Парк не согласился с тем, что так уж повелось на свете. Он знал, что настоящий мир дремлет, дожидаясь, пока не сможет выйти из долгой зимней спячки. Люди ждут, пока они снова не станут самими собой. Дело не в том, что человек по натуре подлый, похабный и грубый, просто из-за страха, смятения и отчаяния люди вынужденно казались такими и вели себя таким образом.

Он глубоко это переживал.

Переживал, даже когда полицейский в штатском еще сильнее прижал его лицом к обжигающему капоту.

– Это что еще за хрень?

Парк не ответил на вопрос. Он по опыту знал, что ответами только наживет себе еще больше неприятностей.

Неприятностей ему и так хватало.

Поэтому, когда полицейский сунул ему в лицо пакетик с экстази, он придержал язык за зубами.

– Лекарства твои, гаденыш?

– А это?

Напарник встряхнул два больших коричневых пластиковых флакона, по одному в каждой руке, как маракасы.

– Что тут у нас? Риталин? Ксанакс? У тебя, наверно, синдром дефицита внимания? Приступы тревоги? Трудно сказать, этикеток-то на флаконах нет. В аптеке забыли этикетки налепить?

Первый полицейский, тот, в черной футболке с «Харлеем» и солнцезащитных очках в хромированной оправе, пинком заставил Парка шире расставить ноги.

– Сейчас у него точно начнется паническая атака, мать твою. Как подумает, глубоко ли ему засадят в задницу за решеткой.

Напарник поправил кепку с «Энджелс из Анахайма».

– Правда твоя, он милашка. Сестрички его живьем проглотят.

Парк пошевелился, пытаясь оторвать лицо от капота, пока оно не покрылось волдырями от ожогов.

Полицейский схватил его за волосы и встряхнул.

– Чего это ты удумал? Тебе сказали стоять смирно или нет? – Он кивнул напарнику: – Этому ублюдку кажется, что он может встать и уйти, когда ему вздумается. Ему кажется, что ему все можно.

Напарник высунул голову из машины, просмотрел пластиковый конверт на молнии с правами Парка, страховкой, карточкой Американской автомобильной ассоциации и запасными предохранителями. Все, кроме предохранителей, на данный момент было практически бесполезным.

Все автотранспортное управление встало, пытаясь разобраться с брошенными автомобилями; среди страховых компаний едва ли осталась хоть одна, у которой хватило бы активов покрыть вмятину на бампере; а в автоответчиках AAA уже почти год звучало одно и то же записанное извинение: «Мы сожалеем о том, что членство приостановлено на неопределенный срок».

Приостановлено на неопределенный срок.

Подумав об этих словах, Парк вдруг представил себе мир, как его деятельность и жизнь затихли, замерли, приостановленные на неопределенный срок в ожидании, пока это накладное украшение под видом мира крутится туда-сюда, передразнивая оригинал.

В какой-то момент интерлюдия закончится, и настоящий мир начнет с того же места, где остановился, переход бесшовный, странный перерыв забыт.

Второй полицейский хлестнул его по лицу конвертом с бесполезными бумажками.

– Ему можно, можно получить по морде, если еще раз пошевелится.

Он кинул конверт назад в машину.

– Больше ничего.

Первый полицейский дернул за наручники, сцепившие руки Парка за спиной.

– Ну что, сволочь, пошли в тюрьму.

Он подтянул Парка вверх, задрал его руки за спиной и потащил к машине без опознавательных знаков и, низко наклонив его голову, впихнул на заднее сиденье.

– Смотри не обоссысь.

Затем захлопнул дверь и скользнул за руль.

– Ну, в путь.

Его напарник забрался на пассажирское сиденье.

– К великому Гудвину.

«Форд-краун-виктория» отъехал от обочины, оставив после себя небольшую толпу автомобилистов-зевак. Они окружили место действия сразу же после того, как машина без опознавательных знаков с визгом подъехала к тому месту, где Парк сидел без дела на пересечении Хайленд и Фаунтен-авеню, и оттуда выскочили двое полицейских с пистолетами. Наверное, остановились поглазеть на задержание наркодилера. Возможно, кто-то из них подумал, что это подозрительно вольное использование правоохранительных ресурсов во время пандемии, экономического краха и охвативших все общество беспорядков, но если это кому и пришло в голову, никто не решился высказаться вслух.

Да и что бы они сказали?

«Отпустите этого человека».

«Идите займитесь чем-нибудь полезным».

«Скажите федералам, чтоб вернулись к золотому стандарту».

«Инвестируйте больше средств в альтернативные источники энергии».

«Начните переговоры с НАХами».

«Найдите лекарство».

Что бы ни делали полицейские, в любом случае это уже не имело большого значения, так почему бы не постоять и не поглазеть на арест?

И все-таки это было странно.

Но только не для Парка.

Первый полицейский зарядил негромкими ругательствами, как из пулемета, и включил маяк и сирену.

– Гребаные штатские. Каждый божий день гребаные бюллетени по гребаному телику, радио, в гребаном Интернете, так нет, надо им, козлам, позалезать в гребаные машины и выползти на дорогу. Нет чтоб прямо сказать, уровень террористической опасности на хрен черный. Черный! Какого хрена надо цацкаться? Что, надо объявлять террористическую опасность каждый раз, как кто-нибудь склеит ласты? В смысле, никто новостей не смотрел, что ли? И никто не знает, что вчера НАХи взорвали сорок с лишним человек? Что они там себе думают, что это все сплетни? Заговор правительства, чтоб народ тихо сидел по домам? Скоты!

Он дернул руль влево и тяжелым бампером «короны» пихнул сопящий «форд-фокус», отодвигая его дальше на левую полосу движения, чтобы освободить место для себя и успеть проскочить на зеленый на бульваре Сансет.

– Наверное, это в городе единственный действующий светофор, и никто не обращает на него внимания. Гребаные скоты.

Он толкнул локтем напарника:

– Ну чё, Клейнер, чё там за херня?

Клейнер высыпал таблетки из одной пластиковой бутылочки на ладонь.

– Валиум.

– Чё, серьезно?

Полицейский стрельнул в Парка глазами в зеркале заднего вида.

– Какой придурок будет покупать валиум? Фигня. Эта твоя фигня для отвода глаз, да? В смысле, никому не нужен валиум. Где амфы, твою мать?

Полицейский дал по тормозам, резко сворачивая на Франклин, и Парку пришлось упереться ногами в спинку переднего сиденья.

– Это для одного неспящего.

– Для неспящего? Не заговаривай мне зубы. Валиум ни хрена не помогает. Они сидят на одних амфетаминах.

Он вывернул руль, срезав на Вестерн прямо поперек потока машин, двигавшихся на юг, прокладывая себе путь на бульвар Лос-Фелис, и взлетел на полном газу на холм, проехав мимо сгоревшего дотла остова Американского института киноискусства, куда один друг как-то пригласил Парка и Роуз посмотреть «В джазе только девушки», любимый ее фильм.

Машина въехала на бордюр и поехала косо, одним боком по тротуару, и плюхнулась на проезжую часть, сразу же после очередной автомобильной пробки.

Клейнер уперся руками в дверь и крышу.

– Господи, Хаундз.

Хаундз выключил сирену.

– Что тут у нас еще? «Дрема»?

В голосе Хаундза, когда он произнес это слово, прозвучала новая нотка. Та же нотка, которую можно услышать в голосе пьяницы, соскребающего верхний слой с билетика моментальной лотереи на автозаправке, прежде чем власти штата отдали лотерею в частные руки и прежде чем компания, купившая ее, разорилась. Нотка надежды и недоверия за секунду до того, как выяснится, что номер, который с виду мог стоить миллион, на самом деле обычный выигрыш в два доллара. Так он и знал.

Клейнер закрыл бутылочку крышкой.

– Нет, демерол.

Седан накренился, потому что ему в бок врезался гибридник, пытавшийся пролезть в поток машин с Норт-Вермонта, и полицейский махнул в сторону водителя.

– Вот козел! Пристрели этого козла!

Клейнер проигнорировал это требование и открыл пакетик.

– У кого есть «дрема»? Ни у кого нет настоящей «дремы». Одна только поддельная фигня.