Это были ее шахматы. Как набоковский Лужин воображал людей шахматными фигурами, так и Елене Сергеевне иногда весь мир представал в образе плательщика, потребителя и обналичивающей конторы. Для придания остроты она включала в свои теперешние схемы обязательное участие надзорных органов и силовых структур и проводила некоторые операции анонимно, наслаждаясь поэзией опасности.

Конечно, это было немножко искусственно, но что поделать, если в Секторе так много искусственного: ненастоящий Интернет, поддельные турпоездки, симуляция мобильных переговоров.

Елена Сергеевна вздохнула, взяла из стеклянного шкафчика бирюзовый баллончик с надписью «Морская свежесть» и брызнула из него в воздух. Спустя секунду в комнате распространился едкий химический запах. Елена Сергеевна чихнула и помахала перед собой рукой с большим рубином на указательном пальце.

В длинном коридоре с дубовыми панелями Елене Сергеевне пришлось посторониться. В кабинет журналиста четыре грузчика, отставив зады, тащили цветущий апельсин в громадной керамической кадке. Верхушка дерева зацепилась за притолоку, кадка накренилась, и один из грузчиков громко крикнул: «Ёптыть!» Елена Сергеевна засмеялась и пошла в детскую.

Комнату Леши обставили мебелью, купленной в Тихом мире, повесили льняные занавески, на полках и этажерках разложили мячи, теннисные ракетки, шахматы, шашки, металлические конструкторы с настоящими инструментами; на специальном столе установили фотоувеличитель и приспособления для печати фотографий, а рядом положили пленочный фотоаппарат ФЭД. Все это должно было заинтересовать мальчика. А вот с игрушками была проблема. Во что играют тихие дети? Этой информации Елене Сергеевне почему‑то не предоставили. Упустили. «Долбофаки!» – выругалась она. Ну, ясно, что он не будет играть с трансформерами и картонными симуляторами компьютерных игр. А вот что насчет машинок? Солдатиков? Как у него там устроено все в голове?

На всякий случай положили большого мягкого тигра и механическую юлу.

«Ладно, – решила Елена Сергеевна, – ничего страшного, если про игрушки спросим у папы. Журналиста».

Успокоившись, она улыбнулась задуманному плану.

В сущности, сами по себе ни журналист, ни тем более его жена Рыковой были абсолютно не нужны. И это осознание интриги и обмана вызывало у Елены Сергеевны чувство удовлетворения и правильно начатого дела. Сравнимого с подготовкой подставных фирм для участия в тендере госзакупок.

Чагин

Над Главной Просекой, поверх какого‑то особенно кромешного леса, поднималась на громадных бетонных колоннах неширокая, но очень длинная, эстакада, единственная дорога в Сектор.

Въезд никем не охранялся, зато приблизительно посередине дорогу перекрывал шлагбаум, с левой стороны которого располагалась полосатая будка с узкими окошками. Начиная от этого, по всей видимости, пограничного пункта вдоль эстакады бежали в сторону Сектора столбы с большими рекламными щитами.

Когда джип притормозил у шлагбаума, из будки появились двое мужчин, одетых в форму российских гаишников 2000‑х годов. На поясах у них висели резиновые дубинки, а справа, там, где раньше полагалась кобура, болтались странные округлые футляры, похожие на укороченные чертежные тубы, из‑за чего сами охранники напоминали конструкторов прошлого века или студентов архитектурного института. Вид этих футляров, а в особенности то, что могло быть внутри, настолько заинтересовал Никиту, что он не обратил внимания на саму процедуру пропуска. Ему показалось, что «гаишники» просто подняли шлагбаум и обменялись с Виталием каким‑то странноватым салютом: сложили ладонь лодочкой и приложили ее к уху.

«Господин полковник» заметно оживился. Чагин, напротив, чувствовал себя, словно переправлялся через Стикс. Ему даже пришло в голову, что он выступает в роли какого‑то Орфея навыворот. Он отправлялся в Аид не для того, чтобы вывести оттуда свою Эвридику, а совсем наоборот – чтобы найти ей там местечко и подготовить теплое гнездышко. Впрочем, по настоятельному требованию самой Эвридики.

Как‑то неправдоподобно быстро набежали тучи и заметно похолодало.

Никите стало тоскливо и страшно. Он уже пожалел, что согласился на этот эксперимент. Ему захотелось высунуться в открытое окно и поглядеть прощально на исчезающий за выпуклостью эстакады Тихий мир, но Чагин пересилил себя и не сделал этого, хотя бы для того, чтобы не доставить удовольствия Виталию.

Он решил отвлечься и рассмотреть рекламу на щитах. Щитов было всего два вида, они чередовались попеременно.

На одних пожилая женщина расчесывала щеткой длинные волосы маленькой девочки, а из‑за спины женщины выглядывали веселые лица молодой пары, очевидно родителей девочки. У молодого человека в ушах висели разноцветные серьги длиною почти до плеч, а лица трех поколений женщин, включая малышку, были покрыты косметикой так жирно, словно это были лица танцоров балета или даже клоунов. Надпись на плакате гласила: «В ночной клуб всей семъей!» (Так и было написано, через твердый знак.) Под этой орфографически неправильной надписью стоял логотип в виде стилизованной головы льва. Ни адреса, ни названия клуба, в который приглашались дружные семьи, на плакате не было. Чагин подумал, что объяснений может быть несколько. Либо все жители Сектора прекрасно понимают, о каком клубе речь, либо плакаты приглашали в клубы вообще, то есть относились к так называемой социальной рекламе, пропагандируя образ жизни. Никита напрягся, чтобы вспомнить аналоги из прошлого, но ничего, кроме «Позвоните родителям», не приходило в голову.

На щитах другого типа изображался пластмассовый игрушечный ноутбук на батарейках с подписью: «Готов ли ты к будущему?» Внизу был такой же профиль льва. И снова ни адреса, ни телефона.

За эстакадой открывалась перспектива Сектора – плотное коричнево‑серое скопление зданий почти без вкраплений зелени.

У съезда был еще один шлагбаум. Здесь стояли уже не гаишники, а люди в камуфляжке. Они отсалютовали Виталию тем же странным жестом: сложенной в лодочку ладонью.

По ответному приветствию Виталия заметно было, что он стоял гораздо выше в иерархии Сектора. Жест его отличался небрежностью, но вместе с тем и подчеркнутым военным шиком.

Совсем недалеко от второго шлагбаума Чагин увидел довольно красивую часовню, по углам которой, вокруг купола, успел разглядеть гипсовые фигурки, изображавшие женщину или скорее даже девочку с распущенными волосами и поднятой к уху левой рукой.

У часовни толпилось десятка два плохо одетых людей. Заметив белый «Rover», они все повернулись к машине лицом и приложили левую руку к уху.

– Что это они делают? – не выдержал Никита.

– Приветствуют, – сказал Виталий, самодовольно щурясь.

– Они знают вас в лицо? И как они разглядели, кто в машине?

– У нас такая машина одна. Они знают, кто в ней ездит. И меня знают, конечно. Я у них вроде апостола, – сказал Виталий.

– Апостола! – изумился Чагин. – Какого еще апостола?

– Обыкновенного, – ответил полковник. – Вроде я Бога живого видел.

Адамов