Но они шли дальше по дому. Мебель Райд Хауза, переходившая в наследство от поколения к поколению, могла бы стать драгоценным достоянием музея. Здесь царила атмосфера такого торжественного спокойствия, что Кэролайн невольно умерила щебет, и в сопровождении слуги они молча вошли через мраморный холл в просторный салон, выходивший окнами в сад, прямо на большую поляну, в дальнем конце которой синели кусты гортензии и вдоль другого края которой бугрились клумбы с розовыми пятнами веселых петуний. В салоне тоже все было так красиво, что дух захватывало, но Орелия видела сейчас только старую даму, которая при их появлении покинула кресло, стоящее возле камина.

Лет даме было около восьмидесяти, но она все еще не утратила следы былой красоты. Черты ее когда-то называли классическими, а белоснежные волосы над изящной линией лба все еще были роскошно густыми. Казалось, ее окутывала аура прежнего победоносного очарования. Дама была одета во все белое, и этот цвет, как потом узнала Орелия, герцогиня предпочитала всем другим. Ее шею, ниспадая на грудь, обвивало несколькими рядами матово мерцавшее жемчужное ожерелье, на руках сверкали браслеты с бриллиантами, и два кольца с огромными рубинами отягощали своей, уже чрезмерной, тяжестью тонкие старческие пальцы. Рядом с герцогиней стоял маленький негритенок, обмахивая ее опахалом из страусиных перьев.

Кэролайн присела в низком поклоне, и герцогиня, словно припомнив что-то, удивленно сказала, выстроив фразу несколько старомодно:

– Мне стало известно, Кэролайн Стэнион, что я должна поздравить вас и моего внука по случаю предстоящего вам счастья.

– Благодарю вас, мэм, – отвечала ей Кэролайн, – я вам благодарна также за согласие оказать покровительство и гостеприимство моей кузине и мне. Мы счастливы остановиться в Райд Хаузе. Это для нас будет гораздо удобнее, чем снимать какое-нибудь не слишком комфортабельное жилье именно сейчас, когда заканчивается весна и наступает лето.

– А я предвкушаю возможность сопровождать вас повсюду, – продолжила герцогиня. – Мне так надоело жить в сельской местности и наслаждаться только петушиным пением и кудахтаньем кур! Ну, для разнообразия еще коровы и запах навоза…

– Не могу поверить этому, мэм, – рассмеялась Кэролайн, – ведь его сиятельство мне рассказывал, что вы часто бываете в Лондоне и всегда проводите здесь бальный сезон.

В глазах герцогини блеснула искорка:

– Значит, мой внук плетет для вас небылицы, а теперь представьте мне свою кузину.

– Это Орелия, мэм, – послушно ответила Кэролайн, – мы вместе воспитывались. Как можете видеть, мы составляем явный контраст, однако не только внешне, но своими характерами также.

Орелия почувствовала на себе цепкий взгляд герцогини, ясный и проницательный, несмотря на возраст. Казалось, герцогиня оценила все особенности ее внешности.

– А чего вы, дитя, ожидаете от своего пребывания в Лондоне? Замужества?

– Нет, мэм, совсем не этого, мне просто доставляет удовольствие сопровождать кузину Кэролайн.

– Ну, думаю, нам будет нетрудно найти и для вас подходящую партию. С вашей внешностью и, действительно, при таком интригующем контрасте, о котором говорит Кэролайн, не сомневаюсь, что скоро этот дом будут осаждать назойливые поклонники. – Внезапно ее взгляд посуровел: – Но предупреждаю, я буду очень строга. Ни один не подходящий для брачных уз молодой повеса не будет допущен в этот дом. Кэролайн, ваша кузина тоже должна сделать завидную партию.

– Но именно это я и твержу ей, мэм. Орелия должна выйти замуж, и, надеюсь, с вашей помощью мы сумеем найти ей привлекательного и вместе с тем подходящего мужа.

– Такого же подходящего, как мой внук? – чуть-чуть насмешливо осведомилась герцогиня.

– Сомневаюсь, что вообще может найтись такой же человек, как он, или в чем-то на него похожий, – ответила Кэролайн с напускным простодушием, – ведь его сиятельство совершенно в своем роде неподражаем, не правда ли?

– Я тоже всегда так думала… Он, по его собственному признанию, чрезвычайно увертлив, и я должна поздравить вас, Кэролайн: вы взяли крепость, для столь многих оказавшуюся неприступной.

– Мне очень повезло, наверное… Но к тому же я была, возможно, лучше других вооружена.

Орелия слушала этот обмен любезностями в каком-то немом замешательстве. Казалось, обе женщины – одна такая старая, другая еще столь молодая – умело фехтуют шпагами, и циничная умудренность в их взглядах, ирония, звучащая в голосах, были гораздо выразительнее их слов.

В эту минуту дверь распахнулась, вошел джентльмен, и Кэролайн, радостно вскрикнув, побежала ему навстречу, простирая руки, а перья страуса на ее капоре пришли в сильнейшее волнение – так быстро она устремилась к вошедшему.

– Ну, значит, вы добрались благополучно, – послышался глубокий, низкий голос, и сердце Орелии едва не остановилось – у нее не было сил вздохнуть.

«Этого не может быть, это невероятно! Какое фантастическое совпадение», – подумала она, в сущности, сразу узнав того, кто вошел сейчас в гостиную герцогини: это он, тот самый джентльмен, оградивший ее от приставаний двух молодых охотников, тот, кто вверг ее тогда в необычайное, волшебное оцепенение. Однако он, очевидно, ее не узнал – и Орелия перевела дыхание: теперь надо было взять себя в руки, ничем не выдавая своих чувств. Он вряд ли хоть раз вспомнил о ней после того, как уехал, а если это не так, то помнит лишь девушку в старом дорожном плаще, которую принял, наверное, за сельскую, ничем не примечательную жительницу, не стоящую внимания столь сиятельного джентльмена, как он сам. Да, он забыл ту, которую снисходительно тогда поцеловал, и вовсе ее не узнает теперь в модно одетой девице в щегольском парижском плаще и французском же капоре – в его собственном салоне. И почти сверхъестественным усилием воли Орелия заставила себя казаться спокойной, пока, под руку с Кэролайн, джентльмен, которого она и не чаяла увидеть снова, медленно шел ей навстречу. Нет, она-то, конечно, ничего не забыла, ни этого красивого лица с его таким запомнившимся ей цинично-саркастическим выражением, ни слегка насмешливой улыбки, ни лениво полуопущенных век, и никогда-никогда не забудет. А сейчас он уже так близко…

Подойдя к герцогине, он поднес ее руку к губам, прежде чем поцеловать ее в щеку.

– Простите, бабушка, я должен был приехать пораньше, чтобы представить вам Кэролайн, но меня задержали.

– Карты, лошади, женщина? – быстро перечислила герцогиня, и опять в ее глазах блеснула лукавая искорка.

– На такие вопросы обычно не отвечают, но вам я отвечу: лошадь. Вы разочарованы?

– Это зависит от того, кто всадник, – возразила герцогиня, и маркиз рассмеялся. А потом повернулся к Орелии. Она попыталась взглянуть на него, но не смогла, и темные ресницы лишь подчеркнули бледность ее лица, когда она присела в поклоне.

– Это моя кузина Орелия, – услышала она слова Кэролайн, – я тебе рассказывала о ней, Дариус, и то, что папа завещал ее мне как источник добра и долг совести.

– И этим он взвалил на тебя чрезвычайно тяжкую ответственность.

В голосе маркиза снова прозвучала уже знакомая Орелии ирония. Выпрямившись, она взглянула на него, но не уловила ничего необычного в его взгляде, а поклонился он ей довольно сухо и формально. Он ее не узнал – решила Орелия, – а может быть, уже просто забыл девушку, которую поцеловал. Эта мысль принесла ей и облегчение, и почему-то ее опечалила. Начался разговор о Лондоне и о планах маркиза для Кэролайн на этот вечер. Орелия молчала, но остро чувствовала присутствие хозяина дома. Но как же она могла мечтать, что снова когда-нибудь встретится с джентльменом, который стал первым человеком в жизни, коснувшимся ее губ своими губами! Она украдкой поглядывала на него и очень растерялась, когда он неожиданно к ней повернулся.

– Надеюсь, мисс Стэнион, время в Лондоне вы проведете не без удовольствия. Мы очень постараемся, чтобы это было именно так и чтобы этот визит вам запомнился, тем более что нас вовсе не затруднит сделать это для вас.