— Ну так и что?

— Так ведь негласно это все, Ольга Григорьевна! А раз негласно, то по закону всех нас отсюда Метелин может гнать. Он ведь хоть и титула не имеет, но вполне может по выслуге быть пожалован! Образование и деньги ему это все позволяют. Мужчина он заметный, виды большие имеет, кто ему указ? При дворе, племянничек мой узнавал о нем, бывал, значит, не врет. А при дворе, Ольга, это тебе даже не высшее общество, а высочайшее! Уважением он пользуется большим и надеется своей честной службой отечеству добиться еще большего.

Расточный, кажется, рассуждал вполне трезво и уже даже не косил глазами. Ольга присела с ним рядом и глубоко задумалась:

— Так ты серьезно считаешь, что Метелину захочется меня отсюда изжить?

— А подумай сама, что за причины у него этого не сделать? Только ленивый не воспользуется!

— А что он может без меня? Ведь у него не останется клиентов! Половина из них не доверится ему после подобного вероломства.

— Допустим, Ольга, что сейчас он об этом и не знает вовсе. Откуда такой спрос был на Истопина, знали все, но вслух не говорят об этом. И что для Истопина именно ты являлась кладом, тоже не многие знают. Для большинства ты лишь способная его ученица. Если хочешь знать мое мнение, Ольга, то выход у тебя один, но тебе он не понравится.

— Любой приму, говори.

— Нет, не обещай раньше времени! Я знаю, что тебе такое не подходит.

— Фома! — грозно придвинулась к управляющему Ольга, сжимая маленькие кулачки и нахмурив брови.

— Хорошо. Но только не вздумай обвинить меня в сумасшествии! На мой умудренный опытом взгляд, тебе нужно сделать все, чтобы Метелин захотел жениться именно на тебе, причем как можно скорее.

— Ты с ума сошел?! — Ольга чуть не задохнулась от такой наглости и собственного возмущения.

— Вы обещали! — взвизгнул Расточный и дурашливо полез под стол.

Ольга откинулась в кресле и закрыла глаза. Управляющий сошел с ума, в стране грядет разруха, крестьяне умрут с голоду или нажрутся ядовитой травы в знак протеста. Куда катится мир?

— Фома, вылезай! Вылезай, старый бес, и скажи на здравую голову, что ты не шутишь.

— Конечно нет, барышня. Какое там шутить. — Расточный вылез, встал на вытяжку и закончил вполне логично: — Если хотите знать, у Метелина прекрасное образование, дипломы, я смотрел. Хорошая родословная, большие сбережения, куча одиноких пожилых родственников, весьма состоятельных и благородных. К чему раскидываться такими партнерами в деле? А уж женихами такими к чему раскидываться, это уж мне и вовсе невдомек!

— Зачем мне муж?

— Эко вы, барышня, только о себе думаете! А зачем ему такая вертихвостка под боком, когда он может всем владеть единолично? К тому же я видел, как он смотрит на тебя, Ольга! Не ромашку он с тобой сушить собирается, поверь мне! А раз так, то лучше замуж! К чему позор-то разводить?

— Фома!!! — Ольга вскочила, почувствовав, как румянец заливает ее бледные щеки. — Оставь меня Фома, у меня траур! И не пей больше, я запрещаю тебе. Мне надо подумать.

— Да уж думай, матушка, думай, — бубнил себе под нос Фиона, располагаясь в своем кресле за столом. — Есть над чем думать-то. Мужчинка непростой попался. Франт… В нашей глуши его только чудо может удержать. А это «чудо» скачет, будто молодая коза, и уперта, как целое стадо баранов.

Оставшись один, Александр долго не мог прийти в себя. Почему-то нахождение в замкнутом пространстве вместе с Ольгой делало его раздражительным, подозрительным и каким-то злобным. Он сам не понимал, с чего вдруг взъелся. И крайне недоволен был тем, что Ольга укатила с Тюриным, вместо того чтобы отправиться к каким-то там детям, к которым она собиралась, тем самым предоставив ему возможность разбираться с делами. Женское дело — сидеть дома с детьми, а мужское — решать вопросы с крестьянским трудом и всем этим аптекарским огородом!

«Странно, с чего это я вдруг взял? — думал Алекс. — У Ольги даже нет детей, с кем она может сидеть? И почему бы ей не работать, раз она привыкла это делать при Иване Федоровиче? С другой стороны, что еще ей оставалось делать, если ничего другого старый барин просто не мог ей дать. Научил ее работать. А она, может, стала бы очень даже неплохой матерью…»

Разозлившись на себя за такие мысли, Александр решительно направился в библиотеку, которая совмещала в себе функции еще и барского кабинета. Почему-то именно сейчас ему захотелось узнать, как выглядел в последние годы его дядя, чем занимался и какой характер имел. Даже самому себе он бы не признался, что хотел прикинуть, мог ли у Ольги быть роман со старым барином. Кликнув Дуню, Алекс приказал дать ему ключи и до самого обеда не тревожить.

В библиотеке царили величественный порядок и чистота. То ли слуги были так старательны, то ли Ольга часто посещала эту комнату. Александру здесь понравилось.

У окна, затянутого тяжелыми драпировками, стоял огромный письменный стол, а по центру — удобные кресла; напротив входа — уютный диван, а на стенах висели портреты и картины. Вот прадед Истопин, говорят, отличился еще при царе Иване Васильевиче, рядом его супруга, одетая чрезвычайно роскошно. На этой картине написан маслом зимний пейзаж, а здесь какой-то ручеек с мостками.

Никого, похожего на дядю, на портретах не нашлось, как, впрочем, и на Ольгу. Видимо, дядя не жаловал современных художников, а судя по состоянию картин, не жаловал вообще никаких. Но Александр не сдавался. Возможно, дядя вел записи или документы какие-то сохранил. Стоило поискать в ящиках стола и бюро.

Сначала Александру попадались письма. Их было много. Упакованные в тонкую бумагу пачки, перевязанные лентами, хранились в идеальном порядке. Алекс обрадовался, но быстро понял, что это совсем не то, что он искал. Пробежав письма глазами, он отметил их профессиональную направленность и с горечью обнаружил, что дядиных записей здесь не содержится. Это лишь разрозненные, порой заумные, лебезящие и неинтересные послания его знакомых.

Дальше Александр просмотрел счета. Но те оказались слишком старыми, часто на них стояла пометка Расточного, поэтому основная масса подобных документов, несомненно, хранилась у управляющего.

Нашел Алекс и несколько недописанных писем дяди, которые его заинтересовали. Он прочел, что Оленька, «последняя радость его», очень переживает, что он боится оставлять ее одну и что смерть, несомненно, являлась за ним уже несколько ночей, и лишь Ольгино прекрасное лицо гонит ненавистную старуху прочь.

— Да, как же! Если б помогало!

Александр читал дальше, и каждое слово больного старика казалось ему пронизанным смыслом. «Эта девушка способнее меня в медицине, хоть и не имеет нужных бумаг, и мне кажется порой, что в самой крови ее течет лекарство от многих болезней».

Александр оживился. В крови? Раз доподлинно известно, что старик ее не съел, то что другое он мог иметь в виду? Каким еще образом он мог лечиться ее кровью?

Образные сравнения распаленный мозг Алекса категорически не принимал. Девственность! Вот оно! А что? Почему старый барин не может по слабоумию захотеть лечиться кровью молодой своей воспитанницы? Хотя зачем? Мало, что ли, в деревне девок крепостных?

В голове Александра все перепуталось. «Чушь, сказал он сам себе. — Полная чушь и какой-то бред, полный болезненной ревности. Ведь мог же дядя быть настолько хорошим и добрым человеком, чтобы просто, по-родственному, любить девушку, которую еще маленькой девочкой привезли ему откуда-то издалека».

Теперь Александру стало жалко Ольгу и до боли захотелось ее увидеть. Бросив напоследок взгляд на полки с книгами, он разглядел среди них бархатную папку с бумагами. Решив не останавливаться на столь ничтожных результатах, как обрывки писем, он извлек папку и обнаружил в ней листы, исписанные мелким дядиным подчерком. Начав читать, Алекс онемел. Это оказались записки покойного барина, некое подобие дневника, который он вел на отдельных, аккуратно оформленных листках.