– Второй день молится своему Богу, – шёпотом причитала Гошемаф, – даже во двор не выходит!

– По ночам мается, а днем глаза на мокром месте! – вторила Тлетенай.

– Говорила я тебе за ним глаз да глаз нужен! Надеюсь, этот богомолец не обидел девочку.

– На что зубы точишь! – рявкнул Асерет Чак. – Аюб на такое не способен! Пойду, потолкую с ним.

Глава семьи Асерет увидел своего сына на коленях среди опилок в сарае, где он в последнее время трудился над большим деревянным крестом. Он молча прошёл и сел на старый ларь, дожидаясь окончания молитвы. Наконец, Аюб трижды перекрестился и повернулся к отцу.

– Подойди ближе, сын! Скажи мне как успехи нашей девочки? Многому ты её научил? Я вижу, что твои уроки ей в радость. Отчего же она второй день из сакли не выходит? Ты её не обидел?

– Что ты, отец, как я могу её обидеть?

– Может, ей не понравилась Шхагуаше?

В голове у Аюба завертелась чехарда мыслей: «Он знает! Он все знает! Кто рассказал? Что ему ответить?»

– Аюб, спрошу прямо как мужчина мужчину – ты её тронул?

«Боже мой! Я сейчас сгорю от стыда! Сказать правду? Соврать? Я не смогу!»

Мудрый Чак заметил мытарства сына и дал ему совет:

– Язык говорящий неправду на время успокаивает душу, пока правда сама не найдёт выход!

Уже в следующий миг Аюб стоял на коленях перед отцом.

– Прости! Я коснулся её руки!

Их взгляды встретились, и Асерет Чак все понял:

– А она коснулась твоего сердца…

– Да! От тебя, отец, нет у меня секретов – я полюбил Бэлу, как только увидел её! Долго я сдерживал огонь в своей груди, но нет больше мочи! Что мне делать? Не вижу я впредь дороги, по которой мне дальше идти.

Асерет Чак тяжело вздохнул и, пригладив седую бороду, продолжил:

– Ты мужчина, сын, не кори себя за то, что сердце впускает женщину. Две дороги тебе на выбор. Сердце говорит идти тебе дорогой любви: взять свою горлицу, усадить на коня и умчаться, куда глаза глядят! А разум говорит идти дорогой чести: оставить всё как есть, вспомнить свои мечты и цели, законы предков, уважение к своей семье и взятые перед людьми обязательства. Ты не мальчик, и не мне тебе объяснять какое зло на какой дороге тебя ждет. Помолись ещё своему Богу и прими решение. Завтра скажешь мне о нём.

В своих мыслях Бэла лепила из своих грез прекрасный цветок, символ их любви. Да вот только рос он в сухменной земле. Всё было против! Гнев Даха пугал её: что он сделает со своим братом, что сотворит с ней? Да и вся семья Асерет хлебнёт горькую чашу позора. «Милая Тлетенай плачет над её свадебным платьем, в чём она виновата? Добрая Гошемаф не переживёт этого. «Ну, а в чём виновата я? – стенала Бэла, – В чём моя вина? В том, что меня силой похитили из дома? В том, что я полюбила не того, кого хотят они? Нет, я не смогу быть женой Даха! Дай, Господи, силы рабу твоему Михаилу, дабы не отрекся он от твоего дара!»

Ни завтра, ни на следующий день не смог Аюб принять решения.

– Права твоя мать! Всё зашло слишком далеко! – Асерет Чак был недоволен собой и своим младшим сыном. – Решение, которое ты не способен принять сам, примут другие! Завтра к полудню вернется Дах! Подумай над тем, что ты скажешь своему брату! А пока я запрещаю вам видеться. Бэла будет сидеть в сакле до самой свадьбы!

Ранним утром Бэла проснулась от солнечных лучей, игриво покалывающих её глаза. Они врывались в душное помещение через узкое глубокое отверстие у потолка. Она сразу обратила внимание на букетик цветов, который распространял в воздухе приятный сладковатый аромат, точь-в-точь как придуманный ею цветок – символ её любви. Букет висел на тонкой бечевке из конского волоса, убегавшей в то самое отверстие. Бэла сразу поняла от кого он, вскочила и, взяв цветы, потянула за бечевку. Что-то покрытое мехом высочило из отверстия, и она невольно вскрикнула. Тут же в комнату заскочила Тлетенай.

– Что случилось?

Бэла уже немного понимала и говорила на абадзехском. Растерявшись, она всё так же сжимала букет. Тлетенай подняла меховой предмет и развернула его. Это оказалась заячья шкурка. Бэла подошла ближе и, увидев греческие буквы, выведенные углём на коже, стала читать: «Отец всё знает. От слов своих не отрекусь. Люблю тебя больше жизни». Горячим пламенем пронеслось по всему телу счастье. Она прижала к груди цветы и послание, закрывая глаза.

– Бэла? – Тлетенай пришла в ужас. Даха нет, а невеста тает как воск от чьих-то подарков. Неужели то, о чём говорил отец с матерью – правда? – Бэла? А Дах?

Бэла, открыв глаза, отрицательно покачала головой и, приложив руку к сердцу, как смогла сказала на абадзехском:

– Нет Даха здесь! Аюб здесь! Аюб любит Бэлу!

– О, Ахын! Это плохо! – мурашки пробежали по спине Тлетенай. – Как же Дах? Он любит тебя!

– Бэла не любит Даха! – её глаза сверкнули. – Дах много боли!

Тлетенай притянула Бэлу к себе, и та зарыдала на её плече.

Долго ещё она успокаивала девочку, гладила её по волосам, жалела. Наконец-то, Бэла смогла поделиться с живой душой своей любовью. Ей стало легче. Невольно Тлетенай стала перед выбором, о котором Асерет Чак говорил Аюбу, слушать своё сердце или разум. Чью сторону, какого брата принять? Она так любила и так сочувствовала этой хрупкой девушке, что не могла просто сказать ей: «Дах твой жених – смирись с этим». К тому же волю судеб она знала о том, что от Бэлы жестоко скрывают правду о её отце и сестре.

Тлетенай нашла Аюба в конюшне. Он кормил своего коня дикими яблоками, о чём-то говоря с ним. Она окликнула его и позвала к себе. Подойдя, Аюб спросил:

– Что тебе, сестра?

– Это правда? – она протянула ему заячью шкуру. – Ты любишь Бэлу?

Щёки его покраснели. Он взял под руку Тлетенай, прошептав:

– Тише! Тише, сестра! Нас могут услышать!

– Как ты посмел ей признаться в этом! Как ты посмел предать своего брата!

– Прости! Я был не в силах сдерживаться! С первого дня нашей встречи я полюбил её! Долго боролся, долго лгал саму себе! Но я не могу!..

– Меня страшит не наш разговор, Аюб, не твоё откровение, а то, что сделает Дах с тобой! Он имеет на неё больше прав, чем ты! Он любит её!

– Ложь! Она для него трофей! Очередной источник славы!..

– Замолчи! Ты слеп! Он любит её! Я вижу это в его глазах, словах и поступках!

– Но она любит меня!

– И это правда! – выдохнула Тлетенай. – Именно поэтому я помогу тебе… вам!

– О чём ты, сестра?

– Я скажу тебе то, о чём не стоит говорить! Поклянись, что ты не выдашь меня!

– Конечно, сестра. – Аюб перекрестился. – Слово моё твёрже камня!

– Отец Бэлы мертв! Слухи о его здравии ложь! А сестру Бэлы держат в Хачецоко-хабле. Она станет свадебным подарком от Даха или предметом торга… ты понимаешь?

– Шакал! – глаза Аюба сверкнули гневом. – Он использовал меня! Веру Бэлы моим словам!

– Пойми, Аюб, у вас только один выход – бежать! Но она не бросит свою сестру…

– Что же мне делать?

– Сядь на коня и скачи в Хачецоко-хабль к дому Есхота. Хитростью забери её сестру и возвращайся. Прикрепи эту заячью шкуру на ветке груши, под которой мы в детстве вешали качели, так я буду знать, что вы вернулись, и выведу на рассвете Бэлу. А потом вы исчезните. Скажи только место встречи, я передам ей.

– Скажи, что буду ждать у Шхагуаше – она поймёт! Спасибо, сестра!

Разговор с отцом после своего возвращения Дах воспринял очень тяжело. В его голове выли голодные волки, чёрные вороны драли горло: «Как он мог! Брат! Высмеял его перед всей семьёй! Унизил! Плюнул прямо в лицо!» Отец молча наблюдал, как его сын крушил кунацкую, срывая шкуры со стен, переворачивая столы и скамейки. Наконец он выпустил пар и сел рядом.

– Ты дал мне клятву, сын, помни о ней! – Асерет Чак похлопал по бедру сына, – Твой кинжал останется в ножнах?