Юлия написала, что сидит в ближайшем ресторане. Я сняла шлем, отстегнула лыжи и отнесла Давиду. Он спросил по-английски, как прошел спуск.
– Стремительно.
– Не знал, что ты умеешь кататься на горных лыжах.
– Я и не особенно умею. Гораздо лучше мне удаются прыжки с трамплина. Мой рекорд сто сорок три с половиной метра.
Стоящий с Давидом парень присвистнул. Я смахнула пот со лба, достала из машины свою обувь и переобулась, ощущая, как приятно снова твердо стоять на земле. Юлия сидела за столиком у окна и нервно позвякивала ложкой в пустой чашке.
– Ты слишком медленно катаешься. Какой смысл в охране, если она не в состоянии держаться рядом?
Ничего не ответив, я подошла к бару и взяла бутылку фруктового лимонада. Вытянула под столом ноги. Хотелось принять горячий душ, но Юлия, похоже, никуда не торопилась. Она сидела, поглядывая на группу мужчин за соседним столиком. Симпатичные ребята, на вид лет по тридцать. Вскоре некоторые из них заметили взгляды Юлии и начали строить глазки в ответ. Я сидела спокойно, не вмешиваясь в их игру даже тогда, когда один подошел и поинтересовался у Юлии, что она делает сегодня вечером. Юлия извинилась, сказав, что вечером у нее свидание с главным мужчиной ее жизни. У меня в ушах зазвучала песня «My Heart Belongs to Daddy»[1].
Неужели Гезолиан позволил своей дочери спать с Сюрьяненом из деловых соображений? Королевские семьи и правители часто заключают браки в политических целях, так почему этого нельзя делать ради бизнеса? Сюрьянен любил Юлию, но в ней я не заметила никакого интереса к жениху, кроме делового.
Отказ мужчину не смутил, и он принялся выпрашивать у Юлии номер телефона. Она сделала высокомерное лицо и отвернулась. За соседним столиком болтали, смеялись и пили глинтвейн. Юлия допила чай и поднялась. Мужчина возле нас показал жестом, что девушка разбила ему сердце, но она лишь рассмеялась в ответ. Надеюсь, парень не слишком расстроился.
Давид дремал на водительском месте, но, зная его, я прекрасно понимала, что в случае опасности он проснется и соберется в десятую долю секунды. Но для Юлии он разыграл целое представление. Мне пришлось громко постучать в окно, прежде чем он проснулся, недоуменно взглянул на нас и, сладко потянувшись, отправился открывать заднюю дверь. От запаха его туалетной воды волоски на моей коже поднялись дыбом, а внизу живота разлилась горячая волна. Я даже боялась того, какую власть имеет надо мной Давид! И прекрасно знала, что сделаю все возможное, лишь бы выбраться к нему вечером и побыть хоть немного наедине!
Юлия выразила желание зайти в магазин сыра, а я обнаружила, что кончился защитный крем для лица, и Давид высадил меня у супермаркета.
– Я живу на этой же улице, в двадцать первом доме.
На самом деле он уже раньше сказал мне, что его дом – номер тридцать восемь. Наверное, таким образом он приглашал меня на девять вечера. На парковке перед супермаркетом было некуда поставить лимузин, и Давид повез Юлию к сырной лавке.
Полагаю, по мнению Сюрьянена, я не имела права оставлять Юлию ни на мгновение, но я надеялась, что при необходимости Давид сможет ее защитить. Разумеется, если это не будет противоречить его интересам. Я уже зашла в супермаркет, как вдруг сообразила, что дочь врага могла бы служить Давиду прекрасным объектом для похищения и шантажа. И я, ее личный охранник, бездумно оставила ее одну в обществе временного водителя, который может воспользоваться ситуацией. Но неужели Давид способен так подло поступить со мной? Я снова была готова поверить чему угодно.
Я быстро нашла защитный крем, но в кассу стояла длинная очередь. Когда передо мной остался всего один человек – крошечная японка, я уже изнемогала от нетерпения. Женщина покупала бананы и рылась в карманах, пытаясь объяснить кассирше, что у нее куда-то делась купюра, но та не понимала по-английски. Японка занервничала и принялась плачущим голосом спрашивать, говорит ли кто-нибудь в очереди по-английски. Желая поскорее вернуться к Юлии, я пыталась помочь японке, но перевести ее слова на французский все равно не смогла. Я была готова расплакаться, но вместо этого истерически рассмеялась. К счастью, стоявшая сзади пожилая пара владела обоими языками и помогла несчастной покупательнице.
Я бросилась бегом к сырному магазину. Лимузина на парковке не было. Запыхавшись, я ворвалась внутрь и увидела Юлию, которая не торопясь пробовала сыры. Я тоже была голодна, поэтому присоединилась к ней, отказавшись, правда, от предложенного хозяином красного вина.
– Папа предпочитает твердые сыры. Я возьму ему вот этот.
Юлия попросила взвесить ей триста граммов старого грюйера, расплатилась кредитной картой и протянула мне пакет с покупкой. Вечерело, на дорогах стали собираться пробки, лыжники спустились с трасс и возвращались по домам и гостиницам. К магазину подъехал наш лимузин, вынырнув из какого-то переулка. Давиду пришлось постараться, чтобы на такой огромной машине вписаться в поворот. Он перекрыл всю улицу, и сзади быстро скопилась очередь гудящих автомобилей. Не обращая на них ни малейшего внимания, Юлия с неторопливой элегантностью села на заднее сиденье. Я встала перед автомобилем, раскинув руки в типичном для жителей Южной Европы жесте: если кто торопится, то пусть немного подождет, уж тут ничего не поделаешь… Чтобы развернуться, Давиду пришлось спуститься с горы, затем мы снова направились вверх. Ветер утих, народ вывалил на открытые веранды баров и ресторанов: посидеть на солнышке, наслаждаясь вечерними коктейлями. Мне хотелось выкинуть Юлию из машины, перетащить Давида на заднее сиденье, прижаться к нему и разобраться наконец, носит он парик или это его родная шевелюра и что скрывает взгляд за цветными линзами. Но приходилось держать себя в руках.
Вернувшись в шале, я отправилась в ванную и стояла под горячим душем, пока окончательно не согрелась. Затем пошла на кухню раздобыть еды. Пьер сидел на стуле, задрав ноги на стол, и читал книгу. Увидев меня, он улыбнулся, вскочил и расцеловал в обе щеки. Наверное, в этом доме было положено целовать женщин при встрече. Я не возражала, но если он посягнет на большее, то получит жесткий отпор. Не делая подобных попыток, Пьер предложил мне горячий бутерброд с ветчиной и французской горчицей. В Хевосенперсете мы с дядей Яри всегда сами готовили горчицу. Дядя любил острую, и однажды сосед Матти Хаккарайнен чуть не сжег себе весь рот, отведав сосиску с нашей домашней приправой. Так что после Хевосенперсете любая горчица казалась мне мягкой и нежной на вкус.
– А ты давно здесь работаешь? – поинтересовалась я.
– Этот дом построен пять лет назад. Я живу здесь с момента его основания. До этого я работал поваром в ресторане Монтро.
– Понятно. Я тоже, бывало, работала в ресторане. Только охранником.
Из огромного, под потолок, холодильника Пьер достал мясо и поставил в духовку, разогретую до ста двадцати градусов. Затем принялся резать овощи.
– Ну а ты? Давно на службе мадам Герболт?
– Всего пару недель. Ее отец здесь часто бывает?
Пьер рассказал, что Гезолиан иногда останавливается в доме, но Юлия здесь впервые.
– Месье Шагал много путешествует и с удовольствием предоставляет дом своим друзьям. А иногда я целые недели провожу в одиночестве, лишь из деревни изредка приходит уборщица.
– А чем занимается месье Шагал?
Пьер замер с поднятым ножом, с губ исчезла улыбка.
– Хилья! – Он с таким выдохом произнес первый звук, что получилось «Илья». – Хилья, у меня хорошая работа. Я не хочу ее потерять из-за лишней болтовни.
Казалось, Пьера совсем не интересует частая смена водителей. Во всяком случае, на эту тему он говорил с совершенно безучастным видом. Ну и хорошо. Затем он принялся задавать вопросы о финской традиционной кухне, и мне даже пришлось приложить некоторые усилия, чтобы не начать ему рассказывать, какие блюда готовили мы с дядей в Хевосенперсете. История моего детства не предназначена для случайных ушей. В Академии частной охраны меня часто ругали за скрытность, я никогда никому ничего не рассказывала о себе. Поддерживал меня лишь Майк Вирту:
