– Ты чего? – не прерывал своего занятия Максим. – У тебя дела, что ли, начались? Так мы вроде всегда…

Ей надоела его непонятливость. Она методично сняла с себя вначале одну его руку, потом другую, поправила платье и еще раз объяснила:

– Ничего у меня не началось. Я просто не хочу.

Поезжай к себе. А я доберусь одна, на метро.

Она не хотела его обидеть и не сказала ничего особенного. С каждым такое случается – ну не хочется, и все. Не до того. Некоторые женщины вообще чрезвычайно капризны в этом деле, а если до сих пор с Ирой ничего такого не случалось, так это стечение обстоятельств. Не более того. Но Максим принял ее отказ слишком всерьез.

Оно и понятно – мальчишка, каждую женщину воспринимает как объект сексуального самоутверждения. Он так и застыл посреди приемной, сжимая в кулаки побледневшие ладони.

Ира взяла свою многострадальную сумочку, вспомнила, как утром в аксеновской ванной она пыталась шампунем отмыть следы мела и травы, намертво въевшиеся в белую кожу, и развеселилась. Вспомнила, как рисковала здоровьем, а может, и жизнью, только бы не покатиться вниз, мелькая голой задницей, а оказалось, что рисковала зря. Все равно ее тайное отсутствие белья стало явным не далее чем через полчаса. Еле сдержалась, чтобы не прыснуть со смеху. Максим очнулся, ухватился за ее сумку, когда она проходила к двери.

– Ты чего, за идиота меня держишь? Думаешь, я сразу не понял, когда утром тебя увидел, чем ты там всю ночь занималась, пока я как дурак тут дергался? Продвинутого себе нашла, да? Чего ж тебя этот продвинутый даже до дому не подвез? Чуть что, сразу: «Максим, Максим». А чуть что – побоку Максима, да?

С каждой фразой его голос звучал все выше и громче и уже подобрался к пределу, чтобы сорваться на фальцет, когда Ира тихо, но настойчиво попросила:

– Отпусти, пожалуйста, сумку.

Он машинально послушался, но потом опомнился, кинулся за ней, выкрикивая вслед: «Дура, идиотка, ненормальная!»

Но этого потока эпитетов она не слышала, потому что уже успела выйти на улицу, где ветер, который обычно предвещают как «порывистый», разгонял в разные стороны все, что мог поднять на своем пути.

***

На следующий день Максим на работе не появился.

– А Максим когда будет? – то и дело спрашивала Настенька, не зная, что отвечать нескончаемому потоку голосов в телефонной трубке. Ира еле сдерживалась, чтобы не накричать на секретаршу:

– Откуда я знаю, где ваш Максим!

Настенька была тут абсолютно ни при чем, ведь это не ей Максим мстил единственным доступным ему способом, прекрасно зная, что в «Парашюте» без него не обойтись. «И поделом тебе, нечего было связываться с мальчишкой», – целый день ругала себя Ира. Она и сама толком не понимала вчерашней выходки. Одно знала точно – Максим не прав, приключение с Аксеновым тут ни при чем, просто вчера ей никто был не нужен. Каждый человек имеет право прийти домой, поваляться в свое удовольствие в ванне и хорошенько выспаться в свежей постели, так, чтобы его никто не трогал. Вот и все. А Максим по крайней молодости не понимает таких вещей и позволяет себе капризничать, бросив неотложные дела, в которых его некому заменить.

Когда Максим не появился и к концу дня, Ира потихоньку, стараясь, чтобы не заметила вездесущая Настенька (что ж, в ее профессии это только плюс!), собрала все бумаги с его стола и села их разбирать. Занятие это оказалось совсем неинтересным. Вроде бы ерунда – кому сколько книжек отвезли и сколько от кого получили денег. Но условия договоров со всеми разные – кто платит сразу, кто только после реализации, кто в рассрочку. Кто возвращает остатки через определенный срок, кто не возвращает до победного конца. Да еще книгообмен с другими издательствами… И хоть у Максима все разложено по полочкам, но разбираться во всем этом – такая тоска, аж зевота нападает и глаза слипаются! И отступать нельзя, нужно владеть ситуацией. Если Максим позволяет себе мешать дела и личные отношения в одну кучу, на него надежды мало, в любом случае придется теперь во все вникать самой. Настенька уже давно ушла домой, а Ира все раскладывала на столе бумаги, сама перед собой делая вид, что работает. Поэтому когда в приемной громко стукнула дверь, она обрадовалась и с облегчением вздохнула.

Наконец-то! Явился! Дошло до него, что по крайней мере надо толком дела передать, если уж не может справиться со своими детсадовскими обидами.

– Так и знала, что ты тут сидишь!

Ленка ворвалась в кабинет и с разбегу бухнулась на стул напротив Иры. Ее вид Ире совсем не понравился. Нет, она, как всегда, была безукоризненна. В пышно уложенной прическе каждый волосок строго лежал на своем месте, узкая, до колена, короткая серая юбка сидела как влитая, а шелковая бледно-розовая блузка, как и полагается, драпировалась нежно и легко. Но за столько лет Ира слишком хорошо изучила лучшую подругу и за красивым фасадом сразу учуяла отчаяние. Сегодня в самом простом Ленкином движении было слишком много напряжения, а ее взгляд слишком надолго задерживался на незначительных предметах, лишь бы не встретиться с Ириным.

– Что случилось?

Ира отодвинула на край стола все бумаги, оперлась подбородком на ладони и приготовилась слушать.

– Ничего, – все так же старательно прятала глаза Ленка. – Ничего особенного.

– Понятно, – вздохнула Ира и пошла в приемную.

Добыла в холодильнике пару тарелок с оставшейся после вчерашнего пиршества закуской, в Настенькином шкафу – фужеры и нетронутую бутылку коньяка. Удивилась, что купила вчера именно «Мартель». Ленка пьет только его, хотя это чистой воды причуды, хороший коньяк, он и есть хороший коньяк, как его ни назови и во что ни упакуй. Ира разлила и кивнула:

– Давай.

Ленка выпила, но опять напряженно застыла, не отводя глаз от яркой красной папки на Ирином столе.

– Понятно, – еще раз вздохнула Ира и налила по новой.

Снова выпили и замолчали, теперь уже надолго.

Что именно произошло у Ленки с этим ее Эдиком, Иру не интересовало. Да и скорее всего ничего особенного не произошло. Просто время от времени Ленку переполняло. Ничего удивительного, Ира не выдержала бы и дня такой жизни. Абсолютный вакуум любых эмоций таким плотным коконом обволакивал всегда любезного Эдика, что Ира всегда испытывала беспричинный, но самый настоящий страх, когда оставалась с ним наедине. Говорят, что у каждого человека есть свой «пунктик», свой более или менее глубоко запрятанный комплекс.

У Эдика не было ни единого «пунктика». По крайней мере Ира таковых не знает. И Ленка не знает, иначе бы не сидела тут с таким пугающе отсутствующим видом. К деньгам Эдик относился так, словно вечером можно спокойно нарисовать потраченную за день сумму. Детей у него не было и желания их заводить тоже, а Валерка не в счет. Честолюбием он не страдал – свои возможности и влияние, об истинных размерах которых можно было только догадываться, принимал как должное и лишний раз не демонстрировал. Было время, когда Ира надеялась, что его «пунктик» – Ленка. Но в таком случае разве Ленка сидела бы здесь с таким безнадежно-отсутствующим взглядом?

– Дура ты. Круглей не бывает! – рубанула Ира сплеча. Ей сегодня хотелось быть откровенной и подругу не щадить. Может быть, потому, что и самой ничего не ясно было в этой жизни и не помешало бы выговорится.

Ленка наконец-то подняла глаза, на самом дне которых при желании можно было разглядеть отблески эмоций. Первый успех воодушевил Иру, и она продолжила в том же духе:

– Дура. Это ж надо, Вовку, Вовку моего, который на тебя молился, пылинки сдувал, на руках носил, на какого-то… – Ира запнулась, но соответствующего эпитета придумать не смогла. – На какого-то Эдика променяла!

Это ж не человек, а пустая бочка, можно подходить и смело стучать – тук-тук. Бросила Вороненка, а теперь ходишь такая, что, глядя на тебя, повеситься хочется. И Вовка мой еле выжил тогда, до сих пор как на автопилоте, хорошо еще с девчонкой ему повезло, любит она его. В отличие от некоторых…