– Правда? Вот здорово! А я все хотела про него спросить.

В прошлый свой приезд из командировки Аксенов разбудил ее в шесть утра криком в телефонную трубку прямо из Шереметьева: «Подъем!» Рейсовый из города приземляется в семь тридцать, он сам ей говорил. Но и в десять, и в двенадцать, и в два Аксенов так и не появился. Ира мучила ни в чем не повинный телефонный аппарат. Два часа она с завидным упорством дозванивалась в справочную аэропорта, чтобы узнать, все ли в порядке с самолетом. Каждые полчаса она с замиранием сердца прислушивалась к выпускам радионовостей: нет ли какого ЧП, достаточно ли жизнеутверждающи голоса ведущих? Заводясь от того, что он может звонить, а телефон занят, она ставила на автонабор его сотовый, на котором вежливый женский голос неизменно отвечал, что абонент недоступен, сбрасывала и опять ставила. Она напрягала воображение, пытаясь представить такие места, где телефон недоступен в принципе, а потому набрать семь цифр ее номера он не может, но, представив, пугалась и с не меньшим напряжением обуздывала теперь уже не в меру разыгравшееся воображение.

Татьяна тоже переживала, глядя на ее метания, и как могла успокаивала:

– Не волнуйся. Мало ли какие у него дела. Еще немножко подождем, и приедет. Или позвонит в случае чего.

Но Ира успокоиться не могла, более того, ей казалось, что Татьяна не понимает серьезности случившегося, принимает внезапную пропажу Аксенова за обычное недоразумение, а на нее смотрит с плохо скрываемой снисходительной иронией человека нормального по отношению к человеку влюбленному. Дескать, влюбленные всегда так: пять минут принимают за вечность, случайный взгляд в другую сторону – за злонамеренную измену. Только в данном случае Татьяна была не права. Во-первых, они с Аксеновым не малые дети, чтобы играть в «любит – не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет». А во-вторых… А во-вторых, она ждет не пять минут и даже не эту злополучную половину субботы, а все прошлое воскресенье, понедельник, вторник, среду, четверг, пятницу, субботу… Ну кто такое выдержит! Стоп! Но ведь он сам дал ей телефон Маргариты и сказал, что она всегда в курсе, как с ним можно связаться, где искать и когда ждать.

– Приемная директора, слушаю вас. – Ира сообразила, что сегодня воскресенье, а значит, выходной, только когда в трубке раздался этот безукоризненно вежливый голос. Она решила, что голос принадлежит дежурной секретарше, и спросила только для того, чтобы что-то спросить, раз уж позвонила:

– Здравствуйте, а могу я поговорить с Маргаритой Сергеевной?

– Я вас слушаю.

«Интересно, что она делает на работе в воскресенье?» – первое, что пришло Ире в голову, но гадать по этому поводу было некогда, поскольку требовалось представиться и сказать, для чего же она, собственно, побеспокоила человека. Вот тут-то она и споткнулась. Как представиться? «Ира»? У Маргариты вполне может быть добрый пяток подружек Ир. «Ирина Сергеевна»? Маргарита может не знать ее отчества, да и как-то слишком официально получается, а она звонит Аксенову вовсе не как официальное лицо. «Ирина Камышева»? Ее фамилию Маргарита уж точно не знает. «Любовница вашего шефа»?

Вот это она наверняка поймет. Нет, надо быть круглым идиотом, чтобы так представлять друг другу людей: «Маргуша», «Ириша»!

– Здравствуйте, Маргарита, – повторилась Ира. – Это Ира вас беспокоит, помните, нас Александр Николаевич в прошлую субботу в аэропорту познакомил?

– Помню, – после длинной и неприятной для Иры паузы раздалось на том конце провода.

Ира ждала, пока Маргарита прибавит что-нибудь еще типа «Чем я могу помочь?» или, в конце концов, «Что тебе от меня надо?», пока не поняла, что Маргарита тоже ждет. Только она ждет не дождется, когда же наконец кончится этот не просто неприятный, а мучительный для нее разговор. И Ира, обойдясь без вежливых предисловий, задала прямой и краткий вопрос, предполагающий прямой и краткий ответ:

– Где я могу найти Александра Николаевича?

– Александр Николаевич сегодня утром вылетел в Москву, – ответила Маргарита. Профессиональная выдержка ей не изменила, и голос прозвучал все с той же безукоризненной вежливостью.

– Спасибо, до свидания, – поспешила поблагодарить Ира, вспомнив, что по правилам этикета заканчивать разговор первым полагается позвонившему, а Маргарита такие вещи наверняка знает, это ее профессия.

– До свидания, – ни на секунду не задержалась Маргарита и положила трубку.

Ира слушала коротенькое пипиканье, и до нее потихоньку доходило, что звонком Маргарите она почти ничего не добилась. Разве что теперь наверняка знает, что Аксенов вылетел в Москву, и, судя по данным о прибытии рейса в аэропорт, он в Москву прилетел. Насколько ей известно, авиапассажиров на остановках «по требованию» пока не высаживают. Ну что ей стоило спросить:

«Как я могу связаться с Александром Николаевичем?»

Тогда бы Маргарите пришлось дать телефон его московского офиса, гостиницы в Бобровке или сотового, если у него изменился номер. Вот что значит конторская неопытность.

– Все. Собирайтесь. Погода хорошая, чего дома киснуть? Поедем по центру погуляем, – распорядилась гостями Ира.

– А если Саша приедет? – резонно возразила Таня.

– Ничего. Приедет – подождет. Мы тоже ждали.

***

Они вышли на «Китай-городе», поднялись на Красную площадь, посидели на лавочке над Манежным комплексом, завернули к Большому и через Большую Дмитровку, по Камергерскому вышли на Тверскую. Анютка чувствовала себя неплохо, неотступно держалась за мамину руку и подолгу смотрела на воду в фонтанах.

Оказалось, что раньше Таня часто бывала в Москве, хорошо знала центр города, и чувствовалось, что многие изменения ее отнюдь не восхищают. Это можно было объяснить, потому что раньше, до болезни Анютки, Таня работала учителем черчения и рисования и, судя по ее деликатным замечаниям, разбиралась в архитектуре. Ира слушала с большим интересом. Танина ровная, по-учительски правильная речь отвлекала ее от навязчивых мыслей о внезапном исчезновении Аксенова. Отвлекала и немножко смешила явной Таниной опаской обидеть Иру каким-нибудь неосторожным высказыванием по поводу московского новодела. Как будто если Ира родилась и всю жизнь прожила в Москве, то она имеет к этому самое непосредственное отношение.

В душном центре, напоминающем кухню в разгар приготовления обеда, на горячем черном асфальте-сковороде на каждом шагу располагались маленькие убежища – открытые кафе с холодным пивом и кока-колой.

Ира заметила, с каким восхищением скользнула Таня взглядом по одной из девиц, расположившихся под тентом ресторанчика возле МХАТа. Девица и впрямь производила впечатление. Стройная, длинноногая, в модной длинной юбке с разрезом вдоль ноги, в маечке-топе с глубоким вырезом и шикарных солнечных очках, она с таким непринужденно-высокомерным видом потягивала минералку со льдом из высокого стакана, что, глядя на нее, непременно думалось – нет, это не просто девица, коих сонмы на московских улицах, это фотомодель, мисс Длинные ноги или манекенщица Юдашкина. За время работы в журнале Ира перевидала десятки таких девиц, и каждая из них обязательно демонстрировала точно таким непринужденно-высокомерным видом, что ее место не за прилавком магазина, в детском саду или процедурном кабинете районной поликлиники, а исключительно на журнальной обложке. Иру всегда так и подмывало спросить хотя бы одну из них: «А почему, собственно, ты так решила? В нашей химчистке, к примеру, работает приемщицей девушка гораздо красивее тебя», – что было истинной правдой.

– Хочешь зайти посидеть? – предложила Ира Татьяне.

– Нет, нет, что ты! Просто я вспомнила, как давно не была в театре, – испуганно прошептала Таня и бросила на незнакомку прощальный восхищенный взгляд. Такого взгляда незнакомка вовсе не стоила. Если бы Таня могла так одеваться, ходить в дорогие салоны, а не полоть картошку и мучиться несчастьем своего ребенка, она бы выглядела в сто раз лучше этой девицы. Она даже сейчас лучше, только этого не видит. А от девицы этой, если все снять да косметику отмыть, что останется? Поджатая губа да бессмысленный взгляд? Нет, правильно бабушка говорила: «Наряди пень в вешний день, и пень будет красавчик». Ира до слез, до боли в горле обиделась за Таню.