Накануне войны Макс Линдер совершил триумфальное путешествие в Петербург. Финансовый мир Франции несколько месяцев спустя послал в царскую столицу более ответственного и серьезного гонца — Раймона Пуанкаре. Президента республики приняли не с таким непосредственным энтузиазмом. Город был покрыт баррикадами. Революционная волна вновь поднималась, по своей силе напоминая 1905 год. Царизм развязал войну с иностранным государством отчасти в надежде предотвратить войну гражданскую… Кинооператоры засняли для кинохроники официальные церемонии, но не восстания. Возвращение „Пуанкаре-война” (как прозвал его Жан Жорес) совпало с обострением кризиса, который привел к событиям 2 августа 1914 года.

„Да будет проклята война!” — так назвал фильм Альфред Машен в 1913 году. Многочисленные фильмы, открыто подготавливающие зрителя к войне, были ответом на его проклятие… И в Париже до 15 августа 1914 года воображали, что войну так же легко выиграть, как это делается в кино. Однако оборотная сторона медали обнаружилась тотчас же. Шарлеруа, Моранж… На подступах к Парижу возводят баррикады, роют окопы вблизи элегантной авеню дю Буа, обитатели которой бежали в Бордо, Гальени мобилизует такси, столица готовится к осаде, когда происходит „Чудо на Марне”… Но фронт остановился километрах в ста от Эйфелевой башни…

Во Франции прошла всеобщая мобилизация. Она изъяла из киностудий всех трудоспособных мужчин. Сам Макс Линдер, снявшись вместе с Габи Морлей в злободневном скетче „2 августа 1914 года”, отправился на фронт. Большинство техников, операторов, актеров было на казарменном положении. Военные власти реквизировали помещения киностудий и устроили там склады или казармы. Кинопленочная фабрика Патэ в Венсенне была превращена в военный завод. Кинопрокатные конторы, лишившись части своего штата, работали плохо. В стране, вступившей в войну, кино — веселое развлечение — было обречено на бездействие. Не сегодня-завтра кинопроизводство должно было полностью прекратиться.

Первая военная зима показала французам, что военная прогулка, которую они собрались было предпринять в Берлин, угрожала затянуться надолго. Линия фронта застыла в грозной неподвижности. Французские солдаты, засевшие в траншеях, страдали от грязи, крыс, бомбардировок. Была введена система увольнительных, что потребовало организации развлечений для фронтовиков. Стал очень скучать тыл: элегантная публика, возвратившись из Бордо, не нашла многого из того, что составляло прелесть предвоенного Парижа^[12]. Некоторое время единственным местом, привлекавшим фронтовиков-отпускников и тех, кто окопался в тылу, оставалось кино, где можно было на часок забыться и назначить любовное свидание. И 1915 году французское кинопроизводство стало постепенно возобновляться. Гомон и Патэ получили обратно свои помещения, напомнив, что кино является французской индустрией. Некоторым кинорежиссерам, актерам, операторам и другим даны были отсрочки.

Шарль Патэ в те времена являлся самым крупным кинопредпринимателем не только во Франции, но и во вссм мире. Он так характеризовал период, закончившийся к 1914 году:

„Кинематография вместе с военной промышленностью была единственной в мире промышленностью, где самое большое значение имело французское производство. Не считая производств, работающих на военные нужды, вряд ли во Франции что-нибудь развивалось так же быстро, давало такие же прибыли и так щедро вознаграждало служащих, как кинопроизводство”^[13].

Война и кино в области финансовой имели некоторые точки соприкосновения. Руководители фирмы „Братья Патэ” были связаны, например, с производством вооружения в Сент-Этьенне. Понятно, что объявление войны стимулировало дела „торговцев пушками” и способствовало выявлению до того скрытых трудностей у Патэ.

Капитал фирмы (2 млн. — в 1900 г., 5 млн. — в 1907 г.) вырос до 15, затем до 30 млн. в 1912–1913 годах. Прибыли (явные) были по-прежнему значительны, но не возросли. Баланс 1914 года показал, что прибыль в точности равна прибыли 1908 года (8,5 млн.). Дивиденды с 90 фр. за акцию в 100 фр. (1908–1911) снизились до 15 (1914). Конечно, с одной стороны, это явное уменьшение прибылей объяснялось бухгалтерскими манипуляциями, стремлением оставить некоторые средства в качестве резервов и делать новые очень существенные капиталовложения только за счет прибылей (всего 22 600 тыс. фр. в 1912 г.). Однако старая фирма шла по пути к исчезновению, и это отражалось на прибылях. „Золотой поток”, ознаменовавший первое десятилетие, заметно обмелел.

„С 1913 года, — пишет в своих мемуарах Шарль Патэ, — наша кинопленочная фабрика в Венсенне работала полным ходом. И прибыли, полученные нами из этого источника, позволили справиться с ударами, которые нам нанесла война. Однако она чуть было нас не погубила.

Значительная часть из тысячи рабочих, работавших день и ночь в три смены по восемь часов, была мобилизована. Кроме того, пироксилин, необходимый для изготовления кинопленки и служивший также для изготовления снарядов, был реквизирован для национальной обороны. Наконец, для устройства новых казарм реквизировали помещение. Однако нам удалось мало-помалу ослабить эти тиски… В продолжение второго триместра 1915 года наша фабрика кинопленки получила возможность вновь начать почти нормальную работу.

В Венсенне, в мастерской на авеню дю Буа, где фильмы раскрашивали по трафарету, насчитывалось до 500 работниц, а на фабрике в Жуанвиле — немногим более тысячи рабочих и работниц. Наконец, на фабриках в Контэнсузе, в Бельвиле на нас работало 600 или 700 рабочих.

Если к этим цифрам прибавить количество служащих в наших магазинах и конторах и в Париже и в провинции, то это составит приблизительно 5 тыс. служащих, рабочих и работниц, о судьбе которых надлежало заботиться (во время войны). Это было не все. В целом в наших конторах, разбросанных по всему миру, штат служащих, состоявший приблизительно из 1,5 тыс. человек, в подавляющем большинстве французов, был дезорганизован мобилизацией.

Как противиться всем этим трудностям? Меня охватила серьезная тревога. Она усилилась, когда вышел декрет о моратории в пользу банков… Я решил закрыть все наши филиалы, которые не могли функционировать без субсидий фирмы.

В первую очередь я позаботился сделать это в Англии. За месяц реорганизовал сверху донизу наши филиальные отделения, лишившиеся в связи с мобилизацией директора и всех служащих-французов. После этого я мог ехать и Америку”.

Итак, всего лишь несколько недель спустя после битвы на Марне, оставив все свои французские предприятия в полном беспорядке и закрыв студии, этот крупнейший кинопромышленник уехал в Соединенные Штаты, где пробыл целых восемь месяцев, лишь на пять дней приехав за это время в Париж в декабре 1914 года.

Его поведение было бы непонятным, если бы мы забыли о том, что прибыли, поступаемые из Соединенных Штатов, составляли начиная с 1908 года сумму, превышающую 50 % всех его прибылей, а прибыли, получаемые Патэ на французском рынке, равнялись примерно 10 %. Значит, источник процветания был в Нью-Йорке, ставшем центром притяжения для кинотреста, имевшего мировое значение.

Но из Америки приходили дурные вести. Патэ прежде был одним из главных участников и акционеров треста Эдисона, но преуспевание американских партнеров в нем быстро усилило соперничество. Американские продюсеры стремились запретить французу открыть прокатную контору, а затем выпускать свой киножурнал „Патэ-ньюз”. Этот инцидент привел к разрыву, о котором было сообщено официальным документом 1 августа 1913 года, вступившему в силу как раз в начале войны.

Переход Патэ в ряды независимых усилил нападки против него. Сотрудники Патэ не сумели дать им надлежащий отпор или же воспользовались военными событиями и отдаленностью фирмы, чтобы набить собственные карманы. Уход из треста Эдисона создавал необходимость открыть агентства по прокату по всей территории Соединенных Штатов. Средств не хватало, и бухгалтерские подсчеты возвещали о росте дефицита. В Нью-Йорке прошел слух о надвигающемся банкротстве фирмы. Приезд Шарля Патэ вызвал там сенсацию. „Высадившись с парохода, — писал он, — я встретил главного бухгалтера. Он мне сообщил, что положение слегка улучшилось. Вместо 20 тыс. фр. мы теряем ежедневно не более 15 тыс. Газеты сообщили о моем прибытии. „Нью-Йорк гералд” заявила, что Фокс снял наши студии и что наш представитель только ждет моего приезда, собираясь объявить о ликвидации”.