- Там, в коридоре, вы что-то не договорили мне как будто? Да, я хотела еще раз просить вас никому не говорить,
что я с разбившегося самолета. Поверьте, так нужно.
- Хорошо, Нуэла. Выздоравливайте. И ни о чем не беспокойтесь. Завтра я навещу вас.
Она с чувством пожала ему руку:
— Вас послал мне сам Бог...
Глава третья
Вся оставшаяся часть дня прошла как в тумане. Радов то пытался браться за неотложные домашние дела, то выходил в сад поработать на грядках. Но, чем бы он ни занялся, мысли его неотступно вращались вокруг черноглазой смуглянки, что, как яркий болид, по какому-то щедрому капризу судьбы вдруг ворвалась в его тусклую, размеренную жизнь. И что самое удивительное - во всем этом он не увидел ничего случайного, неожиданного, ему казалось, что так и должно быть, что все прошедшие тридцать лет он только и мечтал об этой девушке, только и ждал встречи с нею.
Ночью мужчина почти не сомкнул глаз. Услужливая память то переносила его в дни далекой молодости, прошедшие в геологических маршрутах по горным тропам Гималаев, то рисовала во всех подробностях недавнюю встречу на лесной дороге и все, что произошло вслед за этим, вплоть до последнего взгляда, брошенного на него Нуэлой с больничной каталки в приемном покое.
А утром Радов быстро собрал все необходимое, наполнил сумку всевозможными гостинцами, нарезал букет самых лучших тюльпанов и отправился в больницу. Прибыл он туда, конечно, задолго до того как разрешалось свидание с больными, и ему больше часа пришлось просидеть на скамеечке в больничном сквере. Но от одной мысли, что он снова увидит прелестную индианку, будет говорить с ней и, может быть, как и вчера, прочтет в ее глазах искреннее расположение к себе, на душе у него стало светло и радостно.
День был воскресным и потому в сквере вокруг Радова постепенно собралась целая толпа пришедших, как и он, на встречу с больными. Тут были и мужчины и женщины, и молодые и старые, и скромно одетые и вырядившиеся как на праздник. Но все они стояли молча с унылыми лицами, точно пришли не на свидание со своими близкими, а на похороны. И лишь молодой мужчина - маленький толстячок в светло-коричневом костюме и соломенной шляпе явно не разделял общего подавленного настроения. Он суетливо шнырял в толпе, заговаривал то с одним, то с другим из собравшихся и каждого одаривал веселой, жизнерадостной улыбкой никогда не унывающего человека.
Подошел он и к Радову, даже присел с ним рядом на скамейку.
- Скажите, и долго еще нам здесь ждать? - заговорил он, приподняв шляпу.
- Сказали, в десять откроют. - Радов взглянул на часы. -Значит, через пятнадцать минут.
- А у вас, простите, кто здесь лежит?
- Дочка в хирургическом, - коротко ответил Радов, не желая вступать в разговор с незнакомым человеком.
Но незнакомец и не думал прекращать расспросов.
- Что, была сложная операция? - продолжал он участливым тоном.
- Нет, ее сбила машина, вот и...
- Какое несчастье! И эти негодяи, наверное, как всегда, укатили с места происшествия.
- Почему вы так думаете? - насторожился Радов.
- Я сам год назад был свидетелем такого случая. Эти автомобилисты-любители совсем распоясались.
- Да, машина уехала, - вздохнул Радов.
- Но вы запомнили ее номер? Или хотя бы марку, цвет?
- Нет, не запомнил ни того, ни другого. Не до этого было...
- Жаль, жаль! А как дочка, в реанимации?
- Нет, все обошлось без больших травм.
- Ну, слава Богу, слава Богу! - воскликнул толстяк с неподдельным участием, и Радов даже пожалел, что слишком холодно отвечал на его вопросы. Следовало, хотя бы ради приличия, и ему поинтересоваться, к кому пришел незнакомец в больницу. Но в это время толпа заволновалась и хлынула к дверям. Радов поспешил вслед за всеми.
Отыскать Нуэлу не составило большого труда. Но с каким волнением переступил он порог указанной ему палаты! '
Нуэла лежала в дальнем углу, у окна, и еще издали протянула обе руки ему навстречу, а в глазах ее было столько радостного ожидания, что тугой комок подкатил к горлу Радова и в груди стало тесно от нахлынувшей нежности и боли. Трудно было вообразить положение более безвыходное, чем то, в какое попала Нуэла, в сущности совсем еще девочка, оказавшись в чужой стране без родных и близких, без каких бы то ни было документов, без средств к существованию, да еще угодив на больничную койку. Но чем он мог помочь ей?
Радов постарался согнать с лица следы этих скорбных
мыслей и подошел к кровати Нуэлы.
Она приподняла голову с подушки, поправила на груди простыню. Глаза ее светились мягкой, доверчивой улыбкой.
- Ой, какие шикарные цветы! И это мне?! - воскликнула
она вполголоса.
- Конечно тебе, - ответил Радов, легонько сжимая тонкие пальцы девушки и даже не замечая, что говорит ей «ты».
Впрочем, Нуэла, кажется, тоже не заметила перемены в обращении к ней. Она зарылась лицом в тугие полураскрывшиеся бутоны роскошного букета, и только он один мог услышать ее прерывистый шепот:
- Как мне благодарить вас за такую радость? Чем отплатить за вашу заботу обо мне? Ведь я не знаю даже, как вас зовут, - добавила она чуть слышно.
- Как меня зовут? Разве ты забыла, что для всех здесь, в больнице, я твой отец?
- И значит, должна называть вас папой?
- По крайней мере, пока не выйдешь из этой палаты.
- О, я готова называть вас так всегда.
- Вот и отлично. А как ты себя чувствуешь?
- Да в общем... хорошо. Почти хорошо. Вчера мои ноги просветили рентгеном. Нашли небольшие трещинки.
Но сказали, что они срастутся без всякого хирургического вмешательства. А сегодня я пробовала даже ходить. И знаете, ничего...
Она не сводила с него больших блестящих глаз, а ему снова и снова казалось, что все это сон, галлюцинация, чудесное возвращение в прошлое; что не могло возникнуть столь поразительного сходства в силу простой случайности. Ведь даже выражение глаз Нуэлы, малейшая черточка ее лица, тончайшие оттенки ее голоса были точно такими же, как у оставшейся в его памяти Джуны. А само появление ее! Он отлично помнил, что именно о ней, Джуне он думал в тот момент, когда из-за поворота показалась Нуэла. А ее странная невесомость! А непонятная связь с только что разбившимся самолетом, на котором, как сегодня еще раз подтвердили, не спасся ни один человек!
Все это было более чем необъяснимо, и десятки вопросов готовы были сорваться с языка Радова. Но он видел нежелание Нуэлы рассказывать о себе и потому продолжал говорить лишь о ее самочувствии, о погоде, о больничных порядках и тому подобных вещах.
Впрочем, уже через несколько минут она сама вернулась к событиям вчерашнего дня:
- Скажите, а что нового говорят об этой кошмарной авиакатастрофе?
- По-прежнему ничего определенного. Предполагают теракт. Подтверждают, что никто из пассажиров и членов экипажа не остался в живых.
- Это ужасно, конечно. Но для меня даже лучше, что и я считаюсь погибшей.
- Почему же, Нуэла?!
- Позже я расскажу вам все, и вы поймете. Я ведь вынуждена была бежать из Индии. Но только в самолете поняла, что... — она зябко поежилась, быстро обежала взглядом дверь и окна. - Нет, об этом тоже после. Все это так страшно! И в двух словах не скажешь. А вы... Вы еще придете ко мне?
- Конечно! Завтра же. Что тебе еще принести?
- О, ничего! Вы и так завалили меня гостинцами. Мне ничего не нужно. Приходите только сами. Если сможете...
Радов ласково погладил ее по голове. А Нуэла, высвободив руки из-под простыни, робко коснулась кончиками пальцев его груди и тихо повторила:
- Приходите... пожалуйста... Я буду ждать вас... папа.
Полный самых сложных чувств и переживаний вышел Радов из палаты Нуэлы. А по выходе из больницы его ждала еще одна неожиданная встреча.
Не успел он пересечь сквер, как кто-то стукнул его по спине и знакомый рокочущий бас прогремел над самым ухом:
