Литмир - Электронная Библиотека

Надо полагать, конечно, что таинственная чудесная палочка была не чем иным, как обыкновенным еловым прутом. Секрет же заключался в знании местности, опыте и наблюдательности владельца этого нехитрого инструмента, который получал солидный процент за находку золота.

Афанасий Семенович Мирский, один из пионеров Колымы, заведует строительством Оротуканского участка «Торопливый». В инвентаре Мирского, вместе с заслуженной шляпой, видавшим виды серым плащом и болотными сапогами, имеется также и палочка. Обыкновенная корявая ветлужная палочка с нарезкой перочинным ножом на ручке. В ней ничего волшебного нет.

Однако, палочка эта пользуется широкой популярностью на «Торопливом». Рано утром, опираясь на нее, Афанасий Семенович отправляется на участок и детально обследует его.

«Торопливый» живописен. Поросшие ягелем сопки похожи на слегка выцветший ковер. Прозрачный ключ «Торопливый», по имени которого названа долина, журчит по каменистому сланцевому ложу, рождаясь где-то в горах, среди прародителей золота — кварцев и гранита.

Скупое колымское солнце расточительно в августе. Оно горит золотым червонцем в безоблачном синем бархате неба.

Профиль здесь тяжелый. Снято почти полтора метра торфов, но все еще не дошли до золотоносных песков. А рядом с новыми разработками уже сняты и бесплодные торфа, и золотоносные пески. Из земли торчит гряда каменистых сланцев, чуть-чуть покрытых складками песков.

Афанасий Семенович долго присматривается к работающим, покачивая головой, и тихо говорит:

— Ну, ребята, зачистку пора делать.

Приходят люди с большими проволочными щеточками и чистят сланцы, точно зубными щетками. Остатки породы высыпаются в тачку и идут на промывку.

Процесс промывки прост. Вода ворочает камни и грязную землю и сносит их вниз на отвал. Металл не под силу воде. Он в шесть раз тяжелее камня. За короткий путь, который проделывает порода, увлекаемая водой, частицы металла успевают упасть вниз, в отверстия решет и прилипнуть к сукну ковриков.

Афанасий Семенович снимает шляпу, вытирает вспотевший лоб и идет в соседний забой.

Бригадир стахановец Литовка подмигивает отличнику и указывает на начальника.

— Нацелился старик! Палочкой ковыряет. Сейчас рыбку выудит.

Афанасий Семенович сидит на корточках и ковыряет землю.

В маленькой кучке камней и песка блестят пластинки металла. Их много. Они горят на солнце. К сланцу прилип довольно крупный «премиальный» самородок.

Афанасий Семенович уже где-то рядом и снова сидит на корточках, работая палочкой.

Молодой геолог, питомица Ленинградского геологического института Милица Денисова с восхищением смотрит на заведующего и говорит мне:

— Какие громадные практические знания у этого человека! Вот если бы я сейчас знала так много о золоте, как он знает.

Денисова сама составляет «золотой фонд» нашей страны. Ей всего 23 года. Она недавно замужем, причем свадебное путешествие молодых необычайно. Муж Денисовой, молодой геолог, уехал на два года на остров Врангеля, а жена — на Колыму на такой же срок.

Стройная фигура Денисовой, держащей в руках геологический молоток, целый день мелькает в забоях, в сопках, на промывке шурфов и скважин. Здесь, за двенадцать тысяч километров от центра, в отрезанной от мира долине, она, дочь нашей молодой и жизнерадостной страны, чувствует себя участницей великой социалистической стройки, полна сил, энергии и бодрости.

Ее «зависть» к Мирскому понятна.

Афанасий Семенович Мирский действительно имеет большой опыт. Опыт этот он приобрел ценой десятков лет скитаний по горам и дебрям, окружающим три «золотые реки» — Зею, Алдан и Лену, и по горам Алтая.

Мирский был очевидцем расстрела ленских рабочих царскими опричниками. Он помнит о той буре возмущения, которая разразилась на Лене после этой расправы, и до сих пор с возмущением вспоминает циничное заявление министра юстиции Макарова:

«Так было — так будет».

Мирский знает, что «так» никогда не было и быть не может у нас, где в основу великого строительства положена забота о человеке, где социально-опасного человека превращают в полезного члена общества.

Мирский одним из первых прибыл на Колыму, обошел вместе с другими пионерами Колымы таежные тропы таких теперь известных районов, как «Юбилейный ключ» и «Пятилетка».

Он мерз под снегом в колымских тундрах, проводил долгие зимние месяцы в поездках на собаках, шурфовал ледяную почву, питался долгие месяцы одной юколой и, преодолевая железную суровость приарктических просторов Колымы, без колебаний и устали шел всегда к намеченной цели.

Афанасий Семенович скуп на рассказы о себе.

Рассказанная им самим биография немногословна:

— Отец мой рабочий. Был бедняком, умер в Сибири, в тайге. Сам с десяти лет работаю. Как подрос — все больше по золоту ходил. Работа вольная. Конечно, зимой на заводе, а летом, взяв котомку, лопатку, чашки — в горы. Вольный воздух. Белка скачет. Ну и золотишко, конечно. Вроде как бы игра. Конечно, был на Лене. Лет десять. На Алдане тоже, конечно. На Незаметном. Ну, потом на Колыму, конечно.

Осторожно пытаюсь узнать у Мирского о знаменитом «Незаметном», где больше десятка лет назад открылись колоссальные золотые богатства.

Афанасий Семенович оживляется.

— Золотишка действительно много было, — говорит он, — другой раз прямо к подошвам липло. Фунт золота за бутылку спирта шел. И вот представьте: до сих пор не понимаю, как контрабандисты этот спирт доставляли. Мышь через болото не проскочит, а контрабандист вьюки на себе тащит…

— Да, — продолжает он, — первый старатель я был. Случалось фунтиков по двадцать намывать за сезон.

— Что же вы, Афанасий Семенович, делали с таким большим капиталом?

— Известно что. Туда-сюда, приятели есть и шулера всякие. Выпьешь, проведешь время, а к лету опять чистенький. Идешь в свою сберкассу снова с лопаткой. А в общем скажу я вам: глупо и бестолково жил наш брат, старатель, разведчик. Ловил он счастье, работал не разгибая спины по двадцать часов в сутки, голодал и холодал, а мошну набивали на нем всякие Второвы и Чурины.

— Ну, хорошо, Афанасий Семенович, — продолжаю я допытываться у старика, — скажите же мне, что заставляет вас работать сейчас на Колыме? Золото идет государству. Что же заставляет вас и многих других потомственных старателей работать не за страх, а за совесть?

Мирский помолчал, выпустил клуб дыма и, как всегда, немногословно обронил:

— Другое дело. Работаем на свое государство.

И сразу же перевел разговор на то, как первые пионеры строительства приехали на Колыму три года назад.

Пришел пароход, бросил якорь в неизученной гавани. Гудок парохода вспугнул стан птиц с каменистых невысоких гор, поросших кедровником.

С парохода начали снимать тракторы и сгущенное молоко, шоколад и валенки, геодезические приборы и безопасные бритвы, фотоаппараты и бидоны с бензином, радиостанции, автомобили, паровозы узкоколейки и одеколон.

Партии шли пешком через тайгу, по бурелому, начинавшемуся сразу же у бухты. Ехали на собаках, на оленях, на тракторах.

По дороге «крестили» горки, ручьи, долины. Отсюда пошли все эти названия: «Дедушкины лысины», «Американские ключи», «Крестовые перевалы» и другие, фигурирующие сейчас на географических картах.

Вешками служили поваленные деревья, юрты, кочевья и замерзшие собаки, стоявшие, точно окаменев, на задних лапах.

Партии находили районы, становились лагерем, разбивая палатки и строя землянки.

За ними вслед шла армия работников — освоителей Колымы. Тракторы корчевали тайгу, аммонал рвал скалы, снимали тысячелетние залежи торфа и разбивали на их месте плодоносные поля, засыпали плывуны и строили превосходную ровную ленту дороги.

Вырос новый город Магадан с домами, не виданными ранее на крайнем севере.

Тайга сдается под напором большевистской энергии. Край каторги и ссылки, гиблое место, превращается в богатую населенную область с огромным будущим.

8
{"b":"185289","o":1}