Сравнивая свою большую, красивую, чистую Любовь собственно, с Предметом, вдруг замечаешь вопиющее несоответствие. И – чем дальше – тем большее. И, думаешь тогда:"Чего это я свою, такую хорошую, Любовь, трачу, чёрт знает, на кого?..". Её забираешь и ищешь уже человека, более достойного.

Но вот второй вариант, о котором ты, Лара, сказала, подразумевает и ещё другой, новый поворот в отношениях, который обусловлен Любвями, совершенно разными. К одному человеку – одна. К другому – совсем иная. К одному – стыдливо-плотская, к другому – духовно-возышенная. Ну, и тогда, раз уж их на всякую жизненную ситуацию свой экземпляр, своя версия, то почему бы и, действительно, не разлюбить, не бросить какую-то свою, ну, не совсем Любовь удачную. От которой одни неприятности. Или – опять-таки – один только стыд и переживания…

Разлюбить, или даже сделать аборт… Чтобы не дать ей родиться…

Из комментариев в ЖЖ: Эл, Алекс, и т.п – elvrett: часто вот то вспоминаю в таких случаях:

" Тебя очень прошу, не говори мне про любовь.

Я слышать про твою любовь не могу.

Пойми уже, наконец, когда ты говоришь: "Я тебя люблю", так ты в эти слова один смысл вкладываешь, а я совсем другой смысл из них извлекаю.

Как будто ты кладёшь в шляпу апельсин, а я из неё достаю кролика.

А ты меня потом спрашиваешь: ну как, вкусно?

И я сразу в ужасе: мне что, его убить нужно?

И съесть?

А я его, наоборот, морковкой кормлю, и у него нос шевелится, и уши розовые просвечивают на солнце.

А ты, ну так, между прочим, предлагаешь: давай я тебе его почищу.

Я это себе представляю, и мне сразу дурно делается.

Тошнит, голова кружится…

Ну ладно, говорю, почисть…

И ухожу из дома, чтобы этого не видеть.

Возвращаюсь через час, а ты сидишь в кресле, весь пол в апельсиновых шкурках, а кролика нет нигде.

Ты мне вкладываешь в рот дольку апельсина, и меня немедленно рвёт от вкуса свежей крови.

Я думаю: убийца.

Ты думаешь: истеричка. "

____________________

увы, не помню кто автор

СТУПЕНИ ВОЗРАСТА

Встречаемся как-то с другом Петей, и он мне сообщает радостную новость: – Знаешь, с такой женщиной познакомился! Красивая, одинокая, со своей квартирой. Сын в армии.

Время – Советский Союз. Нам по двадцать пять. В Советском Союзе одна из главных задач для решения интимных потребностей – это иметь какой-то угол. И не просто угол панельной пятиэтажки с её внешней стороны, а – угол, пусть той самой пятиэтажки, но со стороны внутренней. И желательно с обогревом в зимнее время. Квартира – это вообще была мечта. А, если в этой квартире ещё и не путалось под ногами никакого постороннего населения, то мечта превращалась в прижизненный коммунизм. Когда каждому по потребностям. И – столько этому каждому, сколько он хочет.

Братья по мужскому оружию рассказывали всякие экзотические истории о сексе в жиденьких кустиках сквера, в подвалах, на крышах домов, возле люка мусоропровода. Приходилось делить территорию с исконно кошачьими владениями.

Друг детства Толик Зубко рассказывал, как он лишал невинности девушку зимой в подъезде, посадив её на батарею. Глухая ночь. Слабый свет электрической лампочки. Мороз. Запах кошачье-человечьей мочи. Кровищи было! Слёзы! Первая любовь… Наш адрес, блин – Советский Союз… Сейчас говорят – хорошо тогда было. Кому?..

И вот Петя рассказывает мне про такую жизненную удачу: красивая женщина с квартирой! А у неё, наверняка, есть подруга. И… сын в армии…

Когда тебе двадцать пять, представление об окружающих тебя людях вполне определённое. Например, если у женщины, даже у самой красивой, сын в армии, то сразу думаешь: а передвигается ли ещё она по комнате без посторонней помощи? Представляешь в глубоких морщинах лицо, отвисшие груди… И на фиг тогда эта её отдельная квартира? Лучше уж в подъезд, на батарею, с девятнадцатилетней…

А вот когда было пятнадцать, то совсем взрослыми выглядели девчонки, которым исполнилось восемнадцать. Казалось, что они такие взрослые и уже всё знают…

Да, Бог с ними, с девчонками. Фильмы нашего детства, юности. Штирлиц-Тихонов не пожилой, но очень взрослый мужчина. Зрелого возраста Высоцкий. Леонов. Табаков…

Проходят десятки лет, ты снова смотришь фильмы с любимыми актёрами и думаешь: – Господи! А ведь Владимир Семёнович-то совсем мальчишка!.. И Мимино-Кикабидзе, почти подросток, пристаёт к стюардессе- старшекласснице Прокловой. И Леонов… Какой же он старик! Мужчина в расцвете лет!

Идёшь летом по городской улице и видишь прекрасных, одетых со вкусом, по последней моде, женщин, про которых говорят, что им пятьдесят, но почему-то ты не замечаешь у них, ни морщин, ни каких-то других, казалось бы, свойственных возрасту, изъянов.

Распрямляешься сам, подтягиваешь живот, делаешь обаятельную улыбку. И, как тебе кажется, у тебя загораются глаза.

А женщина, в лучшем случае, проходит мимо, просто тебя не заметив.

В худшем – думает: – Живой ещё дедушка. И передвигается ещё без посторонней помощи. Только вот лицо у него что-то перекосило (это про мою обаятельную улыбку).

– Дедушка, вам плохо? Может, вызвать врача?..

Самое подходящее, что можно в этом случае ответить, так это поддакнуть, согласиться: – Спасибо, дочка, я как раз в полуклинику… Я сам… Тут недалече…

ЖЕНЩИНА ПОСЛЕ…

Прибегает маленькая девочка домой с улицы, плачет, жалуется маме: – У Юрки есть писюнок, а у меня нету. Он смеётся надо мной и дразнится. – Не плачь, дочка, – успокаивает мама. Вырастешь – у тебя много писюночков будет…

Права мама девочки, но только отчасти. Поначалу, да. Исполняется девушке двадцать лет – и перед ней весь парк мужских писюночков в возрасте от двадцати до пятидесяти лет. Все дороги к ним открыты, все пути.

Но проходит десять лет.

Парк писюночков сокращается на десятилетие.

Ещё десять – остаётся всего ничего.

И вот наступает у женщины замечательный возраст: пятьдесят, ягодка опят. Время, когда уже не нужно предохраняться, не нужно себя сковывать в желаниях. Когда уже про эти мужские писюночки знаешь всего столько, что можешь уже предположить практически любой сценарий развития событий. Когда и можется, и – что главное! – ещё как хочется! И уже знаешь, чего именно, как и – сколько. Только… Писюночков мужских уже вокруг – раз, два и обчёлся…

Ну, тут я, может, несколько краски сгустил. Где-то, может, не точны рамки хронологии, но, в общем, картина следующая: к моменту женского полового расцвета, женское население вынуждено любоваться бледными красками мужского заката.

Царствие небесное моим родителям, но вспоминаю я, как в восьмидесятилетнем возрасте проговорилась мама, что переживает отец по поводу ослабевания мужских своих способностей. Папа на пять лет был мамы моложе…

А вот ещё друг рассказывал про своего отца-родителя. Папа его жил на старости лет одиноким, но активно пытался кем-то скрасить своё одиночество. В первый же день пребывания в каком-нибудь доме отдыха, папа, с помощью матюгальника, или же просто взобравшись куда-нибудь на возвышение, привлекал к себе внимание и объявлял о своих достоинствах: холост, два института, хорошая пенсия, хочет познакомиться с женщиной для серьёзных отношений. Кастинг в парке на скамейке в девятнадцать часов.

И женщины приходили. И, случалось, дело, действительно, доходило до серьёзных отношений. То есть: женщина приглашала дипломированного холостяка к себе жить. Кормила борщом. Стирала ему одежду. Показывала огород и кур.

Потом папа вдруг собирал чемоданчик и бросал свою подругу. Уезжал к себе домой. И с возмущением рассказывал родственникам, что очередная невеста ожидала от него ЕЩЁ ЧЕГО-ТО!!!

Я часто задумываюсь: у нас миллионы женщин в возрасте от пятидесяти до восьмидесяти лет. Все они не только живые, но среди них ещё очень много таких, кто бы ещё отнюдь не прочь порадоваться жизни во всех её самых счастливых подробностях. Но…