Так что вместо пиршества герцог Наксосский скромно отужинал в обществе одного капитана Синана. А когда стемнело, он покинул дворец через потайную дверь. Одет он был как простой моряк, лишь саблю, более привычную и турецким, и европейским мореплавателям, заменяла шпага — все-таки его с юности, проведенной при дворе императора Максимилиана, обучали обращению с этим оружием.

Роскошный сад, заложенный еще при Катерине Корнаро, долгое время пребывал в дикости и запустении, правда, последний наместник приказал привести его в порядок, но благоустройство не успели довести до конца.

Давешний старик ждал его за оградой.

— Шалом, адон Иосиф, — сказал он.

— Шалом, мар Шилох.

Дальнейший разговор происходил на ладино — языке, родном для них обоих.

— Может быть, не стоило тебе, господин, покидать дворец? Это слишком опасно.

— Я видел много опасностей. К тому же, — Иосиф Наси усмехнулся, — Синан наверняка позаботился об охране. Пройдемся.

Они свернули к набережной; Иосиф — небрежно положив руку на эфес шпаги, Шилох — пригнув голову и как бы скособочившись, точно стремился стать невидимым.

— Сколько лет мы не виделись, реб Шилох? Двадцать пять?

— Больше. Нынче двадцать седьмой год, как твоя семья покинула Венецию.

— Да? Признаюсь, не считал. — От тривиальных замечаний на тему «как летят годы» герцог воздержался.

— Как здоровье донны Рейны, да живет она сто двадцать лет? — вежливо осведомился Шилох.

— Благодарю, хорошо. А как твоя дочь?

Шилох остановился.

— Как я понимаю, князь, с любезностями покончено и мы перешли к делу?

— Да. Но я тем не менее рад был бы слышать, что Джессика жива и здорова.

— Это так. Она сейчас в Мессине, ждет от меня известий. Мы решили, что до твоих дальнейших указаний нам пока лучше не встречаться.

— Мы обсудим это.

Ночь была лунная, но даже если головорезы Синана и шли вслед за герцогом, разглядеть их не было никакой возможности — бывший пират хорошо натаскал своих парней.

Иосиф Наси уселся на парапет, укрепленный мраморной глыбой с какой-то греческой надписью — наверное, уцелела с византийских времен. Шилох встал перед ним.

— Я никогда не видел твою дочь, — медленно произнес Иосиф. — Она родилась много позже моего отъезда. И я не вправе был требовать от нее той же службы, что и от тебя. И тем более — таких жертв. Ибо сдается мне, ее жертва много больше, чем твоя. Ты всего лишь рисковал жизнью — как и все мы. Она пожертвовала своим честным именем.

Шилох мрачно кивнул.

— Да, община отслужила по ней поминальную службу, как по умершей. Но у нас с Джессикой не было иного выхода. Наши противники должны были доверять ей настолько же, насколько ненавидят и презирают меня. Подумать только — предать и обокрасть отца, отречься от веры — это у них почитается за деяние, достойное похвалы, даже за геройство! Ты прав, господин, — мне было легче. Я должен был всего лишь быть осмеян и обманут. Ведь те, кто хотят обманывать, сами без труда будут обмануты, а те, кто смеется над другими, становятся посмешищем. — Он говорил с ядовитой горечью, какой никогда не чувствовалось в речах герцога. — Что ж, я согласился подыграть в их фарсе, прикинувшись именно таким, каким они хотели меня видеть.

— Венецианцы совсем не изменились с тех пор, как я жил в этом городе, — негромко отозвался Иосиф Наси. — Все те же интриги и страсть к предательству. Это и вправду смешно.

— Было бы смешно, — резко сказал Шилох, — если бы они не оставляли за собой столько трупов.

— Тем больше оснований гордиться сделанным. Мы неплохо потрудились, мар Шилох. Подумать только, они сами убрали единственного человека, который мог помешать султанской эскадре высадиться на Кипре! Конечно, это потребовало немало времени и усилий. Сначала заронить в нужные головы мысль о замене опытного полководца на ничтожного Бассанио. Потом подстроить этому мужеложцу выгодную женитьбу, чтоб у него были средства на взятки. Внедрить в его окружение твою дочь…

— Измаил-бей тоже немало способствовал нам в этой истории с женитьбой.

— Верно. Он из морисков, после бегства из Испании достиг в Берберии немалых успехов, так что «принцем Марокканским» его прозвали не для красного слова.

— А настоящего принца… Арагонского… ты, господин, использовал втемную?

— Да. Молодому человеку положительно не везет с женитьбой. Впрочем, не такому уж молодому — он прежде был генерал-губернатором Сицилии. Так или иначе, прочие претенденты на руку и приданое синьоры Порции освободили место для нашего кандидата. Забавно, но тридцать лет назад отец этого принца, дон Франциско, который тогда вдовствовал, также выстроил изрядную интригу, чтоб получить руку и приданое донны Рейны. И это была игра, в которой его соперник рисковал и свободой, и головой.

— И этим соперником был ты.

— Да, и я выиграл. Но мы говорим о том, что случилось недавно. Я должен был попридержать агента Сената в Стамбуле. Арест французских кораблей нужен был мне для других целей, но он пришелся весьма кстати. Все остальное эти благородные господа сделали сами. Разумеется, они полагали, что действовали ради собственной выгоды, но в конечном счете никто не послужил султану усерднее, чем они. Дорога для Ульдж-Али оказалась расчищена. Пожар в Арсенале тоже немало тому способствовал. Прежний начальник Арсенала ни за что не допустил бы, чтоб сожгли все корабли, стоявшие в сухом доке. Вот что бывает, когда на стратегические места назначают чьих-то приятелей, собутыльников и любовников.

— Но тут пришлось немного зачищать концы, — вставил Шилох. — Не самим, конечно. Тот отравитель, датчанин… я сообщал о нем раньше… редкостный мошенник…

— Иногда только с такими и можно иметь дело.

— В любом случае он не знает, на кого работает. Джессика посещала его как приближенная дама синьоры Порции, каковой она тогда и была.

— Хорошо. Можно сказать, что операция «турецкий еврей против венецианского мавра» увенчалась успехом. Но…

Шилох вскинул голову.

— Разве твое назначение на пост губернатора Кипра — не дело решенное?

— Все об этом говорят. Однако это будет зависеть от того, чем завершится война.

— Но война закончена!

— Война по-настоящему еще не начиналась. Римский папа, которому дым от костров — приятное благоухание, объявил крестовый поход. Крестовый поход! Кому, как не нам, знать, к чему это всегда приводит… До сих пор Венеция, Франция и Испания враждовали между собой, но если они объединятся, Блистательная Порта может потерять владычество на море.

— Но христианский мир уже собирал против султанского флота армаду, равной которой не было нигде и никогда! Пятьсот боевых кораблей! Но Хайраддин разбил их.

— Хайраддин, Синан и Драгут. Но Хайраддина и Драгута уже нет в живых, а Синан — глубокий старик. Остается Ульдж-Али, но у него нет такого опыта. Справится ли он? Между тем Великий визирь спит и видит, как бы меня уничтожить. Ради этого он готов заключить мир хоть с шайтаном, хоть с папой. И каждый день нашептывает о том султану.

— А султан?

— Губит свое здоровье, — Наси не хотел говорить прямо о недуге своего благодетеля, но Шилох его понял. Увы, недуг султана, столь редкий в мусульманских странах, давно стал притчей во языцех. У отца его, Сулеймана Великолепного, была одна пламенная страсть — прекрасная Хуррем, и потому именно ее сын стал наследником трона. А у Селима, сына Хуррем, в европейских странах именуемой Роксоланой, тоже была лишь одна страсть — пьянство. — Но мы отвлеклись. Вернемся же к тому, с чего начали.

— Да. Мы с дочерью ждем твоих распоряжений.

— Полагаю, вы заслужили награду и отдохновение от трудов. Можешь выбрать место для жительства в любом из моих владений.

— Вряд ли на островах найдется для меня дело.

— Но я говорю не только об островах. Сулейман Кануни даровал мне город Тверию. Не хочешь ли поселиться там?

Последовало молчание, потом Шилох произнес[9]: