Ввиду того, что запад Европы ополчался на восток ее всеми своими средствами, ввиду того, что западный император не хотел делиться, хотел утвердить свою власть и на востоке, Александр считал необходимым «принять обширный план действий», противопоставить Наполеону славянский мир; он велел Чичагову внушать турецким славянам о возможности создания Славянской империи. Мысль о славянских средствах, естественно, должна была явиться у Александра при известии о союзе Австрии с Наполеоном. Австрия в это время находилась в крайне затруднительном положении вследствие ссоры с венгерцами; Александр имел в виду усилить это затруднение поднятием австрийских славян, как видно также из письма его к шведскому наследному принцу. Но когда Россия сделала свои представления в Вене по поводу союза между Австрией и Францией, то Меттерних объявил Штакельбергу, что союз — вынужденный, что вместо 30.000 в австрийском вспомогательном корпусе будет только 26.000 человек, и если Россия будет смотреть на это австрийское обязательство сквозь пальцы, то Австрия готова вступить с нею в тайное соглашение; что на всех других границах обеих империй мир не будет нарушен. То же повторял Штакельбергу сам император Франц. «Если я, — говорил Франц, — принужден был заключить семейный союз для спасения моей империи, то те же побуждения заставили меня заключить и этот новый союз».
Франц выражал желание, чтобы император Александр успокоился на этих объяснениях, иначе Австрия будет принуждена выставить против России 200.000 войска, которое могло бы принести пользу России, служа угрозою для Франции при будущих мирных переговорах. На все эти объяснения Александр отвечал, что поведение России будет зависеть от поведения Австрии.
Известие о союзе между Францией и Австрией получено было в Петербурге из Стокгольма. Если Наполеон спешил заключить союзы с Пруссией и Австрией; если он старался снова поднять против России и полумертвую Турцию, то легко понять, как важно было для него иметь в союзе Швецию, которая могла нанести России гораздо более вреда, чем прусский и австрийский отряды, и могла сделать это охотно вследствие недавней борьбы и потери Финляндии. Новый король Шведский Карл XIII не имел детей, и потому надобно было спешить избранием ему наследника; был избран принц Августенбургский, двоюродный брат датского короля; но весною 1810 года принц был поражен внезапною смертью. Надобно было опять выбирать наследного принца — дело чрезвычайной важностидля России, ибо война с Францией была неминуема. И вот приходит известие, что наследным принцем избран один из маршалов Наполеона — Бернадот, князь Понте-Корво. Первою мыслью императора Александра, разумеется, была мысль о полной зависимости Швеции от Франции вследствие этого избрания; в этой тревоге у него вырвались слова: «Я вижу ясно, что Наполеон хочет поставить меня между Варшавою и Стокгольмом». Как в этих словах высказалась историческая связь явлений! В XVI и XVII веках главною заботой русских государей было, чтобы не стать между Варшавою и Стокгольмом; в XVIII, казалось, Петр и Екатерина удалили опасность; но в XIX страшная враждебная сила стремится снова заключить Россию в старый заколдованный круг турецко-польско-шведских отношений: Наполеон поднимает султана, приготовил восстановление Польши, и французский маршал является наследником шведского престола. Преемник Петра и Екатерины вследствие этого должен бороться на трех пунктах: он ведет войну на Дунае; пытается, нельзя ли самому восстановить Польшу, а теперь новая тяжелая забота со стороны Швеции.
Но именно там, где с первого взгляда опасность казалась очевидной, — явилась помощь. Как обыкновенно бывает в положении Бернадота, главною обязанностью представилась для него — обязанность приобресть популярность в Швеции, явиться здесь не французом, а шведом, имеющим в виду только шведские интересы; а главный, насущный интерес Швеции находился в прямой противоположности с интересом Наполеона: последний требовал от Швеции того же, чего и от России, — подчинения континентальной системе во всей ее строгости, тогда как такое подчинение разрушало в корне благосостояние Швеции. Стало быть, наследный принц уже никак не мог приобресть популярность подчинением главному требованию Наполеона, и здесь уже было сильное столкновение интересов. Столкновения, всякого рода препятствия отстраняются или по крайней мере стараются их отстранить, если внутри человека существуют сильные побуждения к этому; но Бернадот не чувствовал в себе вовсе побуждений угождать Наполеону: Бернадот не принадлежал к числу тех сановников Французской империи, которые всем были обязаны Наполеону. Империя застала его уже заслуженным, знаменитым генералом; он подчинился новой власти, сохраняя нерасположение к товарищу, который сделался государем; самолюбие не позволяло Бернадоту приписывать возвышение Наполеона личным достоинствам последнего: он, как водится в этих случаях, приписывал его счастью, случайности. Наполеон со своей стороны знал эти отношения Бернадота к себе и не любил его. Эти же самые отношения, естественно, вводили Бернадота в круг тех людей, которые разорвали с Наполеоном, убедившись, что его честолюбие, неумение остановиться влечет Францию к гибели, и Бернадот, разрывая с Наполеоном в качестве наследного принца Шведского, оправдывал себя в своих собственных глазах и в глазах многих в самой Франции, что он разрывает вовсе не с Францией, своим прежним отечеством, а с человеком, который, преследуя интересы своего честолюбия, стал врагом Франции, действует вопреки ее интересам, ведет ее к погибели, — с человеком, которого надобно побороть, низвергнуть в интересах Франции. Другое дело, если б Наполеон, желая привязать к себе Бернадота в его новом положении, сделал уступки этому положению, забыл совершенно прошлое и обходился с Бернадотом, как с другом и товарищем; но Наполеон, наоборот, в своих требованиях обращался с шведским наследным принцем, как с вассалом, причем ясно проглядывало прежнее нерасположение к маршалу Бернадоту. Александр воспользовался ошибкою противника.
Человек входит в незнакомое общество, к которому не принадлежит по своему происхождению; он чувствует неловкость, самолюбие его страдает — как на него взглянут: не будет ли чего-нибудь оскорбительного в приеме, не дадут ли ему чувствовать своего превосходства. И как он будет благодарен тому члену этого общества, который пойдет к нему навстречу с распростертыми объятиями, своим дружеским обращением ободрит, даст развязность, заставит забыть, что есть какая-то неравность. Император Александр поспешил заслужить эту благодарность Бернадота, обратившись к нему с самым любезным письмом; в яваре 1811 года русский посланник Сухтелен застал наследного принца в восторге от этого письма. «Из всех писем, какие я когда-либо получал в моей жизни, это самое для меня лестное, — говорил Бернадот. — Не могу выразить, как оно меня тронуло, особенно этот задушевный, дружеский тон письма, который, смею сказать, я заслуживаю своим уважением и преданностью к особе императора». На Бернадоте лежала теперь вся ответственность, ибо за тяжкою болезнью короля он управлял государством. Положение было затруднительное: он был лично нерасположен к Наполеону и рассчитывал на непрочность его могущества; император Александр умел привлечь его к себе. Лично наследный принц Шведский охотно соединился бы с Александромпротив Наполеона, который не переставал раздражать его; но Бернадота останавливали другие соображения: он должен был прежде всего заботиться о шведских интересах, должен был отблагодарить шведов за свое избрание блистательными заслугами, утвердить этим свою династию. Союз с Россией или Францией должен был принести Швеции большие выгоды. Россия не могла возвратить Финляндии; она предлагала то, что Петр Великий предлагал Карлу ХII-му за уступку Балтийского побережья, — Норвегию, на что Карл XII и соглашался. Мысли великих людей рано или поздно исполняются, и теперь, почти век спустя, Россия предлагает Швеции за союз свое содействие в приобретении Норвегии.
С другой стороны, Наполеон, хотя поздно, хотя поневоле, вследствие нерасположения своего к Бернадоту, предложил союз: Швеция должна напасть на Финляндию с 30.000 войска, за что Наполеон обязывается не мириться с Россией без того, чтобы она не уступила этой страны Швеции. Но оба предложения, и русское и французское, одинаковы по своей неверности: за Финляндию надобно опять воевать, и кто знает, чем кончится война у России с Францией, а всякий знает, как Наполеон исполнял свои обязательства, особенно относительно людей, лично ему неприятных. Бернадот склоняется на сторону России; но потом его берет страшное раздумье насчет следствий нашествия Наполеона на Россию, и он перед самым этим нашествием предлагает Наполеону союз, но с тем, чтобы кроме Финляндии ему досталась и Норвегия. Быть может, он был уверен, что Наполеон не согласится на это, как и действительно случилось, и хотел только очистить себя в своих собственных глазах и глазах тех, которые могли упрекать его за несоблюдение шведских интересов. Во всяком случае двойная игра — такое явление, которое оправдано быть не может, может быть только объяснено. Такие времена, как наполеоновское, времена насилий и захватов, самых бесцеремонных со стороны сильного, бывают очень неблагоприятны для развития международной нравственности, честности, ибо слабые позволяют себе двойную игру, оправдываясь насилием сильного, указывая в нем пример игры в обещания, договоры, указывая на невозможность бороться с ним открыто, чисто. Заявление, сделанное императором Александром в Австрии перед ее войною 1809 года насчет несерьезности вспоможения своего Франции; заявление, сделанное императором Францем России перед войною 1812 года; почти постоянная двойная игра Пруссии с Францией и Россией, двойная игра наследного принца Шведского — вот явления, которые характеризуют время и падают, разумеется, прежде всего на главного грешника.
