Я наклонилась, взяла с пола стакан с ромом и одним глотком выпила его до дна. По телу мгновенно разлилось тепло и покой, но я знала, что это ощущение обманчиво.

– Ты задал мне кучу загадок, оставил кольцо и карты. Пусть ребенок займется чем-нибудь, пока взрослые дяди спасают мир, да?

– Нет, я отнюдь не считаю тебя ребенком. Хилья, дорогая, не будем снова начинать эту тему! У нас всего несколько часов, давай не будем тратить их на ссоры.

Давид поднялся и обнял меня. И я снова забыла про гордость и подчинилась. Я ответила на его поцелуй, и мы снова упали на кровать, как вдруг в кармане брошенных на пол брюк зазвонил телефон. Давид отстранился от меня и потянулся за ним.

– Алло? Да, да, – произнес он по-русски.

Он говорил коротко и четко, словно подчиненный в ответ на вопросы шефа. Затем нажал на кнопку отбоя и принялся одеваться.

– Извини, Хилья. Это звонил Леша. Гезолиану пришла посылка, я должен съездить в Айгель и забрать ее.

– Какая посылка?

– Откуда я знаю? Водителю не докладывают. Поедешь со мной? В лимузине сзади затемненные окна, тебя не будет видно. В Айгель ехать минут двадцать, так что мы вполне успеем поговорить. Потом я высажу тебя на окраине, и до шале ты дойдешь пешком.

Я согласилась: нам следовало многое обсудить. Давид достал из шкафа револьвер.

– Да, предпочитаю, так же как и ты, всегда носить с собой оружие, – усмехнулся он, заметив мой взгляд. – Еще контактные линзы, и я готов.

Я подождала в коридоре, пока Давид заберет лимузин из гаража. Странно, что господин Шагал не держал его в гараже шале. Когда я спросила об этом, Давид ответил, что это арендованная машина.

– «Бьюик» Шагала стоит на стоянке женевского аэропорта. Кое у кого, похоже, есть деньги месяцами оплачивать стоянку в таком месте.

Был ясный вечер, тучи развеялись, на другой стороне озера мелькали огоньки. В Айгель вела такая крутая дорога, что от перемены давления у меня даже закладывало уши. Когда мы миновали Лейсен, я спросила, как он нашел Дейвидаса.

– У меня еще остались друзья в Европоле, несмотря на то что мое имя там стало почти ругательством. Дейвидас родился в Каунасе – родном городе Гинтаре. Перед смертью она успела сообщить, где я могу найти сына.

– Наверное, я неправильно задала вопрос: как она нашла тебя? Ты же скрывался от всего мира.

Мы проехали мимо ресторана, на веранде которого сидели и курили мужчины, держа в руках огромные кружки пива. Рты у них двигались, словно они пели, но до нас не доносилось ни единого звука. Наверняка Юрий Транков был знаком с Гинтаре и видел ребенка.

– Через Яана и моих родителей. Она позвонила родителям, и поскольку они просто не знали, кому еще можно позвонить, дали ей телефон Яана.

Яан Ранд, по кличке Касси, был связным Давида в Европоле. Его обвинили в совращении малолетних, и ему пришлось оставить службу. В настоящее время он жил монахом в тосканском монастыре Сан-Антимо.

Прошлой осенью в минуту отчаяния я тоже позвонила родителям Давида. Мое имя им ничего не сказало, и я повесила трубку, чувствуя себя совершенно отвратительно. Яану Ранду, похоже, Давид безгранично доверял.

– Наверное, в тот момент Гинтаре мучилась от отсутствия денег и героина, потому что моим врагам она тоже рассказала о моем намерении приехать в Тарту.

– Но ведь этим она навлекла опасность на своего сына!

– Я никогда не испытывал ломки и не знаю, что это такое. А может, Гинтаре просто работала на два фронта, ведь она всегда была умной женщиной. Однако к тому моменту, когда прибыли люди Гезолиана, мы с Дейвидасом уже перебрались в Польшу.

Неуловимый и непобедимый Давид! Ему удалось ускользнуть от врагов вместе с сыном и затеряться в Европе. В его голосе я различила нотки бахвальства: смотрите, мол, какой я крутой! Майк Вирту часто говорил, что излишняя самоуверенность плохо кончается и мои победы в дзюдо над противником на двадцать килограммов тяжелее еще не повод задирать нос. Но нельзя не признать, что иногда самоуверенность помогает: вряд ли Давиду удались бы его немыслимые трюки, если бы он не верил безоговорочно в свои силы.

В Айгеле лимузин едва протискивался по узким улочкам. Мы припарковались в тупичке возле вокзала, и Давид вышел, попросив немного подождать. Прошло пять минут, потом десять. Давид не возвращался. Я занервничала. Неужели он попал в расставленную Гезолианом ловушку?

Стрелка часов приближалась к одиннадцати, двери вокзала закрылись. Я взглянула на приборную панель. Давид оставил ключи в замке зажигания, может, не стоит больше ждать? Я уже приоткрыла дверь, как вдруг вдалеке показался знакомый силуэт. Давид нес что-то похожее на большую коробку шоколадных конфет, довольно легкую по виду.

– Что там? – спросила я, когда он сел на свое место и завел машину.

– Не знаю. Отправлено с поездом курьерской службой, вряд ли что-нибудь очень ценное. Может, Гезолиан решил преподнести дочери шелковый платок за пару тысяч франков, посылка почти невесомая.

– Не хочешь ее вскрыть?

– Ты вполне можешь и сама об этом позаботиться, ведь сегодняшнюю ночь ты проведешь с этой посылкой под одной крышей. – Давид рассмеялся. – Хилья, дорогая, любопытство сгубило кошку!

Не успела я возразить, что рысь любопытство вряд ли погубит, как Давид резко повернул, пытаясь избежать столкновения с мотоциклистом, внезапно выскочившим из-за поворота. Он успел увернуться, а мотоциклист полетел прямо до следующего поворота. Айгель располагался на несколько сот метров ниже Лейсена, но на улицах было страшно скользко, и погода совершенно не благоприятствовала лихачам.

Я попыталась завести разговор на эту тему, но Давид отвечал односложно, сосредоточившись на дороге.

– Дейвидас родился здоровым? – спросила я, когда мы выехали из города. – Ведь его мама употребляла наркотики. Или она завязала на период беременности?

– Нет, – глубоко вздохнул Давид. – Он очень нервный и ранимый мальчик. К тому же получил травму при рождении и у него проблемы с левой ногой. Но говорят, это поправимо, надо сделать операцию. Следует только найти хорошего врача.

Лимузин полз вверх по склону. На асфальте блестел тонкий слой льда, и на одном из поворотов встречная машина чуть не улетела вниз. Давид сбросил скорость. Я подалась вперед как можно ближе к нему и сидела, вдыхая знакомый запах. Из-под волос, снова собранных в хвост, виднелся затылок, который я столько раз целовала.

– И еще вопрос – о Гезолиане. Если Европолу известно, что он торгует изотопом, который используется при создании оружия, то почему ему разрешают так свободно кататься по всей Европе?

– У него дипломатическая неприкосновенность. Он занимает высокое положение в Белоруссии и официально числится сотрудником посольства в Киргизии. Правда, сомневаюсь, чтобы он хоть раз был в этой стране.

– Но ведь он обвиняется в преступлении – торговле радиоактивным изотопом!

– И это может подтвердить всего один оставшийся в живых свидетель – я, виновный в смерти четырех человек. Ведь это я убил Васильева, а вместе с ним и его людей – Петрова, Воронова и Грязева. Мы работали вместе, они доверяли мне. Да, я знаю, что всего лишь выполнял приказ, но тем не менее ответственность за их смерть и ту боль, которую испытали их близкие, лежит на мне.

В зеркале заднего вида я видела его глаза. В цветных линзах они казались совсем чужими, знакомыми остались лишь маленькие морщинки. Я погладила его по затылку, затем по щеке. А потом попросила остановить машину.

– Я хочу поцеловать тебя здесь, где не так много народу, как в Лейсене.

Я пересела на переднее сиденье, и Давид заглушил мотор. Одного поцелуя было мало, мне хотелось еще и еще, я с такой силой прижалась к его губам, что, казалось, почувствовала кровь на своих. Внутри все горело, голова кружилась, фары встречных машин слепили, стоило на мгновение открыть глаза. Мгновение, еще одно… Я с трудом оторвалась от Давида, открыла дверь и пересела назад. Давид завел мотор.