Но от посла требуется не только констатация факта, но и конструктивные предложения. Лодж встретился с Уэстморлендом и представителем ЦРУ в Сайгоне. Они совещались несколько часов и выработали общую ли-

нию, о которой посол сообщил в Вашингтон. Его предложение сводилось к тому, что пост президента Соединенные Штаты должны предоставить Нгуен Ван Тхиеу как человеку более уравновешенному, ho вице-президентом необходимо сделать Нгуен Као Ки, генерала, который пойдет до конца в войне и против Вьетконга, и против Ханоя, не останавливаясь ни перед чем. В то же время, в случае непредсказуемого изменения позиции Тхиеу, Ки будет противовесом. Что касается поста премьера, то на него можно подыскать человека после выборов в национальное собрание. Впрячь в один дилижанс Тхиеу и Ки — значит заставить их тянуть этот дилижанс. Оформить такой союз должны южновьетнамские генералы, которые поставят Тхиеу и Ки перед выбором: или они будут вместе работать, или армия найдет других людей на высокие посты. Недостатка в желающих распоряжаться американскими миллиардами в Сайгоне не было.

Посол сообщал также, что распри в сайгонском руководстве — это лишь отражение того, что происходит в обществе. Существует непримиримая вражда между буддистами и католиками, влиятельными сектами каодай и хоахао, между военными и гражданскими, между вьетнамцами и китайцами.

Все это составляет тугой узел трудноразрешимых проблем. «Если новой администрации, — сообщал посол, — которая будет действовать на основе конституции, не удастся организовать и направить враждующие группировки в русло борьбы с растущим влиянием Фронта освобождения, влияние которого мы уже не можем сбрасывать со счетов, то режим в Сайгоне, какую бы помощь мы ему ни предоставили, долго не продержится».

Сообщение посла вызвало в Вашингтоне серьезное беспокойство. Государственный департамент, располагающий своими источниками надежной информации, составил для президента Джонсона военно-политическое обозрение с анализом не только внутренней обстановки в Южном Вьетнаме, но и с оценкой действий американских войск и самого генерала Уэстморленда.

Государственный секретарь Дин Раск, от имени которого доклад был направлен президенту и Совету по национальной безопасности, хорошо понимал, что он идет на обострение отношений с министром обороны Макнамарой. «Но кто-то, рассуждал Раск, — должен сказать правду о неэффективности гигантских военных затрат, о громадных потерях в Южном Вьетнаме, о том, что надо менять и тактику и стратегию войны, чтобы завершить ее не поражением, а победой».

Президент Джонсон не успел прочитать доклада Раска в Вашингтоне и захватил его с собой на техасское ранчо. Правда, ему предстояло провернуть там нелегкое дело — и вряд ли останется время на чтение доклада, но он думал пробежать его по диагонали. Он знал, что разговор с бизнесменами города Остин будет сложным, но, используя свою власть президента и авторитет бывшего политического босса штата Техас, Линдон Джонсон рассчитывал получить контракт на расширение системы телевидения, обещавший президенту солидный доход. Вступая в Белый дом в качестве президента, Линдон Джонсон объявил, что он отдает все свои предприятия в особый фонд, распоряжаться которым будет специальный совет, не информируя президента о своей деятельности. Но тогда Джонсон хитрил, стремился выглядеть респектабельным, не связанным ни с каким бизнесом, делающим президента стороной заинтересованной в той или другой отрасли. Но Джонсон давно примирил свою страсть к деньгам со стремлением быть хозяином Белого дома. Владея состоянием в четырнадцать миллионов долларов, Джонсон, одержимый страстью к наживе, не мог умерить свои аппетиты, став президентом Соединенных Штатов. Наоборот, он решил максимально использовать этот пост для обогащения. Через техасских юристов, чьи доходы в значительной мере зависели от его благорасположения, он установил контроль над созданным особым фондом и, как и до президентства, продолжал управлять своим разросшимся хозяйством.

На воскресный обед президент пригласил канцлера ФРГ Людвига Эрхарда, думая обсудить с ним ряд межгосударственных вопросов. Только переговорив накануне с техасскими бизнесменами, Джонсон понял, как некстати этот визит.

Эрхард прибыл в полдень, и до обеда, показывая гостю свое ранчо, Джонсон постарался обсудить большинство намеченных проблем, оставив остальные на послеобеденное время.

Обед был обильным и изысканным. Выйдя из-за стола, хозяева и гости направились в комнату, где уже был сервирован кофе. Едва успели выпить по крошечной рюмке дорогого ликера, как секретарь, тенью скользнувший по толстому ковру, что-то шепнул на ухо президенту.

— Извините, — произнес Джонсон, поднимаясь во весь свой огромный рост над чрезмерно полным и разморенным Эрхардом, — у меня срочный разговор. Прошу вас, господин канцлер, чувствуйте себя как дома, я скоро освобожусь.

И он исчез из комнаты.

— Десять, пятнадцать, сорок минут… Уже не раз подавались к столу все новые напитки, легкая закуска, свежий кофе, а Джонсона все не было. Эрхард стал волноваться: не случилось ли чего-нибудь в мире, что требует от президента Соединенных Штатов активного вмешательства. Леди Джонсон, появившаяся в комнате с обворожительной улыбкой на лице, попыталась занять западногерманского канцлера, но почувствовала, что собеседник не очень внимателен к ней, будто прислушивается к тому, что происходит за стенами чайной комнаты. Она стала расспрашивать канцлера о том, как чувствует себя фрау Эрхард, но канцлер отвечал с неохотой, односложно. Отсутствие Джонсона становилось уже неприличным, граничащим с оскорблением, и Эрхард был недалек от решения дать команду ехать на аэродром, когда с улыбкой, с красными пятнами на лице в комнате появился Джонсон. Он подошел к канцлеру, стоявшему у инкрустированного книжного шкафа, заполненного протоколами конгресса за многие годы.

— Извините, господин канцлер, за мое долгое отсутствие. Только что позвонил генерал Уэстморленд из Сайгона и сообщил о некоторых неприятных вещах. Пришлось в ходе беседы искать выход из создавшегося положения. Такова у нас с вами миссия, господин канцлер, постоянно быть наготове к самым непредвиденным событиям.

Эрхард видел следы волнения и переживаний на лице президента, и обида несколько утихла, хотя, по его мнению, президент мог бы и посвятить его в существо дела. Однако он понимал, что президент сейчас, видимо, не готов обсуждать южновьетнамские дела, поскольку о них еще будет разговор позже.

Вежливо поблагодарив Джонсона, Эрхард сказал, что настало время покинуть гостеприимное ранчо, пора возвратиться в Вашингтон. Весь путь до аэродрома президент и канцлер вели легкий разговор. Президент рас-

сказывал о своем родном штате, о том, как он во имя политической карьеры отказался в свое время от заманчивой перспективы стать владельцем акций процветающей нефтяной компании.

— Я убедился, — говорил президент, — что служение Америке и нашим общим интересам, господин канцлер, доставляет больше удовлетворения, чем занятие даже самым прибыльным бизнесом. Для меня главным делом стало сначала отстаивание в конгрессе интересов родного штата, а теперь — всей Америки на мировой арене.

Эрхард усмехнулся про себя, ничем не выдавая своего скептического отношения к высокопарным словам Джонсона: он знал, что американский президент болезненно неравнодушен к богатству. Но вслух сказал:

— На вас, господин президент, лежат такие тяжкие вериги ответственности перед всем миром, что думать о чем-то другом, помимо своих высоких обязанностей, я полагаю, вам не остается времени, — канцлер Эрхард не знал, что сорок минут, которые он провел, ломая голову над тем, что произошло в мире, потребовались Джонсону для того, чтобы сломить упрямых остинских бизнесменов и добиться от них согласия на контракт, прибавляющий к состоянию президента Соединенных Штатов целый миллион долларов.

После проводов западногерманского канцлера Джонсон сыграл партию в теннис, посмотрел телевизионную программу принадлежащей ему телестанции и только тогда вспомнил про бумаги Раска. Удобно расположившись за столом, он начал чтение. Сначала думал пробежать их поверхностным взглядом, но скоро понял, что они требуют другого отношения. Раск был, как думал президент, беспощаден. Его прогнозы были неприятны. Они звучали неверием в победу, если не будет решительных перемен в политике.