Но даже при идеальном лирическом аккомпанементе подходящий момент еще не наступил.
Поэтому, когда машины таинственным образом тронулись в путь, разделяясь на две стороны от неподвижного «мерседеса» с женщиной, всхлипывающей внутри, я сунул пистолет обратно в кобуру из кротовой кожи и плавно понесся по изрытой дороге, мимо места съемки (искусно воспроизведенной сцены дорожной аварии), думая, что ее всхлипы прозвучали идеальным диссонансом к диминуэндо ди Стефано на высокой до в арии Фауста: «Привет тебе, приют невинный»:
Привет тебе, приют невинный,
Привет тебе, приют священный,
Все о любви здесь говорит мне,
И все невинностью здесь дышит!
Как мне мила вся эта простота.
Парк еле дышал.
Дело было не только в том, что ему на голову надели мешок, но и в том, что он был далеко не первым, на кого этот мешок надевали. Заскорузлая от высохшего пота, покрытая коркой старой рвоты у открытого конца, черная дерюга мешка не просто перекрывала воздух.
А еще у него болели колени.
Он уже понял, что нельзя пытаться сесть на ноги ради отдыха. Он сделал так один раз и получил удар дубинкой по лопаткам, который заставил его выпрямиться.
А еще у него онемели пальцы.
Это внушало тревогу, но гораздо большую тревогу внушало то, что он терял ощущение пластиковых наручников в том месте, где они врезались в его запястья. Нарушить кровоснабжение пальцев – это одно, а целиком нарушить циркуляцию крови в кистях рук – совсем другое и гораздо более опасное.
Человек справа простонал что-то по-испански.
Ботинки прошли по кафельному полу комнаты, отдаваясь эхом, и полицейская дубинка с фонариком отскочила от черепа.
– Заткни пасть!
Парк почувствовал, что человек наваливается на него, и как-то попытался его подхватить, отклонившись всем телом далеко назад и стараясь удержать вес человека своим туловищем. Мышцы бедер, и так уже дрожавшие, не выдержали, и они оба свалились на пол.
– Вставай! Вставай, мать твою!
Кто-то всей пятерней схватил его за волосы сквозь мешок и потянул вверх, ставя на колени.
– Стой прямо! Прямо, тебе говорят, сволочь!
Кулак лениво задел его по уху.
– Сейчас башку тебе снесу.
Громкое жужжание пронзило комнату, вибрируя в затхлом воздухе, грохнула задвижка, и дверь открылась, впуская столб свежего воздуха, который Парк почувствовал на предплечьях.
На плитке пола взвизгнули кроссовки. Зашуршала бумага.
– А, три, три, ноль, эйч, тире, четыре, тире, четыре, ноль.
Его руки вздернулись – кто-то захотел взглянуть на пластиковый наручник, застегнутый на его запястье.
– Да, этот.
Дубинка врезалась ему в ребра.
– Вставай, сволочь.
Он попытался разогнуть ноги и подняться, но ему удалось только снова упасть.
– Придурок.
Ствол дубинки прижался поперек его горла, и его, задыхающегося, поставили на ноги, он зашатался, едва не упав опять, и его подхватили под руки.
– Я его держу.
– Ага, пользуйся. И старайся оставлять поменьше следов.
Слепого и еле держащегося на ногах, его вывели в тихий коридор, где воздух, хоть и был прохладнее всего на пару градусов, показался ему похожим на весенний бриз. Он спотыкался о собственные онемевшие ноги, вновь и вновь удерживаемый от падения, потом его прислонили к стене.
– Ты хоть секунду можешь сам постоять?
Он кивнул, но не знал, можно ли было увидеть его кивок сквозь мешок на голове.
Его голос трескался так же, как и сухие губы.
– Наверное, смогу.
Его отпустили, и он удержался на ногах.
Лязгнули ключи, и открылась новая дверь.
– Входи.
Его снова поддержали, но теперь уже больше не несли, а направляли, и он постепенно стал снова чувствовать свои ноги.
– Садись.
Стул.
– Наклонись вперед.
Он наклонился, почувствовал стол и положил на него голову, глаза закрылись, он почти сразу же провалился в сон. И через секунду его разбудили, когда отстегнули наручники с запястий и кровь хлынула в кисти рук, пронзая их иголками.
Мешок сдернули с головы, и он закашлялся от внезапного притока кислорода, моргая в жестком люминесцентном свете.
– Пей.
Поджарый мужчина с тонзурой седых волос, глазами, скрытыми за зелеными очками-авиаторами, поставил перед ним бутылку с водой.
Парк кивнул. Он попробовал взять бутылку, но не смог заставить руки сомкнуться вокруг нее.
Человек отвинтил крышку с бутылки и поднес ее к губам Парка, медленно приподнимая, пока тот глотал.
– Все?
Парк кашлянул, человек опустил бутылку и поставил ее на стол. Он взял в руки ладони Парка и стал их тереть.
– Когда тебя взяли?
Парк хотел было посмотреть на часы, на миг забыв, что он спрятал их еще до задержания.
– Не знаю. Вчера вечером? Сколько сейчас?
Иголочки в руках превращались в булавки, и он почувствовал, что уже может сгибать их самостоятельно.
Человек отпустил его и снял мобильный телефон с пластикового зажима на ремне своих темно-синих форменных брюк.
– Чуть за полночь.
– Мне надо позвонить жене.
Мужчина снова пристегнул телефон на ремень.
– Потом.
С уголка стола он взял сморщенный и заляпанный конверт из оберточной бумаги, на нем длинными рядами были написаны имена и цифры, все по очереди вычеркнутые, кроме одного: ХААС, ПАРКЕР, Т./А330Н-4-40.
Человек раскрутил потрепанную коричневую бечевку, накрученную на круглую кнопку, открыл конверт, заглянул в него и вывалил содержимое на стол.
– Это что за хрень?
Парк посмотрел на пакетики с коричневой низкокачественной марихуаной, полной семян.
– Это не мое.
Мужчина посмотрел на неперечеркнутое имя на конверте.
– А здесь написано – твое.
– Нет.
Человек кивнул:
– Да уж, нарвался ты за пару унций мексиканской травки.
Парк сжал кулаки; теперь покалывало только кончики пальцев. Он посмотрел на дверь.
– Мы можем говорить?
Мужчина скрестил руки поверх футболки с эмблемой «Доджерс», под которой виднелась другая, белая.
– А мы здесь как раз для этого.
Парк щелкнул по одному из пакетиков указательным пальцем:
– Мне это подсунули.
Человек показал на пакетик:
– Потому что это не то, что я ожидал найти у тебя.
Парк кивнул:
– И не то, что у меня было.
– Хаундз и Клейнер взяли твой товар?
– Да.
– И подсунули это?
– Да.
Мужчина чуть крепче скрестил руки.
– И что же забрали арестовавшие тебя полицейские?
Парк посмотрел на мобильник.
– Мне правда очень надо позвонить жене. Она будет волноваться.
Человек покачал головой:
– Потом. Скажи, с чем тебя взяли.
Парк допил воду из бутылки.
– Демерол. Валиум. Ксанакс.
Мужчина кивнул, расцепил руки и взял один из пакетиков.
– Потому что это тебя никуда не приведет.
Парк потрогал ухо, по которому его ударили, когда он стоял с мешком на голове.
– Знаю. И это не то, что у меня было. И это не то, чем я занимался.
Человек махнул рукой:
– Да знаю я, чем ты занимался.
Парк пожал плечами:
– Ну и что тогда?
Человек уставился на него, покачал головой и сел на стул напротив.
– Я хочу услышать от тебя.
Парк опять посмотрел на дверь.
– Мы можем говорить?
Мужчина снял очки, открыв налитые кровью опухшие глаза, сидящие в глазницах в окружении глубоких морщин.
– Можем.
Парк показал на мешок на полу.
– Тогда, может, вы мне скажете, кто здесь командует, капитан?
Человек с тревожными глазами пожал плечами:
– Мы.
Парк сначала не хотел соглашаться на задание. Не ради этого он шел в полицию. Он шел, чтобы помогать. Он шел, чтобы служить. Когда друзья спрашивали его, какого черта он забыл в полиции, он говорил им, что собирается служить и защищать.