В большой излучине Дона на рубеже рек Быстрая и Цимла пыталась удержать позиции общей протяженностью в 200 километров оперативная группа генерала Холлидта (6, 11, 22-я танковые, 336, 62, 294, 387, 306-я пехотные, 7-я и 8-я авиаполевые дивизии). В районе немецких авиабаз Тацинской и Морозовска свирепо огрызался ее 48-й танковый корпус под командованием генерала Отто фон Кнобельсдорфа.
С севера и востока группу «Холлидт» непрерывно атаковали войска 3-й гвардейской, 5-й танковой и 5-й ударной армий.
Южнее Дона, на рубеже реки Куберле, оборонялись остатки 4-й танковой армии Германа Гота (17, 23-я танковые, 15-я авиаполевая, 5-я моторизованная дивизия СС «Викинг»). Еще южнее, на линии реки Маныч, занимала отсечную позицию переброшенная от Элисты 16-я мотодивизия генерал-майора Герхарда фон Шверина. Войскам Гота приходилось отбивать натиск 2-й гвардейской, 51-й и 28-й армий.
В семи армиях Юго-Западного и Южного фронтов, рвавшихся расчленить и уничтожить группу армий «Дон», насчитывалось 720 тысяч человек. Семнадцать танковых и механизированных корпусов, сменяя друг друга, погибая и вновь восстанавливаясь, долбили трещавшую по швам немецкую оборону. Так, у генерала Еременко на 1 января имелось 700 танков (и он просил Ставку подкинуть еще штук 300 – 350); у генерала Гота – не более 70.
Возрождение танковых и механизированных войск в Красной Армии началось в марте 1942 года, когда приступили к формированию первых танковых корпусов. С одной стороны, решить эту задачу позволял значительный рост производства бронетанковой техники, с другой – этого требовал характер планируемых советским командованием операций, в ходе проведения которых предполагалось «добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли от гитлеровских мерзавцев».
По уточненному в июле штату в состав танкового корпуса входили три танковых и одна мотострелковая бригады, разведывательный и мотоциклетный батальоны, гвардейский минометный дивизион, насчитывавшие 7800 человек, 168 танков, 56 орудий (в том числе 12 противотанковых и 20 зенитных), 44 миномета, 8 реактивных установок, 871 автомобиль. В это же время был утвержден единый штат танковых бригад.
Механизированные корпуса, появившиеся в сентябре, должны были иметь по три механизированных и одну танковую бригады, истребительно-противотанковый и зенитно-артиллерийский полки, дивизион гвардейских минометов, бронеавтомобильный и ремонтный батальоны, вспомогательные части – 15 018 человек, 175 – 224 танка (на деле организация отличалась), 108 орудий (в том числе 36 противотанковых и 36 зенитных), 148 минометов, 1693 автомашины. Почти одновременно создавались тяжелые танковые полки прорыва. Полк состоял из четырех рот, по пять танков типа КВ или «Черчилль» в каждой, и роты технического обеспечения – 214 человек и 21 боевая машина.
К 1942 году относится опыт создания первых танковых армий смешанного состава. В них, наряду с двумя танковыми корпусами, включались отдельные танковые бригады, кавалерийские и стрелковые дивизии.
Штат немецкой танковой дивизии предусматривал наличие в строю 16 932 солдат и офицеров, 200 танков и самоходных установок, 222 орудия (в том числе 101 противотанковое и 63 зенитных) и 54 миномета, 2147 автомобилей. Таким образом, танковая дивизия Вермахта по боевым возможностям превосходила советский танковый корпус и примерно равнялась механизированному. В составе немецкой моторизованной дивизии, имевшей 14 000 человек, 129 орудий и 108 минометов, весной 1942 года появился танковый батальон – 60 танков.
К январю 1943 года в Красной Армии имелось 24 танковых и 8 механизированных корпусов. Из них в действующих войсках находились 19 (14 танковых и 5 механизированных), и все – на юге, в составе Юго-Западного, Южного и Донского фронтов. Согласно приказу Народного комиссара обороны № 325 от 16 октября 1942 года, их следовало применять в наступлении на направлении главного удара фронта после преодоления общевойсковыми соединениями главной оборонительной полосы в качестве эшелона развития успеха «с целью разобщения и окружения главной группировки войск противника и разгрома ее совместными действиями с авиацией и наземными войсками фронта». В обороне танковые соединения самостоятельных участков не получают, а используются для контрударов. Главная задача корпуса – не бои с танками противника, с ними должна бороться артиллерия, а уничтожение его пехоты. Попутно, в порядке ликбеза для своих генералов, Сталин разъяснял, что применять танки необходимо на танкодоступной местности, что перед их применением следует проводить тщательную разведку и не следует практиковать лобовые танковые атаки, что все рода войск должны на поле боя взаимодействовать между собой, и даже то, что грузовики являются не боевыми машинами, а транспортным средством, потому мотопехота в атаку должна идти в пешем порядке. Танковые командиры обязаны максимально использовать такие тактические приемы, как скрытность, внезапность, маневр, максимальную скорость, интенсивный огонь из всех видов оружия.
Золотые слова! Правда, трудновыполнимые в стране, приученной жить под лозунгами: «Даешь встречный план!», «Догнать и перегнать!», «Выполним и перевыполним!» или «Повторяйте смело подвиг Гастелло!» Наши начальники любили еще такую «мудрость»: «Войны без потерь не бывает».
Приказ № 325 «сыграл важную роль в развитии теории боевого применения танковых войск». Более того, до самого ее завершения он оставался единственным основополагающим документом по боевому использованию танковых оперативных соединений и объединений. Вот только в практике наших полководцев, всегда нацеленных на территориальный результат, он никакой роли не играл. Танковые корпуса почти всегда бросали на неподавленную и неразведанную оборону, на минные поля и противотанковые орудия именно для того, чтобы, невзирая на потери, эту оборону поскорее прорвать. Маршал И.С. Конев, выражая свое несогласие со сталинским приказом, естественно, двадцать лет спустя, объяснял: «Я считал, что Ставка под давлением некоторых танковых начальников проявляла ненужные колебания, когда дело касалось ввода танковых армий в прорыв. Объяснялось это боязнью – добавлю, порой чрезмерной – подвергнуть танковые войска большим потерям в борьбе за передний край и за главную полосу обороны противника. Иметь такую технику и не использовать всю силу ее огня, маневра, а планировать прорывы так, как это делалось в Первую мировую войну, держа танки в бездействии, покуда пехота прогрызет оборону противника насквозь, – всегда мне представлялось ошибочным». В общем, по-другому, кроме как быть в избранном месте огромной плохо организованной массой, организовать прорыв не умели.
О менталитете советских генералов пишет Ф. Меллентин: «Они имели в своем распоряжении почти неисчерпаемые резервы живой силы. Русское командование может идти на большие жертвы и поэтому не останавливается ни перед чем». (В советском издании книги по поводу этой реплики возмущенная редакция сделала примечание: «Советские генералы и офицеры всегда проявляли разумную инициативу в бою и стремились добиться победы малой кровью».)
На обе ноги хромала скоропалительная подготовка командного и личного состава, который не умел толком пользоваться связью, стрелять, ездить, наблюдать, ориентироваться и принимать оптимальные решения на поле боя. Вот немец, едва приехав из Северной Африки, посмотрел, сравнил и пришел к выводу: «У русских экипажи танков, особенно в механизированном корпусе, вряд ли вообще проходили какую-либо подготовку». Не так прямо, но об том же при разборе Козельской наступательной операции говорил командующий 3-й танковой армией генерал П.С. Рыбалко: «Надо воспитывать экипажи в духе дерзости, решительности ходить только на высоких передачах, подготовку механиков-водителей построить сейчас таким образом, чтобы ниже 20 км/ч они не ходили. Нечего бояться перерасхода моторесурсов. Для страны и армии никакой выгоды нет, когда танк погибает на поле боля, имея 90% в запасе моторесурсов. Он и погибает потому, что механик-водитель не обучен. Лучше будет, если мы моторесурсы разделим пополам, половину моточасов оставим на повышение квалификации механика-водителя, второй половины моточасов будет достаточно, чтобы танк с честью выполнил свои задачи и остался целым бы… Танкистам привить такой закон, что танк на поле боя, если он не представляет из себя вкопанную огневую точку, стоять не имеет права и не стрелять не имеет права».
