От обрывочных несвязных образов у Георгиоса болят глаза. Он ищет визуального успокоения, глядя на белые стены.
Дверной звонок звонит так громко и внезапно, что звук вонзается прямо в сердце. На пороге какой-то человек. Сердце Георгиоса громко стучит в груди. Они нашли его, они пришли за ним. Они все знают. Они у двери. Сердце трепещет, не в силах приземлиться. Подумай логически. Убийцы не стали бы звонить в дверь. Просто убили бы его тихонько, задушили бы, как оттоманского принца.
Звонок звучит снова. Посетитель смотрит в камеру.
– Георгиос Ферентину? – Хорошо поставленный интеллигентный голос. Они обычно такие. Фанатизм – порок среднего класса. Приличный костюм, чистая рубашка, аккуратно завязанный галстук. – Меня зовут Хайдар Бекдир. – Георгиос отклоняется от экрана. Смарт-бумага не дает возможности его увидеть, но человек на пороге хмурится, словно смотрит прямо в комнату. Раздается третий звонок. – Господин Ферентину, мне очень нужно поговорить с вами.
Он прижимает ладонь к двери. Компьютер считывает удостоверение личности. МИТ. Главная спецслужба Турции. Что могло понадобиться от него сотруднику спецслужбы?
– Господин Ферентину?
Георгиос впускает гостя.
– Простите, у меня пыльно, – Георгиос извиняется, провожая посетителя в гостиную. Это еще одна переоборудованная келья: два дивана на слишком близком расстоянии друг от друга, а между ними длинный узкий стол. – Привык жить по своим правилам. Через пару месяцев слой пыли не становится толще, как я выяснил. Выпейте чаю.
В примыкающей кухне Георгиос Ферентину кипятит чайник, находит два одинаковых целых стакана. Он кладет на краешек каждого блюдца по кубику кунжутной халвы из кондитерской Лефтереса. Гость вытирает небольшой участок стола носовым платком, расстилает его и ставит сверху блюдце.
– Если вы из-за этих ставок… – начинает Георгиос. Он тяжело опускается на диван. Лица мужчин находятся слишком близко друг к другу над столиком, слишком интимно для незнакомцев.
– Нет, это не из-за ставок. – Посетитель улыбается. – Нет, это… честь для меня. Вы рады будете услышать, что этому мы мешать не будем… – Он нервничает, и стакан подрагивает. – Мистер Ферентину. Хочу признаться. Я и сам игрок. Трейдер на рынке террора. – Георгиос понимает, что гость, наверное, восторгается им. – Мой ник Дальнозоркий.
Георгиос не может скрыть неприязни. Анонимность – одно из правил. Ему нравится тот факт, что мужчина, сидящий за низким столиков в чайхане Фетхи-бея через площадь, водитель, нервно постукивающий пальцами по рулю в ожидании сигнала светофора, женщина, мимо которой он ежедневно проходит в отделе замороженных продуктов в супермаркете, – все они могут быть игроками рынка террора инкогнито.
– Благодарю, я рад, что игра пользуется популярностью и на таком высоком уровне. Но что от меня понадобилось МИТ?
Бекдир складывает руки.
– Вы знаете об исследовательской группе Хаджетеппе?
– Я стоял у ее истоков.
– Простите. Я не знал. Вы, может быть, не в курсе, но в МИТ недавно создали вторую исследовательскую группу, куда более скромную, которая будет работать параллельно с Хаджетеппе, базирующейся в Стамбуле и использующей необычные и даже спорные методики. Мы полагаем, что креативная конкуренция между двумя методологиями поможет по-новому взглянуть на состояние безопасности в стране.
Георгиос Ферентину разворачивает блюдце так, что ложка напоминает стрелку компаса, которая смотрит в самое сердце Бекдира.
– Вы хотите, чтобы я присоединился к группе.
– Да.
Георгиос смеется себе под нос хриплым смехом.
– Должно быть, наша безопасность в крайне плачевном состоянии, раз вам для спасения страны нужен я. С чего вы взяли, что у меня есть хоть какое-то желание участвовать…
– Речь о группе Кадикей. Любопытно, господин Ферентину? – Бекдир достает из пиджака своего дешевого костюма маленький пластиковый пузырек с ингалятором и ставит на маленький пыльный столик. – Тут доза на один раз. Там ответы на ваши вопросы. Закодировано на вашу ДНК, так что если попробует кто-то еще, то получит только кратковременную звуковую галлюцинацию, напоминающую хлопанье птичьих крыльев.
Георгиоса не удивляет, что у МИТ до сих пор есть образец его ДНК. Государство всегда с неохотой ослабляет хватку.
– Только быстро, наночастицы закодированы на определенное время. Вы все забудете ровно через час после того, как вдохнете. Ну, спасибо за чай, господин Ферентину, что бы вы ни выбрали, я продолжу играть на рынке террора, но уже под другим ником.
Бекдир протягивает руку, Георгиос ошеломленно пожимает ее, загипнотизированный полупрозрачным пузырьком без этикетки.
Джинны ждут Недждета, когда тот, жмурясь, поднимается по бетонной лестнице из Центра спасения на залитую солнцем улицу в час пик. Целая толпа, целая буря джиннов, которые наблюдают с каждой крыши, с каждого балкона, из каждой шахты лифта и люлек для мытья окон, сидят на каждом светофоре, дорожном знаке и рекламном плакате, на всех электронных и телефонных проводах, сбиваются в кучи на крышах проезжающих автобусов и долмушей, смотрят вниз со стеклянных глыб небоскребов Стамбула и минаретов уродливых новых мечетей с дешевыми серебряными куполами – там их особенно много. Джиннов всегда притягивают мечети. Они мерцают, то исчезая, то появляясь, словно холодное пламя, их больше, чем душ во всем огромном Стамбуле.
– Что? – кричит он ждущему джинну. – Что такое?
Женщина, которая торопится домой, таращится на него. Эксцентричное поведение вызывает подозрение теперь, когда все чем-то недовольны, но обладают средствами выразить свое неудовольствие. Недждет пристально смотрит на женщину в ответ, а когда отводит взгляд, площадь пуста, миллион мыльных пузырей лопается одновременно и беззвучно.
Недждет едет на долмуше. В трамваях и метро могут быть бомбы. Большинство в Левенте посчитали так же, а потому улица Гайретепе забита грузовиками, интерконтинентальными роскошными автобусами, ситикарами и сине-кремовыми долмушами. Крошечный автобус отъезжает и пробивается через пробку по метру за раз. Со всех сторон гудят, автоинспекторы свистят. Мимо проносится на три четверти пустой трамвай. Недждет прячется на заднем сиденье долмуша позади груды дешевых деловых костюмов и боится джиннов. Он страшится головы, светящейся женской головы. Недждет выглядывает в окно. Спокойное синее пламя, такое неподвижное, словно оно вырезано из сапфира, нависает над крышами всех транспортных средств на Джумхуриет. Джинн внутреннего сгорания. Недждет закрывает глаза и не открывает до тех пор, пока маршрутное такси не въезжает в ревущий транспортный водоворот площади Таксим.
Он идет по потным улицам между просевших усталых жилых домов с открытыми окнами и грохочущими кондиционерами. Недждет чувствует джиннов как тепло, тепло внутри тепла, узлы и завихрения электроэнергии, пойманной в ловушку между старыми зданиями. На площади Адема Деде, темной и наполненной свистом голубиных крыльев, джинны кружатся, подпитываясь испарениями скопившегося за день тепла в зловонии прогорклого кулинарного жира из чайханы Фетхи-бея, и обретая плотность. Недждет ощупью ищет ключ от огромного медного висячего замка. Они за спиной, надвигаются, словно грозовой фронт. Он чувствует их запах, как запах кулинарного жира.
– Недждет, – раздается женский голос, знакомый голос, хотя он никогда и не говорил с ним напрямую. Это девушка, которая помогает в галерее, идет по лестнице между домом дервиша и чайной. Вверх ногами. Она под землей. Ступеньки, площадь, здания неумолимо твердые, но из-за какого-то трюка джиннов Недждет может заглянуть под землю и видит, как девушка идет, ее ноги касаются его ног. Она выглядит точь-в-точь как девица из лавки, но беременная. Она наклоняется вперед, поскольку бережет спину и колени во время подъема по лестнице. Она останавливается за ступеньку до Недждета и смотрит на него промеж собственных ног. Девушка кладет руки на живот, вздыхает и ползет по ступенькам, по еле уловимой кривой ее пустого мира. Карин. Это бесплотные существа, некоторые богословы спорят, сделаны ли они из глины, как люди, или из огня, как джинны, но они не менее склонны к зависти и мелкой злобе, чем джинны. Незамужние женщины, дервиши и знахари иногда их чувствуют, шейхи слышат и говорят с ними и могут ими командовать. Все согласны, что каждая карин – это зеркало, изнанка земли, жизни на земле, они охраняют счастье и мир их земных сестер. Недждет шатается около двери текке, и она открывается нараспашку.
