– Что здесь может быть нормального? Ведь ты даже не сердишься.

– У меня было целых два выходных дня, чтобы это пережить, – призналась я. – Кроме того, я не должна сердиться. Не хочу давать ей повод торжествовать. Да, у меня не все так хорошо, – показала я на свою голову. – Но разве есть хоть какой-нибудь выход? Так что придется терпеть. И не плачь, пожалуйста! Мне становится только хуже.

– Извини, – прошептала она. Когда мы въехали на парковку, она сняла очки, стерла расплывшуюся под глазами тушь и натянуто улыбнулась: – Ну вот, я в порядке!

– А теперь скажи откровенно. Я действительно так ужасно выгляжу? Только честно.

– Тебе, конечно, здорово удалось все замаскировать, – ответила Сара. – Просто я знаю правду, и от этого мне не по себе.

На самом деле она не знала и половины.

– Если кто-нибудь что-нибудь будет говорить, а говорить обязательно будут, скажи, что я поскользнулась на мокром полу и ударилась головой о кофейный столик. – (Услышав мою легенду, Сара удивленно округлила глаза.) – А что, ты можешь предложить что-нибудь получше? – рассердилась я.

– Нет, – вздохнула она. – Оставь аспирин у себя. Он тебе еще пригодится.

– Ну как, готова? – поспешно сменила я тему.

Не хотелось, чтобы Сара расстраивалась, особенно из-за меня. Злиться и грустить было совсем не в ее характере. И я чувствовала себя не в своей тарелке.

Она тяжело вздохнула и кивнула.

Мои товарки по команде и самые отчаянные сплетницы все же спросили про травму, остальные только молча смотрели. Неприятно, конечно, но после своего провального выхода в свет я и так была притчей во языцех. Больше всего на свете мне хотелось снова стать человеком-невидимкой или хотя бы не знать о ходивших обо мне сплетнях.

Я шла в класс на урок английского и радовалась, что пришлось врать про падение только двум ученикам из трех. Усевшись на свое место, я достала сочинение, чтобы сдать мисс Эббот.

– Ну как, очень больно? – спросил Эван, успевший занять соседний стул.

И тут в класс вошла Бренда Пирс. Она направилась к своему месту рядом со мной и недовольно нахмурилась, обнаружив, что оно уже занято. Эван только вежливо улыбнулся и пожал плечами.

– Похоже, ты нажил себе врага, – проигнорировав его вопрос, сухо заметила я.

– Ничего, перебьется, – равнодушно бросил Эван. – Ну так что, голова не болит?

– Пришлось утром принять аспирин. Терпеть можно. Больно, только когда резко поворачиваешь голову, – неохотно призналась я.

– Вот и хорошо, – небрежно сказал Эван. Надо же, все спрашивали, что случилось, но никто, кроме Эвана, не догадался поинтересоваться, как я себя чувствую. – Как провела выходные? – прошептал Эван.

– Хорошо, – не глядя на него, ответила я.

Когда мы сдали сочинения, мисс Эббот начала объяснять, какую книгу хочет дать нам в качестве домашнего чтения. А еще она велела нам прочесть короткий рассказ, предложив начать прямо на уроке, после того как мы получим письменное задание.

– Ну так как, мы с тобой разговариваем или нет? – тихонько спросил Эван, когда мисс Эббот вышла из класса.

– Конечно, – удивленно посмотрела я на него. – Почему ты спрашиваешь?

– Тебя не поймешь. Поэтому я хочу быть уверен, что сегодня мы начнем не с чистого листа.

– Из меня плохой собеседник, – призналась я, уткнувшись в книгу.

– Знаю. – На лице его появилась ненавистная мне насмешливая ухмылка.

Но я решила не спрашивать, что означает его ухмылка, и до конца урока ни разу на него не взглянула. Не то у меня было настроение, чтобы отгадывать загадки и пытаться понять, кто такой этот Эван Мэтьюс. По крайней мере, не сегодня. Я просто хотела как-то пережить этот день, по возможности привлекая к себе минимум внимания. Ах, если бы все было так просто!

После урока английского Эван проводил меня до дверей художественного класса мисс Майер. Он больше не делал попыток со мной заговаривать. Но когда я шла по коридору, стараясь ни на кого не смотреть, то постоянно ловила на себе его встревоженный взгляд. Мне пришлось подавить в себе все эмоции, чтобы не чувствовать боли и унижения, не видеть косых взглядов, не слышать перешептываний у себя за спиной.

– Предлагаю вам сегодня прогуляться по территории школы, чтобы сделать фотографии для заставки к каждому месяцу календаря, – сообщила мисс Майер. – Снимки вывесят на стене в вестибюле для всеобщего обозрения. А потом путем голосования будут отобраны двенадцать лучших работ. Фотография, что наберет наибольшее число голосов, будет помещена на обложке календаря. У кого есть вопросы?

Класс притих. Тогда мисс Майер попросила помочь ей достать из шкафа фотокамеры.

– Ну что, берешься за обложку? – спросила я Эвана, стоявшего за моей спиной с собственной фотокамерой в руках.

– Я берусь сделать фотографию.

– Внимание! Через сорок минут все должны вернуться в кабинет и отдать мне фотокамеры, – объявила мисс Майер.

Весь класс дружно высыпал в коридор, который вел к выходу на задний двор. Я выбрала боковую лестницу, спустившись с которой можно было пройти на футбольное поле и теннисные корты.

– Можно мне с тобой? – спросил меня Эван.

Обернувшись, я безразлично пожала плечами. И он молча пошел за мной. Когда мы оказались во дворе, холодный воздух тут же обжег мне лицо. Легкий ветерок здорово бодрил, помогая выйти из ступора. Я остановилась, чтобы полюбоваться яркими красками листвы, а затем направилась в сторону футбольного поля.

– А что тебе сказали родители, когда ты в пятницу вернулся насквозь промокшим?

– Их не было дома, – небрежно махнул он рукой.

– А тебя что, не волнует, дома они или нет? – машинально спросила я, особо не рассчитывая на честный ответ, поскольку это, в общем-то, было не мое дело.

Но он ответил.

– Я привык. Хотя, пока брат не уехал в колледж, было гораздо легче, – сказал он и сразу задал встречный вопрос: – А ты что, живешь с дядей и тетей?

– Ага. – Я наклонилась сфотографировать поле через забор и слегка сместила объектив камеры, чтобы получить размытое изображение. Выпрямившись, я направилась в сторону рощи за трибунами.

– Похоже, тебе нелегко приходится? – небрежно поинтересовался Эван, словно заранее знал ответ.

– Да, нелегко, – согласилась я.

У меня не было необходимости лгать, по крайней мере пока. Мы оба балансировали у опасной черты, но до конца так и не раскрылись.

– Держат в узде? – Еще один вопрос, больше похожий на утверждение.

– Угу, – отозвалась я, продолжая снимать зеленую листву, кое-где тронутую красным и оранжевым. – А вот тебя-то уж точно в узде не держат.

– Думаю, да.

И тут внезапный порыв ветра растрепал мне челку, обнажив лоб. Эван вздрогнул, точно от удара под дых. Я невольно покраснела, так как только сейчас поняла, что он даже не подозревал о моей ране на лбу.

– Похоже, тебе не слишком везет? – спросил он.

– Все относительно, – ушла я от прямого ответа на вопрос и попыталась поправить челку, чтобы скрыть багровые следы своего невезения. И, решив сменить тему, поинтересовалась: – А сколько у тебя братьев и сестер?

– Только один брат. Джаред. Студент первого курса Корнельского университета. А у тебя?

– Родных нет, только двоюродные. Они еще маленькие. Твой брат похож на тебя?

– Совершенно не похож. Он очень спокойный, музыку любит больше, чем спорт, и вообще у него легкий характер.

При этих словах я невольно улыбнулась. Эван ответил мне теплой улыбкой, а мое сердце вдруг встрепенулось и вышло из сонного состояния, в котором пребывало два долгих дня.

– Скажи, в какой колледж ты собираешься поступать? – задал очередной вопрос Эван.

– Еще не выбрала. Есть несколько в Калифорнии и один в Нью-Йорке. Конечно, я очень хотела бы поступить в Стэнфорд, если меня туда примут.

– Слышал, во вторник они приезжали посмотреть, как ты играешь.

Я кивнула и нацелила камеру на живописный куст, взяв крупным планом опавшие листья.