— Великий Тлатоани ни в чем не обвиняет Эрнана Кортеса, однако в приеме кастиланам отказывает — до тех пор, пока не закончит переговоры с Чолулой.

Капитаны обмерли. Мотекусома завел их в ловушку и умыл руки.

— Нет-нет, так не годится! — вскочил с барабана Кортес. — Я с Чолулой не братался! Это вы признаете?

Послы переглянулись и были вынуждены это признать.

— Значит, я чист перед Великим Тлатоани! — заглянул в глаза каждому из послов Кортес, — и потом… я уже приглашен ко двору! Что же мне теперь — уходить ни с чем?

Капитаны обмерли: вместо того, чтобы немедленно бежать из Чолулы, Кортес делал все, чтобы остаться в западне!

— Значит, так, — подытожил Кортес. — Я убежден, что Мотекусома, как всегда, проявит мудрость, и я смогу увидеть его славную столицу.

Послы старательно подавили готовые прорваться язвительные улыбки. Уж они-то знали, что скоро глаза Кортеса закроются навсегда.

— А сеньора Чолулы, — повернулся Кортес к замершему вождю, — я попрошу вплоть до известий из столицы поставлять моим солдатам хорошую, вкусную еду. Поскольку идти нам еще далеко.

Вождь посмотрел на послов, послы на вождя, а затем они — все вместе — на Кортеса. Всех все устраивало.

Разведка служила исправно, и когда пронырливые тлашкальцы сообщили, что город уже собрал порядка двух тысяч воинов, а в главном храме принесли в жертву семерых человек, Кортес понял, что дальше тянуть нельзя. Обычно индейцы приносили столь обильные жертвы непосредственно перед важным делом. Он пригласил капитанов, быстро объяснил им боевую задачу и тут же нанес визит правителю города.

— Мое терпение истощилось, — сразу перешел он к делу. — Послы молчат, а я не могу терять столько времени понапрасну!

Вождь заметно заволновался.

— И потом тлашкальцы говорят, здесь в городе заговор, — требовательно заглянул ему в глаза Кортес. — Я не знаю, чьи это происки — твои или Мотекусомы, но покорно ждать нападения не намерен.

Вождь побледнел.

— Я ни о каком заговоре не знаю…

Кортес, останавливая его, поднял руку.

— Мне некогда выяснять, кто главный заговорщик, — четко обозначил он свою позицию. — Просто пришли нам две тысячи отборных носильщиков — завтра же. И мы уйдем.

— Две тысячи? — изумился правитель.

— А ты что думал? — прищурился Кортес. — Кто будет тащить в столицу мои тяжелые Тепуско? Тлашкальцев-то вы в город не пустили!

Вождь замялся… он действительно просил не вводить в город тлашкальцев, но организовать за одну ночь две тысячи носильщиков?

— Значит, завтра с утра? — растерянно переспросил он и вдруг расцвел.

— Да-да, — настойчиво повторил Кортес. — И чтоб поздоровее носильщики были! Покрепче!

А спустя полчаса он нанес визит и послам.

— Тлашкальцы говорят, в городе заговор, — прямо известил он, — и я не хотел бы думать, что в этом замешан Мотекусома.

Послы оторопели.

— Разумеется, нет.

— Значит, я могу рассчитывать на понимание Великого Тлатоани, если мне придется отбиваться? Кто бы ни напал…

— Безусловно! — дружно закивали послы. — Чолула подло отложилась от Союза и не может рассчитывать на поддержку Мотекусомы!

А той же ночью Марина за волосы притащила в Гостиный двор старуху.

— Колтес, она сказала, вас всех убьют.

Кортес заинтересовался.

— Кто она?

Марина задумалась, но кастильских слов ей все еще отчаянно не хватало, и она быстро нашла и привела Агиляра.

— Она говорит, что старуха — мать здешнего жреца, — перевел Агиляр. — Предложила выйти замуж за ее сына. Сказала, что они тоже хорошего рода. Обещала много украшений для ушей…

— Когда назначено нападение? — оборвал его не имеющий времени слушать об украшениях для ушей Кортес.

— Сначала они хотели напасть этой ночью, — перевел Агиляр. — Но недавно время внезапно перенесли. Первыми нападут носильщики и нападут они завтра утром, прямо здесь.

Кортес улыбнулся. Все шло, как он и предполагал.

— Старуху связать и — на задний двор, — махнул он рукой. — А с ее сынком я завтра буду разбираться. И еще Агиляр… сходи к капитанам. Я назначаю внеочередную сходку.

Едва солнце взошло, к Гостиному двору потянулись крепкие, плечистые, покрытые шрамами носильщики. Они шли и шли — из каждого квартала города, и стоящая в воротах охрана пропускала всех, отнимая и складывая у стены только совсем уж плохо спрятанное оружие.

— Потом заберешь, — вставляя заученные при помощи Агиляра и Марины местные слова, объясняли они, — как ты будешь со всем этим барахлом пушку тащить?

А едва похожий на мышеловку двор был заполнен, и ворота закрылись, показался Кортес. Он выехал из пустого по местному обычаю дверного проема на коне, в сопровождении обоих переводчиков и нотариуса, и был спокоен и уверен.

— Здесь есть вожди? — громко поинтересовался он.

Переводчики донесли смысл, и кое-кто вышел из толпы.

— А оружие с собой кто-нибудь принес?..

Вожди переглянулись.

— Или здесь одни бабы собрались? — хохотнул Кортес.

Толпа возмущенно загудела.

— У них есть оружие, — перевели толмачи.

Кортес удовлетворенно кивнул.

— Тогда объясняю. Поскольку, три дня назад мною и вождем Чолулы были начаты переговоры о принятии города в подданство Кастилии, территория Гостиного двора считается посольством.

Вожди внимательно слушали. Но пока ничего не понимали.

— А значит, на этой территории, — продолжил Кортес, — действуют законы Священной Римской империи.

Он повернулся к нотариусу.

— Верно, Годой?

Тот кивнул.

— Однако вы не только пришли с оружием, — возвысил голос Кортес, — но и замыслили предательское нападение на посольство дружественной Чолуле страны. Свидетели у меня уже есть.

Вожди заволновались, их явно обеспокоила наглость, с какой их обвинял повелитель «мертвецов».

— Теперь, по кастильским законам все вы, как преступники и убийцы, подлежите смерти.

Кто-то рассмеялся, его неожиданно поддержали, и постепенно весь обнесенный высоченными стенами двор наполнился громовым хохотом. Уже то, что им угрожает один-единственный человек, да еще попавший в такую западню, было немыслимо смешно.

И тогда Кортес жестом отправил переводчиков и нотариуса в укрытие, подал знак откинуть от стены здания гостиницы тростниковые маты и прямо на коне въехал обратно в гостиницу. Индейцы загомонили, потом загудели, все громче и громче, потянулись к спрятанному на теле оружию… но было уже поздно. Из пробитых в стене гостиницы больших круглых отверстий показались жерла орудий, и уже в следующий миг они ухнули и наполнили двор огнем и смертью.

— Теперь главное, чтобы Тлашкала не подвела! — прикрывая уши ладонями, крикнул Кортес капитанам, и те рассмеялись.

А спустя четверть часа, когда солдатам оставалось лишь добить оставшихся агонизирующих «носильщиков», Кортес пригласил пройти во двор капитанов и четырех взятых в плен и еще вчера во всем признавшихся, еле ковыляющих на обожженных ступнях вождей и обвел кровавое, шевелящееся месиво рукой.

— Вот видите, как все просто… Если все по закону делать.

Пристыженные капитаны молчали.

Тлашкала вошла в город со всех сторон. Счастливые от возможности наконец-то свести счеты с предательски вступившим когда-то в Союз Мотекусомы соседом они резали и резали, оставляя, однако, почетных воинов живыми — для принесения в жертву. А когда мужчин почти не стало, на улицы вышли все, кто хотел.

Хуан Каталонец оставил часть добровольцев заготавливать «масло» — прямо в гостинице, а сам рыскал по городу в поисках особых снадобий, размещенных лишь в особых, нужным образом помеченных родинками телах.

Известный неукротимой страстью к мальчикам бывший матрос Трухильо бродил из дома в дом с томными, полными вожделения глазами и время от времени отыскивал воистину бесценную красоту.