Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Руководство партии уже не ведет ни с кем войну на уничтожение, а лишь маневрирует между общественными течениями, чтобы не дать ни одному из них слишком усилиться.

7–8 марта 1963 г. Хрущев провел итоговые встречи с творческой интеллигенцией, чтобы расставить точки над «i».

К этому времени «молодежь» опять «подставилась», неосторожно выступив в зарубежной прессе. Попытки А. Вознесенского оправдываться вызвали у Хрущева эмоциональный припадок. Он кричал на поэта: «Так вот, пока вы, товарищ Вознесенский, не поймете, что вы – ничто, вы только один из этих трех с половиной миллионов, ничто из вас не выйдет»[177]. Хрущеву была чужда элитарность, сверхчеловечность деятелей культуры, самоощущение доктора Живаго, где судьбы народа – лишь фон судьбы поэта. Распалившись, Хрущев стал орать на поэта, позволившего себе неосторожно высказываться за рубежом: «Господин Вознесенский! Вон! Товарищ Шелепин выпишет Вам паспорт»[178]. Вознесенский думал, что предстоят гонения. Но режим уже не кушал поэтов, и все обошлось.

На встрече досталось и ветерану И. Эренбургу за книгу «Люди, годы, жизнь», в которой он, продолжая гнуть линию Пастернака, провозгласил «возможность сосуществования различных идейных направлений в советском искусстве». Собственно, в начале 60–х гг. это была уже данность, но руководители партии и государства сдерживали развертывание плюрализма как могли.

Возмутила Хрущева и трактовка Эренбургом советского прошлого. Эренбург занимал в революционных событиях «позицию стороннего наблюдателя»[179] (получалось – как Доктор Живаго). И наблюдения его были обидны для власти. Эренбург утверждал, что о сталинских репрессиях знали, но молчали. Хрущев напомнил: тогда считалось, что жертвы Сталина – действительно контрреволюционеры. Хрущев не учитывал, что у них с Эренбургом вообще разное понимание «контрреволюции». Эренбург, который был ближе по взглядам к Пастернаку, чем к Хрущеву, предпочел не конкретизировать. Тем более, что Хрущев напомнил ему – пока Эренбург помалкивал, Шолохов, например, жаловался Сталину на «перегибы».

Но Эренбург не спускал флаг и это еще больше гневило власть. После этого продолжение мемуаров Эренбурга завязло в цензурных инстанциях. Эренбург на уступки шел неохотно, и в конце концов, ощутив себя преемником Пастернака, пригрозил Хрущеву международным скандалом. И Хрущев на этот раз уступил, принял Эренбурга и урегулировал с ним отношения. Такова была эпоха «оттепели» — правители и писатели, официоз и идеологи разных направлений прощупывали друг друга на прочность.

На вольномыслящую интеллигенцию хрущевский разнос произвел гнетущее впечатление: «вторая … кремлевская встреча 7–8 марта 1963 г. была одной из самых позорных страниц всего хрущевского правления. Создан был сталинистам пятикратный перевес сил (приглашены аппаратчики, обкомовцы), и была атмосфера яростного лая и разгрома всего, что хоть чуть–чуть отдавало свободой. Этими встречами откатил нас Хрущев не только до XXII съезда, но и до ХХ–го. Он откатил биллиардным шар своей собственной головы к лузе сталинистов. Оставался маленький толчок»[180], – писал десятилетие спустя А. Солженицын. Но в 1963 г. автор «Ивана Денисовича» был в фаворе и после встречи 7–8 марта 1963 г. говорил одному из высокопоставленных чиновников: «Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича Хрущева и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда»[181]. Таким образом он лоббировал постановку своей пьесы «Олень и шалашовка» в «Современнике», но был готов не настаивать на ее постановке в сложившихся условиях: «Мне будет очень больно, если я в чем–либо поступлю не так, как этого требует от нас, литераторов, партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич Хрущев»[182]. По просьбе Солженицына это мнение было передано Хрущеву.

После «исторической встречи» в лагере прогрессистов царили «растерянность, уныние. Перепуганные интеллигенты еще пуще запугивают друг друга»[183]. Угроза «реставрации» пугала «видавших виды» литераторов. С. Маршак говорил: «Сейчас маленький 37–й год, и все люди проясняются, кто чего стоит»[184]. Но реставрация была уже невозможной – власть потому и огрызалась, и пугала, чтобы не зарывались.

В итоге встреч «Правда» заклеймила молодых уклонистов как «анархиствующих либералов», которые ставят талант выше идейного содержания и проповедуют общечеловеческий гуманизм[185]. За уточнением официальной линии последовали и организационные выводы. Но здесь замах был на рубль, а удар – на копейку. 17 марта было объявлено о замене либерального председателя правления Московской организации СП С. Щипачева на ортодоксального Г. Маркова.

IV пленум правления СП СССР разобрал персональные дела молодых авторов, но не за их произведения, а за личные и политические вольности, допущенные накануне встречи с Хрущевым. Автобиография Евтушенко, обработанная французской редакцией, была сочтена нескромной. Евтушенко осудили за «хлестаковщину», так как он был представлен в тексте ведущим советским поэтом. «Хлестаковщина» была поводом, чтобы ударить и по претензии Евтушенко представить прогрессивную молодежь главной силой, которая ведет борьбу с наследием Сталина. Ведь отцы связаны с этим наследием теснее, чем дети. В этом чувствуется перекличка с популярными в 60–е гг. идеями молодежной революции на Западе, которые через пять лет приведут к «Красному маю» в Париже. Молодежные идеологи по обе стороны «железного занавеса» размышляли подобным образом.

Близкие взгляды высказали в интервью польскому журналу Аксенов и Вознесенский (который к тому же назвал своим идеалом не только Маяковского, но и Пастернака). Но и здесь охранители атаковали не в лоб, а через ахиллесову пяту – проблему положительного героя Аксенов назвал «устаревшей проблемой». Проштрафившимся авторам пришлось снова каяться в содеянном[186]. Их претензия на роль идеологических лидеров молодежи была подорвана. Оргмеры в отношении проштрафившейся молодежи оказались почти как награда – поезжайте в творческие командировки по стране.

Охранители получили хороший повод для того, чтобы позлорадствовать. 19 марта в «Литературной газете» вышла статья Л. Крячко «Герой не хочет взрослеть…» с резкой критикой произведений В. Аксенова, Е. Евтушенко, А. Гладилина, В. Войновича, Б. Окуджавы, Ю. Казакова и Б. Ахмадулиной. 22 марта в «Комсомольской правде» выступил первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов: «Под предлогом борьбы против последствий культа личности и догматизма некоторые литераторы, кинематографисты, художники стали как–то «стесняться» говорить о высоких идеях, о коммунизме. Жонглируя высоким понятием «жизненная правда», извращая это понятие, они населяют свои произведения людьми, стоящими в стороне от больших общественных интересов, погруженными в узкий мирок обывательских проблем… И действительно, стоит почитать мемуары И. Эренбурга, «Вологодскую свадьбу» А. Яшина, путевые заметки В. Некрасова, «На полпути к Луне» В. Аксенова, «Матренин двор» А. Солженицына, «Хочу быть честным» В. Войновича (и все это – из журнала «Новый мир») – от этих произведений несет таким пессимизмом, затхлостью, безысходностью, что у человека непосвященного, не знающего нашей жизни, могут, чего доброго, мозги стать набекрень».

«Новый мир» огрызался на критику, нехотя признавал «ошибки» и снова язвил оппонентов перьями своих авторов. При этом не только охранители апеллировали к власти, выискивая крамолу у прогрессистов, но и прогрессисты ждали защиты от оппонентов в авторитарной силе, предвосхищая авторитарный либерализм 90–х гг. Когда помощник Хрущева В. Лебедев (продвинувший «Один день…», но с ужасом отвергший «В круге первом») говорил Твардовскому о хорошем отношении Никиты Сергеевича к нему, Твардовский не преминул пожаловаться: «Все это хорошо. Но ведь темные духи веют, не успокоились, и статейки ядовитые Кочетов печатает»[187]. Требуя защиты от «ядовитых статеек» оппонента, Твардовский проявлял двойственность, свойственную оппозиции его величества (а не оппозиции его величеству).

вернуться

177

Ромм М. Четыре встречи с Н.С. Хрущевым. // Огонек. №28. 1988.

вернуться

178

Вознесенский А. Н.С. Хрущев: «В вопросах искусства я сталинист». // «Советская культура». 26.4.1988.

вернуться

179

Лакшин В.Я. Указ. соч. С.109.

вернуться

180

Солженицын А. Бодался теленок с дубом. Париж. 1975. С.72–73.

вернуться

181

Кремлевский самосуд. Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне. М., 1994. С.5.

вернуться

182

Там же. С.6.

вернуться

183

Лакшин В.Я. Указ. соч. С.109.

вернуться

184

Там же. С.122.

вернуться

185

«Правда». 11.3.1963.

вернуться

186

«Правда». 28.3.1963; 29.3.1963; 3.4.1963.

вернуться

187

Лакшин В.Я. Указ. соч. С.174.

25
{"b":"185080","o":1}