Литмир - Электронная Библиотека

Старший Бонелли откинулся в кресле, опустив на глаза поля шляпы, чтобы укрыться от горячего июльского солнца.

— Вы, наверное, не помните, но я видел вас в тот день.

Она могла бы поклясться, что помнит каждую деталь того ужасного дня. Но она не помнила, чтобы отец Николаса был там.

— Я сидел в неприметной полицейской машине, когда лейтенант зашел к вам в дом, чтобы сообщить вашей матери о происшедшем. Вы были такой худышкой с гривой ярко-рыжих волос, сверкающих на солнце. Тот сентябрь был необычно теплым, и окна в машине были открыты. Ваш брат подскочил к машине и спросил, кто я такой. Вы подошли вслед за ним и прочитали ему лекцию, чтобы он не разговаривал с посторонними.

— Она, должно быть, родилась командиром, — сказал Николас.

Мимо промчалась моторная лодка. Она прошла близко к берегу, так что волны заплескались о камни и причал закачался.

— Вы очень подозрительно посмотрели на меня, — слегка улыбнулся Джозеф Бонелли. — Ваши глаза казались слишком большими на вашем лице. Позже я пытался описать Еве их цвет, но мне не удалось.

— Цвет зеленой бутылки из-под пива, если через нее смотреть на солнце, — сказал Николас.

Джозеф Бонелли украдкой взглянул на Рэйчел.

— Думаю, ты прав. Ну, все равно, — он пососал черенок трубки, — потом лейтенант вышел, и ваша мать позвала вас обоих домой.

Его слова перенесли ее назад. Мама была такой тихой, такой спокойной. Их отец умер, сказала она. Сбит полицейской машиной. Они объяснили, что их отец украл деньги, но это неправда. Он не был вором. Неважно, что говорят другие, он не был вором. Он любил их. Он не оставил бы их. Он не был вором. Мать повторяла эти три предложения снова и снова. В тот день, на той неделе, до тех пор, пока они не отпечатались у них в мозгу. Эти слова образовали каменную стену, на которую они опирались в самые трудные времена.

Ночью мать одиноко плакала в темноте. В своей комнате, бродя по дому. Рэйчел никогда не говорила ни ей, ни брату о том, что она слышала это. Она хотела бы знать, лежал ли и Тони по ночам без сна, прислушиваясь к рыданиям матери, не в силах, как и Рэйчел, облегчить ее боль и муку.

Еще одну вещь мать заставила их запомнить. Никогда и никому, даже своим лучшим друзьям, они не должны говорить о том, что сказали полицейские про их отца. Потому что полицейские ошибались.

А теперь она сидит здесь, сжав руку сына одного из полицейских. Рэйчел моргнула. Когда она схватила руку Ника?

Вынув трубку изо рта, Джозеф Бонелли постучал ею по ручке кресла, прежде чем снова взять черенок в рот.

— Николас сказал, что вы хотели расспросить меня о вашем отце? Что именно вы хотите узнать?

— Я не верю, что он продавал информацию о согласованных ценах на подряды компании Паркера и Тэйна их конкурентам.

— Она думает, что вы ложно его обвинили, — прямо сказал Николас. — Или ты, или Роберт Тэйн.

Джозеф Бонелли вынул трубку изо рта и непонимающе уставился на сына. Ник пожал плечами.

Как бы давая понять, что она заблуждается и не в своем уме. Рэйчел выдернула руку.

— Такое вполне возможно, — произнесла она. — Мой отец не был вором.

Ее слова словно заморозили их троих, и они застыли в молчании. Рэйчел казалось, что она парит в воздухе, наблюдая за этой сценой со стороны. Над озером что-то громко хлопнуло — это порыв внезапно налетевшего ветра наполнил повисший парус маленькой лодки, проплывавшей мимо них. Дома на другой стороне озера, раньше запертые, тихие, на праздники ожили, причалы и берега заполнили люди, издали напоминавшие муравьев. В воздухе витали ароматы готовящегося на жаровнях мяса.

— Я не вполне понял Николаса, — наконец произнес Джозеф Бонелли. Он вздохнул. — Полагаю, вы расскажете мне, что знаете.

Рэйчел рассказала ему.

— Так объяснила случившееся ваша мать?

— Вы хотите сказать, что она лгала?

Он ответил не сразу, потом заговорил, намеренно тщательно подбирая слова:

— Настоящими жертвами преступления вашего отца стали ваша мать и вы с братом. Она была вынуждена в одиночку растить двоих детей. — Он помедлил. — Мы все делаем ошибки, порой с самыми добрыми намерениями. Сознавать это бывает очень грустно, но люди слишком слабы, чтобы сопротивляться искушению. Они убеждают себя в своей правоте, находят тысячи извинений.

— Мой отец не был слабым.

Он продолжал, словно не слыша ее:

— Вашу мать заверили, что в связи со смертью вашего отца Тэйн хочет, чтобы дело было закрыто. Я не знаю, зачем она вам это рассказала. Вам не было нужды знать об этом. Не было необходимости омрачать ваши воспоминания.

— Я не нуждаюсь в ваших оскорбительных объяснениях, — твердо сказала Рэйчел. — Ничто не может омрачить воспоминания о моем отце. — Николас накрыл ее руку своей. То ли призывая успокоиться, держать себя в рамках, то ли тревожась за нее. Не обращая внимания на приличия, она сбросила его руку. — Не называйте его преступником. Он им не был.

— Но он сам подтвердил это. И подписал признание. У него на банковском счете были деньги. — Джозеф Бонелли смотрел в сторону. — Стюарт сказал, что ему нужны были деньги для семьи. На больший дом и чтобы откладывать деньги на обучение детей. Он, должно быть, очень вас любил.

— Нет, нет, у вас это не выйдет, — сказала потрясенная Рэйчел. — Вы стараетесь убедить меня, что он сделал это ради детей, чтобы я почувствовала себя виноватой и перестала задавать вопросы.

— Дорогая моя, я не хотел…

— Заткнись, Рэйчел. В расследовании нет места для мелодрамы. — Николас повернулся к отцу: — Признание находится в деле? Она захочет его прочитать.

— Если так, я, вероятно, смогу это устроить. Хотя не уверен, что это хорошая идея.

— Не беспокойся за Рэйчел. Она мужественный человек. Вернувшись в город, мы прочитаем признание ее отца.

Рэйчел, разъяренная, вскочила со своего кресла.

— Вот оно что? Значит, ты веришь, что существует признание? Может, ты и раньше знал об этом? Может, вы двое обо всем договорились по телефону? Давайте-ка бросим Рэйчел кость в виде признания, чтобы она заткнулась. И она смирится и больше не станет поднимать шум. С чего вы взяли, что я поверю признанию, предъявленному мне человеком, который…

Она не сообразила, что теперь, когда Николас сменил костыль на трость, он может двигаться гораздо быстрее.

— Кивни головой, когда перестанешь вести себя глупо, и я уберу свою руку.

Рэйчел кивнула. В ту секунду, когда Николас убрал руку от ее рта, она повернулась лицом к его отцу.

— Арестуйте его. Вы же полицейский. Я предъявляю ему обвинение в оскорблении действием.

— Прекрати, Рэйчел, — сказал Николас. — Ты же обещала держать рот на замке и предоставить мне ведение этого дела. Ты нуждалась во мне, так что прекрати бросаться обвинениями. — И добавил спокойно: — Эддисон и Бонелли вовсе не создают новых улик. Мы ищем то, что есть. Если мы работаем с клиентом, мы всегда на его стороне. Независимо от того, кто представляет другую сторону. — Он выждал минуту, словно давая словам проникнуть в ее сознание. — Если тебе не нравится, как я веду дело, ты в любой момент можешь отказаться от моих услуг.

Рэйчел развернулась и убежала в дом.

— Она хотела сказать, что я — человек, убивший ее отца, не так ли? — Низкий голос Джозефа Бонелли четко слышался за окнами веранды.

Дверь на веранду осталась открытой. Рэйчел прошла в гостиную и встала так, чтобы быть незамеченной. Прислонившись головой к бревенчатой стене, она ждала, что ответит Николас.

— Забудь об этом, отец, — сказал он. — У Рэйчел рыжие волосы. Ты же знаешь, какой темперамент у рыжих.

— Я не собираюсь указывать тебе, как поступать, Ник, но я не хотел бы, чтобы ты связывался с нею. Не отрицаю, она привлекательна, и к тому же ты чувствуешь себя обязанным ей, поскольку она тебе помогает, но об этом лучше забыть. Она действительно верит, что ее отец невиновен. — Он помолчал. — Что будет, когда ты докажешь обратное?

— Ничего не будет, — сказал Ник, — кроме того, что она узнает правду.

20
{"b":"184507","o":1}