— И вы согласились?
— Ну а как же не согласиться? Риска-то, мне думалось, никакого. Так мне Костька внушил. Дурак был, конечно, что поверил... А как там сейчас Нинка? Небось уже все знает про меня?
— Об этом мы поговорим позже. А пока продолжайте.
— Наскреб я, как Костька велел, металла и весной махнул в отпуск. А он за мной следом, через несколько дней. Нашел его, как и договаривались, в гостинице «Алтай». Сначала приехал без золота. Дома оставил на всякий случай... Ну, он ругаться стал, а потом даже похвалил. «Правильно, сказал, без него разведку проводить спокойнее!» И поехали мы на Центральный рынок. Там Костька подошел к одному чернявому, торговавшему персиками, и прямо так и предложил: «Есть золото... Можем продать». Тот посмотрел по сторонам и говорит: «Зачем же так громко о делах разговаривать? Отойдем в сторону, дорогой!» О чем они там шептались, не знаю, врать не буду. Потом Костька мне сказал: «Покупатель предложил за полкилограмма «рыжья» два с половиной куска». Только не склеилось это дело...
— Чего же так? Дешево, что ли?
— Да нет, цена-то подходящая. Только он условие ставил — ехать с ним к друзьям в Ростов. Рискованно было! Зарезать этим друзьям — как два пальца описать. Уголовный мир!
— Это уж точно, Александр Власович, спорить не приходится: попали вы в самый что ни на есть уголовный мир!
— Так выбирать, гражданин следователь, не из чего было. Пошли мы, значит, с рынка. Гуляем по Москве. Проходим мимо Курского вокзала. И тут Костька увидел палатку для чистки обуви и говорит: «А не привести ли себя в порядок? Чтобы в штиблетах солнце отражалось! А заодно и справочки наведем. Чистильщики — народ полезный, все видят, все знают».
Я сразу вспоминаю слова администратора гостиницы о пожилой даме, наведывавшейся к Барабанову.
— Я опять в сторонке остался. Газету читал. Как сейчас помню, «Советский спорт». Я ее всегда читаю. Даже на прииске работал — выписывал. Только она к нам иногда недели две шла. Раньше обо всех событиях по радио услышишь...
— Значит, вы остались в сторонке. А что же вы можете сказать о разговоре вашего друга с чистильщицей?
— Он потом хвалился: «Какой я дипломат! Она мне корочки глянцует, а я ей вопросик подкидываю: «Не знаете ли, мамаша, кому мой приятель мог бы золотишко продать? Так сказать — реализовать...» Она на меня глазами зырк: знаем, дескать, какой это приятель! Сам небось и хочешь денежки получить! Ну, я разуверять ее не стал. Мне-то что за дело, о чем она думает? А мамаша поразмышляла чуток и говорит: «Приходи к вечеру, узнаю у одного человека...»
— И вечером вы поехали?
— В тот же вечер, как было назначено. Чистильщица увидела меня и сразу же на попятную: «Чужой человек! Не могу я так, откуда я могу знать, что у него на уме!» Ну, Костя ее успокоил: «Так это, говорит, мой приятель и есть». Мамаша сразу отбой забила. Это, дескать, другое дело! Адреса, гражданин следователь, куда нас повезла чистильщица, я не знаю. В Москве мне все улицы на одно лицо кажутся.
— Выходит, сейчас бы не нашли дома, в который ездили?
— Почему не нашел бы? Память хорошая, даже начертить план, как мы добирались, могу.
— Ну что ж, за чем дело стало? Возьмите бумагу и рисуйте.
— Значит, отсюда мы ехали на троллейбусе. Номер, правда, запамятовал. Но остановка, аккурат, около Белорусского вокзала. Свернули мы вот сюда. Тут небольшая улица проходит...
Конечно, план, нарисованный Ванилкиным, не ахти какой, но для нас и такого достаточно.
— Вот здесь большой серый дом. Этажей семь будет, а во дворе двухэтажный домишко. Вошли мы в него, а потом в квартиру, что налево. Открыла нам женщина, красивая такая. Я еще подумал, из артисток она: больно уж собой приметная. Провела она нас в комнату. Сказала, чтобы подождали, муж, мол, скоро явится. Чистильщица сразу попрощалась и ушла, а мы с Костькой сидим и ждем. Полчаса ждем, час... Хозяйка нас развлекает, альбомы всякие показывает. Оказывается, угадал я, и правда, певицей она была. В джазе выступала. Потом замуж вышла, перешла на другую службу. В переводчицы подалась. Но нам она все про гастроли рассказывала. Даже в Магаданскую область приезжала...
— И долго вы ждали ее мужа?
— Без малого два часа набежало. Является он, понятное дело, не один...
— А почему же «понятное дело»?
— А нам еще чистильщица сказала, что он нужного человека приведет... Выходит, вроде, как это называется, посредника, что ли. Сам хозяин совсем молодой, прямо парнишка. Волосы темные, лицо тоже темное, смуглое то есть. Красивый, одним словом, мужик. А второй с бородкой — по-модному. Суетливый, глаза бегают и говорит чудно. Заковыристо, ни одного слова просто так не скажет. Все какие-то присказки да присловья. И по-блатному свободно изъясняется: «Рыжье», говорит, доставали, соловьи-разбойники? Почем грамм благородного металла оцениваете?» Тут Костька цену назначил: шесть рублей запросил. Спорили долго, я думал, так ни до чего и не договорятся. Однако поладили на четырех рублях. Попросили они немного песка на пробу и опять ушли. Не меньше часа пропадали. Приходят довольные, с аптекарскими весами. Начали взвешивать, на кило потянул наш песочек. Тот, с бородкой который, достает деньги и начинает отсчитывать. Собирал, наверное, их на скорую руку — и червонцы, и пятерки, и трешки. Даже штук полста по рублю. Мы с Костькой целый час почти с ними промучились. Но без обмана — четыре тысячи как копеечка. Костька их, значит, спрашивает: «Еще товар требуется?» Старый оживился: «Чего же вы, детки, сразу не информировали о такой замечательной возможности. Мы с Анатолием никаких возражений не имеем!» Забыл сказать — хозяин Анатолием представился, а второй так и не назвался. Его Анатолий все время на «вы» величал, а по имени-отчеству ни-ни!
— И на чем вы поладили?
— Решили через две недели встретиться у Анатолия. Был у меня в запасе целлофановый мешочек килограмма на два. Недалеко от трассы, как на прииск ехать, в укромном месте закопал. Пришлось лететь на Чукотку. Чудно получилось — ни с того ни с сего человек из отпуска возвращается. Хорошо еще, что промывочный сезон, все вкалывают. Некому внимания обращать на такую странность. Выкопал свой мешочек — и снова в столицу... Все точь-в-точь, как и в первый раз, получилось. Только денег побольше получили — восемь тысяч...
— И куда же вы свою долю дели?
— Гражданин следователь, а мне чистосердечное признание зачтется?
— Вы, Ванилкин, и сами теперь грамотный. К тому же вопросы задавать положено мне.
Александр Власович тяжело вздыхает.
— Заховал я свою долю под ванну на квартире у брата. Только он, гражданин следователь, об этом ни слухом ни духом. Узнал бы — голову открутил мне! Старший он у нас в семье, строгий. Всю жизнь за отца был. Школу сам не окончил, все нас в люди вывести хотел. Я и подумал, что у него безопасно деньги эти хранить...
Старшего Ванилкина я помню — самостоятельный мужчина. Ростом с брата, только еще пошире в плечах, поуверенней в движениях. Чувствуется, что человек привык быть главным в семье. На вопросы отвечал не сразу, обдумывал каждое слово, чтобы нельзя было истолковать двояко. И только, узнав о преступлении брата, на секунду вышел из себя. Попадись ему в ту минуту наш «баскетболист», худо бы ему пришлось. А теперь хочешь не хочешь тень падает и на него. Понятно, все выяснится, но версию о его причастности придется все же проверить.
— Итак, вы спрятали деньги, закончив свои коммерческие операции, и поехали развлекаться?
— Сначала слетали в Ленинград. Никогда там до этого не приходилось бывать. А потом на юг. В Гагры. Неделю побыли в Адлере. В ноябре возвратился на Чукотку. Если надо, гражданин следователь, могу опознать преступников, покупавших металл. Запишите, что готов оказать следствию помощь в меру своих сил и возможностей!
Похоже, эту фразу Александр Власович подготовил заранее: выпалил он ее на одном дыхании.
— Это мы учтем, Ванилкин, и в случае необходимости вызовем вас. А пока распишитесь на протоколе допроса... И вот еще что, Александр Власович. Как же это у вас золото увели? Четыре килограмма все-таки!
