Основанием для возбуждения дела послужили материалы оперативной разработки под условным наименованием «Литовцы». Список обвиняемых, в котором арестованный 14 ноября 1928 года А.А. Коринфский значился под номером 13, насчитывал 17 человек. В постановлении о принятии дела к производству констатировалось, что «указанные лица принимали участие в контрреволюционной работе группы монархистов».
Суть обвинения «литовцев» сводилась к следующему: «…в 1918 г. в г. Лигово, ныне Урицк, Ленинградского округа, был организован спортивный клуб «Орион». Так как клуб являлся единственным легальным органом, которым можно было бы прикрывать антисоветскую деятельность, то вокруг его (так в документе) быстро сгруппировались бывшие люди: дворяне, офицеры, бывшие чиновники, священники, жандармы и прочие…
После закрытия клуба лица с явными монархическими убеждениями перенесли свою деятельность в подполье – под видом «семейный литературный кружок». Следствием установлено, что кружок был монархического направления».
Из показаний Н.П. Вельяминова, бывшего дворянина: «Характеризуя группу этих лиц в целом, считаю, что группа эта, уходя в свои закрытые собрания, как бы изолируясь от общественности, была, конечно, по одному этому антисоветской. Содержание произведений отдельных лиц этого кружка было настолько далеко от тем, созвучных нашему времени, что кружок этот, можно сказать, имел девизом «Всё в прошлом».
Весьма красноречивы и имеющиеся в деле отметки о политических убеждениях ряда членов кружка: «славянофил», «националист», «националист-демократ», «ярый монархист и антисемит».
Понятное дело: участники кружка – «осколки старого мира» – хотя и относились к категории «бывших», жили отнюдь не прошлым, а животрепещущим настоящим. Собираясь на квартирах друг у друга, они обсуждали внутреннюю ситуацию в стране, читали нелегально доставленные в СССР зарубежные газеты, декламировали свои литературные произведения.
Именно литературно-творческая атмосфера собраний и привела в кружок Аполлона Коринфского. Лишённый после революции возможности не только жить писательским трудом, но и хотя бы просто печататься, он хотел чувствовать себя поэтом и найти благодарную читательскую аудиторию.
Из материалов дела усматривается, что его приглашение в кружок состоялось в 1922 году. Душевно ободрённый, Коринфский активно выступал там с чтением прежних и вновь написанных стихотворений, рассказывал о себе и своём творчестве. В благодарность члены кружка 14 декабря 1923 года организовали «домашнее празднование» 35-летия его литературной деятельности.
Следствие усиленно искало в действиях Коринфского состав преступления и, естественно, нашло его.
Во-первых, поэта обвинили в том, что в мае 1928 года на могиле покончившего самоубийством члена кружка Константина Иванова он «прочитал в присутствии приблизительно 30–40 человек стихотворение антисоветского содержания «Ушедший самовольно». Во-вторых, Коринфскому инкриминировали сотрудничество с издаваемым в Латвии журналом «Огонёк», где в 1924 году были перепечатаны несколько его дореволюционных стихотворений и переводов из Яна Райниса.
Политические воззрения А.А. Коринфского были определены следствием как «сочувствующий народническому движению». Весьма интересна характеристика его общественных взглядов, данная одним из свидетелей (этот человек явно был внедрён в кружок агентом ОГПУ): «Коринфский. Типичный и убеждённый сторонник величия России или в духе народовольцев, или в духе свободного народа, но без Советской власти. Писал стихотворения антисоветского характера».
В деле отсутствуют какие-либо литературные произведения Коринфского, поскольку имеется его собственноручная расписка: «Вещественные доказательства, отобранные у меня при обыске 14-го ноября 1928 года, получил. Аполлон Коринфский».
28 ноября 1928 года поэт был привлечён по делу в качестве обвиняемого, поскольку «по предварительному дознанию, сведения о его участии в контрреволюционной группе монархистов подтвердились». Мерой пресечения было избрано содержание под стражей, однако в связи с тем, что пребывание его на свободе не может повлиять на дальнейший ход следствия, Коринфский 7 декабря 1928 года из-под стражи освобождён. Он был лишён права проживания в Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Одессе, Ростове-на-Дону.
Аполлон Коринфский получил самое мягкое наказание. Из 17 осуждённых трое были приговорены к расстрелу, десять – к заключению в концлагерь сроком на пять и десять лет, один – к 6 шести месяцам тюрьмы, двое – к высылке на Урал и в Вологду. Главную роль здесь сыграло наличие у поэта ряда хронических заболеваний. В акте его медицинского освидетельствования значился вывод: «К месту высылки следовать может. Желательно направление в местность не с суровым климатом и обеспеченную врачебной помощью».
В отличие от врачей, следователи ОГПУ не были столь гуманными. В обвинительном заключении, «принимая во внимание болезненное состояние и преклонный возраст» Коринфского, предлагалась «высылка в отдалённые места СССР сроком на 3 года с прикреплением к определённому месту жительства».
При определении будущего места высылки А.А. Коринфский обладал некоторой свободой выбора. По всей видимости, поэт выбрал Тверь, чтобы лично общаться со своим старейшим другом С.Д. Дрожжиным, который доживал свои дни в родной Низовке, вблизи от города. Выйдя из тюрьмы, Коринфский сразу же сочинил тёплое стихотворное послание к его 80-летнему юбилею.
Дрожжин знал о предстоящей высылке и писал И.А. Белоусову 2 июня 1929 года: «Друг мой Ваня! Друг нашей молодости и последней угасающей жизни Аполлон высылается административным порядком из Ленинградского округа и просит меня устроить его в Твери. Но я ему написал, чтобы он приехал ко мне и засел к столу писать по Твоему примеру свои мемуары. Положение его не могу тебе высказать какое бедственное – он как безработный теперь получает всего 14 руб. 50 коп. в месяц да и эту ничтожную сумму на днях жулики вытащили у него из кармана… Неужели даром он с лишком 40 лет стоял на посту писателя и мало послужил делу народной свободы и просвещения? Грустно. Нынешним летом меня обещал посетить A.M. Горький, который на днях избран членом ЦИК, и я его буду просить принять посильное своё участие, чтобы облегчить бедственное положение нашего друга…»
А.А. Коринфский прибыл в Тверь, вероятно, в начале июня 1929 года. Потратив какое-то время на бытовое обустройство, он спешит в гости к Дрожжину. Этот приезд Коринфского в Низовку стал не только апофеозом 40-летней дружбы двух поэтов, но и актом гражданского мужества со стороны Дрожжина. По поводу ареста и суда над своим другом С.Д. Дрожжин оставил в дневнике однозначную запись: «Мой старейший друг – поэт А.А. Коринфский, один из лучших после Некрасова певцов народной свободы, обвинён по ложному доносу в неблагонадёжности и теперь лишённый права жительства в Ленинградском округе, 17 июня приехал ко мне в Низовку, прожил до 30 числа и, уезжая на жительство в Тверь, оставил в моём новом альбоме записей посещающих меня друзей, читателей и знакомых, целый ряд вдохновенных стихотворений».
Живя в Твери-Калинине, супруги Коринфские хронически бедствовали. Источниками дохода были небольшая пенсия и мизерные заработки. Особенно тяготило поэта клеймо «административно высланного».
В 27-м выпуске «Альманаха библиофила» (М., 1990) напечатан рассказ о встрече с Коринфским сотрудника Библиотеки им. Ленина Н.Н. Ильина. Вернувшись из ссылки, куда он попал в сентябре 1930-го по так называемому «академическому делу», Ильин поселился за 101-м километром от Москвы («минус шесть»), в Твери, на квартире местного кооператора и библиотекаря Николая Оттовича Широкого. «Через него я, – вспоминал Ильин, – познакомился с известным поэтом Аполлоном Коринфским, доживавшим тогда вместе с женой свои дни в Твери в забвении и большой нужде.
Однажды к моему хозяину зачем-то явился на редкость красивый старик, несмотря на явную свою дряхлость, державшийся чрезвычайно прямо и одетый в сильно поношенное, но когда-то щегольское пальто и итальянскую, с большими полями шляпу. «Аполлон Аполлонович Коринфский», – представил мне его Николай Оттович. Седая вьющаяся шевелюра обрамляла высокий лоб гостя. Его пышные длинные усы, подстриженная по-ассирийски бородка были белы, словно снег, и почти элегантны. Но выразительные когда-то большие голубые глаза смотрели теперь безжизненно и тускло и делали все лицо похожим на маску. Единственный проблеск чувства мне удалось уловить в его погасшем взгляде, когда Коринфский заговорил о заветном своем желании занять место на литераторских мостках Волкова кладбища. Стихов Коринфский более не печатал. После Октябрьской революции в его поэзии не нашлось нот, созвучных ей. Единственным источником существования «бывшего поэта» была нищенская пенсия, которую он сумел выхлопотать, доказав свой многолетний литературный стаж. По временам ему удавалось получать корректуру из имевшейся в Твери типографии, где набиралась местная газета. Но с развитием бумажного кризиса этот заработок стал реже.
