хотя бы закрыть ворота. Селяне в окрестных деревнях тоже могли иметь время схватить детей и увести их в леса. По лесам татары не шастают, в лесу разгона для конницы нет, да и лошадь может ногу сломать, попав в барсучью нору.