Закончив очередную игру, Николай сказал:

— Отлить хочется.

— А ты что, памперсы не захватил?

— Они уже промокли насквозь.

Был только один способ справить малую нужду относительно цивилизованно: в мусоропровод. Плохо, конечно, если в этот момент кто-нибудь выйдет из квартиры, — но ещё хуже оставлять в память о себе подтёки на стенах и жёлтые лужицы по углам.

— Я быстро.

— Дай телефон, я пока поиграю.

Николай протянул трубку, сказал, какие кнопки нажимать, и направился к мусоропроводу, расстёгивая ширинку. За его спиной раздавалось тихое попискивание клавиатуры — Макс быстро освоился и начал гонять по дисплею чёрную змейку, пожирающую неподвижные точки.

Николай пристроился поудобнее. Приступил…

Двери лифта раскрылись, и вышел молодой человек в укороченном чёрном пальто. Не заметив в первый момент детективов, он повернул к квартире Виктории.

Остановился, расслышав шорох одежды Макса, который уже спускался по лестнице, готовясь его окликнуть. Резко, одним движением развернулся и принял бойцовскую стойку.

Максим молча летел по ступеням.

Молодой человек сунул руку за пазуху.

Тростинкина всё ещё находилась в кабинете директора школы, пила чай с Марьей Ивановной. Они довольно оживлённо разговаривали, и тема разговора, скорее всего, была далека от расследования двойного убийства.

Акулов не стал заходить, только приоткрыл дверь и попросил Риту выйти. Она поднялась из-за стола, оправила свитер и зацокала каблучками по паркетному полу. Вид у неё был такой, словно она хотела сказать: «Я делаю важное дело, а вы мне мешаете. Ну, что ещё надо, господин сыщик? У меня времени мало…»

Вполне возможно, что Рита так вовсе не думала, но Андрей ничего не мог поделать и продолжал относиться к девушке предвзято. Не нравилась она ему, вот и всё. И потому вопрос, который в течение всего дня то и дело задавал себе Акулов, был закономерен, хотя и абсолютно несвоевременен: «Было у Серёги с ней что-нибудь или нет?». Обсуждать такие темы между напарниками было не принято, с самого начала совместной работы они, не сговариваясь, наложили табу на разговоры о личной жизни, по крайней мере о текущей личной жизни… Никто из них не лез в дела другого, не давал советов и не приводил примеры из собственной практики. Считалось: если я доверяю коллеге, то доверяю во всём; он сам разберётся, с кем ему спать и с кем встречаться после работы. Акулов вполне допускал, что Маша Ермакова не вызывает у Сергея восторга, однако он молчит и даже, похоже, не задумывается об этом вопросе, доверяет. Акулов был ему благодарен, но как не мог перебороть неприязнь к Тростинкиной, так и не мог отогнать мысли об её возможной связи с Сергеем. Словно кто-то тянул за язык, так и подмывало сказать: «На фига ты с ней спутался? Не для тебя эта барышня, как ты не видишь? Сейчас ещё не поздно, но потом, если отношения окрепнут, будешь только жалеть». Андрей даже опасался, что ляпнет что-нибудь подобное в самый неподходящий момент, ляпнет и прикусит язык, будет жалеть о вылетевшем слове, но не сможет ничего изменить — после таких разговоров извинения, как правило, принимаются вяло. Впрочем, ближайшие дни, скорее всего, будут представлять собой один сплошной «момент», меньше всего пригодный для серьёзных разговоров о личном.

Но ведь мысли-то в голову лезут…

— Ты один? А где Волгин? — Рита, коснувшись пальчиком локтя Андрея, выглянула из-за него, как будто Волгин мог прятаться от неё, сев на корточки.

— Поехал в тринадцатое. Катышев тебе сообщил результат обыска?

— Да, только что заходил. Вы думаете, это Миша?

— Думаешь у нас ты. А мы только делаем.

Рита поморщилась, не зная, как квалифицировать сказанное Андреем: грубоватый оперской юмор или камень непосредственно в её огород? Решила не обострять отношения и переменить тему:

— А что Градский тут делает? Я же его отпустила.

— Слишком рано.

— Рано? Думаешь, у него тоже надо провести обыск? Не знаю… Мне кажется, нет оснований.

— Он хочет сделать дополнение к протоколу допроса. Важное дополнение. Мы с ним пообщались, и он кое-что вспомнил.

— Да? — Рита искренне удивилась. — А мне казалось, мы все хорошо записали. Феликс Платонович! Что же вы такой забывчивый? Я же у вас подробненько все спрашивала!

Градский стоял от них шагах в сорока, прислонившись к окну в противоположном углу небольшой рекреации. Услышав обращение следователя, встрепенулся и с виноватым видом развёл руки:

— Да как-то из памяти вылетело. От нервов все… От нервов.

— Ничего страшного. Сейчас мы это допишем, и все. Вы только подождите немного, хорошо? Мне с Марьей Иванной надо ещё один вопросик обсудить. Это недолго.

— Весь в вашем распоряжении.

— Ну и чудненько! — Рита посмотрела на Андрея. — Ты со мной останешься?

— Нет, надо Серёге идти помогать.

— Скажи, чтобы он мне позвонил.

— Хорошо, — Просьба девушки Акулову не понравилась, показалось, что она нарочито подчёркивает факт неслужебных отношений с его напарником. — Скажу обязательно. А ты допроси этого дуста как следует…

Кратко объяснив Тростинкиной, каким моментам в новых показаниях Градского следует уделить особое внимание, Акулов ушёл.

— До свидания! — запоздало крикнул ему вслед Феликс Платонович, но Андрей не стал оборачиваться и только кивнул на ходу.

Во дворе школы, около входа в спортзал, стоял жёлтый с синей полосой «пазик» «Спецтранса». Краснели габаритные огоньки, тарахтел двигатель, клубился белесый дым под задним мостом и вокруг выхлопной трубы. Складная боковая дверь была открыта. Оставшийся в автобусе водитель курил и слушал радио, подзабытую композицию «Эйс оф Бэйс» начала девяностых. Кажется, под названием «Счастливая нация». Её часто крутили по разным каналам, когда Андрей только начинал службу в милиции, а Виктория училась в девятом классе, частенько прогуливала занятия и пропадала на дискотеках, для посещения которых всеми правдами и неправдами вымаливала деньги как у матери, так и у брата. Половину его первой зарплаты Вика оставила в клубе «Планетарий», самом популярном ночном заведении того времени, за одно посещение. После этого целый месяц жить было трудновато, но сестрёнка просто светилась от счастья, так что никаких претензий к ней Андрей, естественно, не выдвигал. Теперь эти затраты, можно сказать, окупились — Акулов посмотрел на свою новенькую «восьмёрку» и сглотнул вставший поперёк горла ком.

Андрей не стал дожидаться, пока вынесут трупы. Сел в машину, развернулся. Хотел, не оборачиваясь, ехать в отделение, но всё-таки не выдержал. Придержал педаль сцепления и обернулся. Массив школы с редкими горящими окнами кабинетов и спортзалом, наполненным тревожным зеленовато-жёлтым свечением, напоминал терпящий бедствие лайнер. Ещё немного — и он скроется под холодной водой, а пока в эфир несутся крики о помощи. SOS… Спасите наши души…

Акулов помотал головой, отгоняя навязчивое видение, и отпустил педаль. Машина дёрнулась, передние колёса плюнули ошмётками снега, но потянули.

Вчера был его день рождения. Воскресенье могло стать… Нет, не так! Воскресенье стало вторым днём рождения Вики. Ему исполнилось двадцать девять. Она могла погибнуть в двадцать три…

С холодной, расчётливой яростью Акулов представил, как он поступит с убийцей, когда до него доберётся.

Говорите, на смертную казнь введён мораторий?

Посмотрим…

Волгин и Михаил сидели в «ничейном» кабинете на втором этаже 13-го отделения. Сазонов околачивался в коридоре — видимо, мешал разговору, и Сергей его выставил. На Андрея Шурик посмотрел глазами отличника, несправедливо выдворенного из класса за проступок соседа по парте. Ожидал, вероятно, что Акулов позовёт его с собой, разрешит принять участие в расколе злодея, но Акулов не позвал. Сперва хотел вообще пройти мимо, не обращая внимания, но передумал и остановился:

— Спустись в дежурную часть, «пробей» задержанного по всем учётам. Катышев не появлялся?