Случалось видеть, что от продолжительных рыданий иные делались бесчувственными ко всему окружающему их, и только силой отводили от могил; а другие впадали в горестное исступление, заболевали и умирали в скором времени.

Плач родных всегда проистекает из глубокой горести. С какою убийственною тоской рыдают дети на могиле матери! «Родительница моя, матушка, жалкое желаньице! На кого ты нас оставила, на кого мы, сироты, понадеемся? Ни с которой стороны не завеют на нас теплые ветерочки, не услышим ласкового словечка. Люди добрые от нас отшатнутся, родные отзовутся (отрекутся): заржавеет наше сиротское сердце. Печет красное солнышко серели лета теплого, а нас не согреет; лишь притеплит нас зеленая дубровная могилушка-матушка. Прибери нас, матушка, промолви слово ласковое! Нет, скрепила ты свое сердечушко крепче камешка и прижала неласковые рученьки к ретиву сердцу. Лебедушка моя белая! В какую путь-дороженьку собралась, снарядилась ты, с которой сторонушки ждать нам тебя? Взбушуйте вы, ветры буйные, со всех четырех сторонушек! Понеситесь вы, ветры, к Божией церкви, размечите вы сыру землю. Ударьтесь вы, буйны ветры, в большой колокол! Не разбудит ли звон его со, мною слова ласкова»[61].

С введением христианской веры погребение совершалось у нас почти единообразно, исключая, что богатых, знатных и из царского рода предавали земле с большею пышностью. После смерти каждого звонили в колокол, потом одевали покойника и отправляли по нему печальный обряд. То же самое происходило с особами царственного дома.

О похоронах царских мы имеем известие XVII в., писанное современником Кошихиным. Заимствуем из него. О смерти царя тотчас давалось знать патриарху и боярам. Патриарх приказывал звонить медленно в один колокол, чтобы все знали; потом он отправлялся в церковь и отпевал по нему великий канон. Того же дня омывали тело теплою водой; надевали чистое споднее платье; после облачали в царскую одежду и клали во гроб корону. Гроб был деревянный, обивался вишневым бархатом а сверху красным. Бояре, думные и ближние люди одевались в черное платье, называемое ныне трауром, и съезжались во дворец для прощания. Потом выносили тело в придворную церковь, которая была устроена над царскими покоями, и там стояло шесть недель. Дьяки денно и нощно читали псалтырь с молитвами. В Москве и по всем городам совершали в церквах и монастырях шестинедельное поминовение; ставилит кутью ежедневно, кроме воскресенья и больших праздников. Патриарх рассылал грамоты к высшим духовным от митрополита до игумена с извещением о <его> присутствии при царском погребении. На третий день был поминальный стол у царицы или царевичей для власти духовной. Панихиду отпевали над кутьею, приготовленною из вареного сарацинского пшена с сытою, сахаром и ягодами. В монастырях и церквах приготовлялась одна пшеничная кутья с сытою. После трех недель бывал стол поминальный для духовенства и бояр. По наступлении похорон весь царский дом, духовенство и все светские особы являлись ко двору в черных одеждах и совершали погребальный обряд в следующем порядке: сначала шли дияконы, иереи и певчие с пением канона, за ними несли тело священники, а позади них шли патриарх с духовенством, царевичи и бояре, потом царица, царевны, боярыни, народ обоего пола, все вместе, без чину, но с рыданием. По перенесении тела ночью в Архангельский собор иереи оставались перед церковью, все прочие входили и ставили тело посреди храма, против алтаря. Во время погребального шествия давали всем без разбора восковые свечи, витые и простые. Свечей расходилось больше 80 пудов. Потом, совершив погребальное пение, опускали гроб в землю и накрывали каменною доской. Патриарх читал молитву над кутьею, кадил ладаном; после молитвы он откушивал кутью ложкою три раза; за ним подносили царскому дому и всем присутствующим и, наконец, расходились по домам. Надгробных речей не говорили. Из царской казны отпускались поминальные деньги. Патриарху 100 руб., митрополитам по 80, архиепископам и епископам по 70 и 60, архимандритам, игуменам и старшим иереям от 50 до 30, а младшим священникам и дьяконам от 30 до 5. Заготовляли еще во всех приказах денежное подаяние: завертывали деньги в бумагу, от рубля до полуполтины, и подьячие раздавали на площади людям всякого сословия, убогим и нищим. По монастырям и богадельням раздавали от 5 до 2 р. на особу. В других городах отпускали погребальные деньги и милостыню вполовину и втреть противу московской. Изо всех тюрем освобождали узников. По истечении сорока дней, называемых сорочины, отправляли в том же самом соборе обедню и панихиду; давали для всех поминальный стол и вновь раздавали милостыню, уже вполовину противу первой раздачи. При этих похоронах истрачивалось денег во всем государстве около той суммы, какая израсходовалась в течение года.

Похороны царицы, царевичей и царевен совершались однообразно с описанным обрядом, с той разницею, что при погребении первых съезжались со всех городов духовные особы, и подаяние отпускалось вполовину противу погребения царя; при погребении вторых подаяние было несколько меньше противу царицы, а при погребении третьих отпускалась четвертая доля в стравнении с царем. При погребении царевичей и царевен, не присутствовали царевны и царицы; только один царь. Весь царский дом и придворные носили черную одежду шесть недель. То же самое соблюдалось между сановниками и дворянами по своим умершим; простой народ не следовал этому обыкновению. Каждую субботу отправляли поминовение об усопших из царского рода, и по всем церквам, и монастырям поставлялось в обязанность отправлять ежегодно поминовение до скончания мира[62].

Печальные одежды были у нас в употреблении с незапамятных времен и назывались черным, смирным и печаль ным[63]. Боярин Петр, отправленный послом от в. к. Изъяслава (в 1153 г.) к галицкому князю Владимирку, был встречен перед дворцом сановниками и слугами в черных одеждах. Посол вошел в сени: там юный князь Ярослав сидел в черной одежде и клобуке среди вельмож и бояр, одетых в печальные платья. Ему подали стул. Ярослав заливался слезами. Изумленный боярин хотел знать причину общей горести и сведал, что Владимирке, отслушав вечерню в церкви, упал и, принесенный во дворец, скончался. После смерти Марии, супруги Иоанна IV (сконч. в 1569 г. сент. 1), царь, бояре, дворяне и все приказные были в смирных или смиренных платьях; шубы на них были бархатные камчатные, без золота, потому что государь был в кручине; дела остановились; по городам служили панихиды и давали милостыню нищим[64].

Вот обряд погребения царя Феодора Алексеевича. В 1682 г. апр. 28, в пятом часу дня, вошел патриарх Иоаким со всем духовенством, хоругвями и крестами в траурную комнату, в которой лежало тело государя под золотым балдахином, и отпевал. Потом спальники несли тело под тем же балдахином, а за ним другие спальники надгробную доску, покрытую серебряной объярью. По принесении усопшего на красное крыльцо, его положили на приготовленные сани[65], обитые золотым атласом, и понесли красным крыльцом — среднею лестницею — до Михайловского собора. Перед телом шли со святыми иконами и крестами священники и дияконы; за ними государевы и патриаршие певчие, которые пели надгробное пение; потом игумены, архимандриты, епи скопы, архиепископы, митрополиты и патриарх. За телом шел государь Петр в смирном платье, его мать царица Наталия Кириловна; за ними окольничие, думные, дворяне и ближние люди; после царевичи и бояре: все в черной одежде. За ними дворяне несли царицу Марфу Матвеевну на санях, обитых черным сукном. За царицею шли боярыни, кравчий, казначей, верховые боярыни (статс-дамы) и другие придворные дамы в смиренном платьи. Государь Петр по прибытии в собор простился с усопшим своим братом и возвратился во дворец со своею державной матерью.