Наталья Фёдоровна услышала шаги и оглянулась. Узнав Игоря, она закивала ему и слабо, как-то виновато улыбнулась.

— Готово, готово, — сказала она, отходя от окна и двумя руками поправляя пышные тёмные волосы, собранные на затылке.

Они подошли к её столу, и Наталья Фёдоровна достала из ящика заключение экспертизы. К листу была приклеена фотография, какой-то морщинистый, белёсый листок и тёмные, плохо разборчивые буквы на нём, три неровных, коротких строчки.

— Хочешь своими глазами посмотреть? — спросила Наталья Фёдоровна.

Она осторожно достала из стоявшей на соседнем столе небольшой муфельной печи два сложенных стёклышка и показала Откаленко.

— Видишь? В эксикаторе комок пепла увлажнился, и тогда его удалось на стекле расправить и другим прижать. А потом в печь. Температура там огромная. Пепел белеет, а текст выступает, в чернилах-то или шариковой краске содержится металл, он не сгорает. Да знаешь ты всё это, чего я тебе повторяю! Привыкла понимаешь, всё объяснять.

Откаленко молча и жадно всматривался в проступивший под стёклышком текст. Чудо, что ни говори. Ведь из комка пепла, из дотла сгоревшей бумаги возник вдруг текст. Но сразу понять и прочесть такой текст было невозможно. И тогда Игорь перевёл взгляд на протокол экспертизы, который держал в другой руке. Он пропустил несколько первых, вводных строк. Ага, вот эксперт приводит сохранившийся в записке текст: «…уюсь… долю Бориса за… в мае полн… Поте…». А дальше в протоколе следовал предполагаемый полный текст с логически заполненными пропусками: «Обязуюсь вернуть долю Бориса за (такой-то месяц) в мае полностью. Потехин».

— Интересно, — медленно произнёс Откаленко, потирая подбородок. — Это не воры писали. Это хозяин квартиры писал. Расписка это, обязательство.

— Безусловно, — кивнула Наталья Фёдоровна. — Как думаешь, пригодится?

— Возможно. Когда-нибудь. Но к краже отношения не имеет. А вот записочка, которую я вам передал, точно имеет.

— С записочкой проще, — махнула рукой Наталья Фёдоровна. — Вернее, со штампиком на обороте. Прочесть его труда не составило.

— Вам — конечно, — улыбнулся Игорь. — А я…

— Само собой, — поспешно согласилась Наталья Фёдоровна и достала из ящика стола ещё один лист. — Вот заключение. Блокнот изготовлен цехом ширпотреба типографии в городе Орджоникидзе. Я, кстати, сразу же и справку навела, чтобы быстрее было. У вас же всегда пожар. Так вот, вся продукция цеха реализуется в пределах Северного Кавказа.

— О! — поднял палец Игорь. — То, что требуется.

— Поможет?

— Ещё как! Спасибо вам огромное.

Откаленко забрал оба протокола экспертиз и направился к себе.

Взглянув на часы, Игорь убедился, что было всего половина одиннадцатого. Помедлив, он снял трубку и набрал короткий номер.

— Фёдор Кузьмич, это Откаленко говорит. Разрешите часа на два-три машину… Да… Слушаюсь. Буду… Доложу.

Он кончил говорить и схватился уже за другой телефон, городской. Нужный номер он отыскал в лежащей перед ним папке, на одном из листков.

— Будьте добры Илью Васильевича… Илья Васильевич? Откаленко из МУРа беспокоит. Доброе здоровье. Да, хотелось бы всё-таки повидаться. Новенькое? Ну, как сказать. Видно, будет. Что, если сегодня, в конце дня? В семнадцать? Отлично, жду. Да, ко мне прошу. Вы у меня в гостях ещё не были, а я уже два раза был. Да, пожалуйста, запишите… — Игорь продиктовал адрес и повесил трубку.

После этого он достал толстый справочник по Москве, некоторое время сосредоточенно возился с ним, выписал несколько адресов и, вздохнув, снова взялся за телефон. На этот раз он лишь вызвал машину.

Первый из магазинов, куда приехал Игорь, был огромный новый салон в Замоскворечье. Игорь пошёл к директору, представился и изложил свою просьбу. После этого к директору были вызваны товароведы и кое-кто из продавцов.

— Товарищи, — обратился к ним Игорь, — вы работаете здесь и вообще в этой сети не первый год. К вам большая просьба. Посмотрите на эти фотографии и постарайтесь вспомнить, проходили когда-нибудь через ваши руки эти вещи. Внимательно только посмотрите.

Роскошные фотографии пошли по рукам. Пожилые, солидные люди, с сединами и заметными брюшками, разглядывали их внимательно, некоторые с живым интересом, другие небрежно, с нарочито утомлённым, равнодушным видом, обменивались замечаниями, вспоминали, некоторые пытались эти вещи оценить, тут возникали лёгкие разногласия. Однако никто не узнал ни одной из вещей.

Подобная картина повторилась и в следующем комиссионном магазине. Ни одна из вещей через этот магазин не проходила в последние годы. Однако один из товароведов, пожилой, очень полный мужчина с огромной глянцевой лысиной, сдвинув на лоб очки, внимательно рассмотрел Откаленко и вдруг спросил:

— Я полагаю, вам это очень надо знать или нет?

— Очень, — подтвердил Игорь, с надеждой глядя па толстяка.

— Тогда я вам скажу, чтоб вы знали. Вот этот самый ларец лет восемь назад прошёл мимо меня из рук в руки, это так же точно, как то, что я Абрам Фёдорович Скворечня. Его продала пожилая дама, а купил один товарищ.

— А почему мимо вас, вы говорите? — поинтересовался Игорь.

— Потому что даму, видимо, не устроила предложенная мною цена, а тот…

— Ах, Абрам Фёдорович, — лениво махнул рукой другой товаровед. — Говорите же товарищу, как это делается, и всё такое. Ну, смешно же…

— Пожалуйста, — охотно согласился толстяк, словно только и ждал, чтобы его об этом попросили, и, обращаясь к Игорю, пояснил: — Если быть точным, чтоб вы знали, то у них просто договорённость была: она оценивает при нём, а он даёт, допустим, на тридцать или пятьдесят процентов больше. На этот раз было пятьдесят, не меньше, я по глазам видел.

— Неужели вы так хорошо запомнили эту сцену? — удивился Игорь.

Сосед толстяка, который предложил ему говорить всё, как есть, лениво усмехнулся в пышные усы и снисходительно пояснил:

— Когда, молодой человек, цена связана с вещью, у нас особая память.

— Тем более такая вещь! — темпераментно воскликнул толстяк. — Да ему сейчас цены нет, этому ларцу, не будь я Абрам Фёдорович, чтоб вы знали.

— Положим, цена есть всему, — спокойно поправил усатый.

— А скажите, Абрам Фёдорович, — снова вмешался Игорь, — вы смогли бы сейчас узнать того человека, который купил ларец?

— Смешной вопрос, — пожал плечами толстяк. — К вашему сведению, я могу забыть кого хотите, сестру, брата, свата, но только не такого покупателя.

— И какой же он был из себя?

— Какой? — Толстяк секунду помедлил, сняв очки и разглядывая потолок. — Так вот. У него была чёрная борода, очень светлые глаза, он был в канадской дублёнке — дело происходило зимой — и в шапке из скунса. Надеюсь, вам достаточно, а? — спросил он, победно взглянув на Игоря сквозь очки.

Вскоре Игорь распрощался и направился в третий магазин.

Здесь картина внезапно изменилась: товароведы узнали сразу две вещи: трость с костяным набалдашником и шахматы.

— Вы поймите, — сказала Игорю немолодая женщина-товаровед, удивительно румяная, с гладкими, чёрными волосами. — Поймите! По существу, это музейный экспонат, его не следовало отдавать в частные руки. И как их схватили, вы бы видели! Это же ужас! — Она драматично всплеснула пухлыми руками. — Всего день стояли, несмотря на цену! Можно подумать, люди сами печатают деньги.

— Давно это было?

— Ну, год назад. Ну, полтора.

— Можно установить точно, — вмешался директор, молодой фатовый человек с длинными волосами и аккуратными усиками. — Я только хотел бы уточнить, простите, что музейные вещи мы не пропускаем. Это вы, Маргарита Освальдовна, я бы сказал, художественно преувеличили в пылу рассказа. Так, конечно, бывает. Но товарищ из сугубо официального учреждения, и он может подумать…

— Анатолий Иванович, — поджала губы Маргарита Освальдовна, — когда речь идёт о вещах, я не ошибаюсь. Не было случая, как вы знаете, несмотря на…

— Вы меня не так поняли… Вернее, я не то хотел сказать… — покраснел Анатолий Иванович, и чёрные глазки его вдруг забегали, словно его поймали за чем-то нехорошим. — Я хотел сказать… Словом, если угодно, — он обратился к Игорю, — мы сейчас можем уточнить, когда эти шахматы были проданы.