— Твоя робоча сила нать спробовать, сударь. У меня в дому печи дров любят много. Бежи, сруби, вон, лишну елку, чтобы окна не загораживала.

Федька затосковал, — ель выше колоколен, охвата в три. Однако нашелся:

— Стоит ли костюм патра'ть из-за пустяка. Это и мой кучер осилит.

У Данилы топор поет, щепа летит. Ненила в окно зглянула, замерла:

— Откуль экой Вова Королевич?! Где экого архандела взели?

Королек сморщился:

— Я сказал, что мой кучер.

Зашумело, ель повалилась. Ненила пилу со стены сдернула.

— Побежу погреюсь. Роспилю чурку, другу.

Одночасно Данило да Ненила печатну сажень поставили, хотя не на дрова, а друг на друга глядели. Да с погляденья сыт не будешь.

Утром Королек торопит:

— Сударына, когда же свадьба?

— Добро дело пе опоздано. Нам еще к венцу-то не на чем ехать. Зимой дедя, от меня, у подряду дрова возил, дак топере кони ти на волю спушшепы. Дома один жеребеночек, в упряжи не бывал. Ты бы объездил.

Федька сунулся в конюшну, пробкой вылетел. Конь — богатырю ездить — прикован, цепи звенят.

— Таких ли, — Федька говорит, — я дома рысаков усмиряю, а этого одра мой Данилко объездит.

Данило не отказался, спросил бычью кожу, выкроил три ремня, свил плеть, в руку толщиной, пал на коня. Видели, богатырь на коне сидит, а не видели повадки богатырские. Только видят, выше елей курева стоит, курева стоит, камни, пыль летит.

Королек от такого страху давно в избу убрался и дверь на крюк заложил. Одна Ненила середи двора любуется потехой богатырскою. Двор был гладок, укатан как паркет, конь и всадник его что плугом выорали. Теперь на жеребца хоть робенка сади.

На завтра и Федька, разнаредясь, верхом проехаться насмелился. Коненшо, Девич повода держал.

Советники к Ненилы накоротки заприступали:

— Как хотите, сударыня, а Федькины земельны угодья опустить нельзя. Дозвольте всесторонне осветить по карты. Вот ихна держава, вот наша. Вот этта у их еловы леса, этта деревья кедровы...

— Мне спать не с деревом кедровым и еловым, а с мужиком! Дня три поманите.

Ненила грубо советникам отрезала, а сердце девичье плачет.

Веселилась, да прироздумалась, радовалась, да приуныла, пела да закручинилась. Полюбила Даниловы кудри золотые, завитые.

День кое-как, а ночью — соболино одеяло в ногах да потонула подушка в слезах:

— Данилушко, я твой лик скоро не позабуду! И во сне уста сами собою именуют:

— Данилушко!

Данилушко не дурак, — это заметил. Тоже сам не свой заходил. Ненила где дак бойка, а тут не знает, как быть. И сроку не то что дни, часы осталися считанные.

Данило пошел на заре коня поить, Ненила навстречу. Мешкать некогда. Оп выговорил:

— Неужели, госпожа, ты моя, да моя!?

— Уж я вправду, господине, твоя, да твоя!!

И любуют друг друга светлым видом и сладким смехом.

Федька это вышпионил, сенаторам наскулил. Сенаторы опять ноют:

— Ох, государыня... Конечно Федька против Данилы, — раз плюнуть, но, ведь, за Федькой-то земельных угодьев у-ю-юй!

Ненила заплакала:

— Ах вы, бессовестны хари! Я на двенадцати войнах была, разве мало земли добыла?!

Сенаторы Непилу зажалели, отступились уговаривать. Корольку сказали:

— Наша Непила досюль была спяща красавица. Данило ей разбудил. Пущай она дичат как знат.

Федька взял да купил знающу личность по медицине. Личность дала травы сбруне'ц, от которой память отымается. Федька подсыпал сбрунца' Непиле в чай. Она выпила две чашки и сделалась без понятия. Федька забегал по дворцу:

— Сию минуту сряжать королевну под венец!!

Фрейлины испугались, что Ненила молчит, однако живо обрядили, к венцу повезли. Тут Девич налетел, растолкал свадебников, схватил Ненилу за руку:

— Госпожа! Ты помнишь ли?

Она долго на него смотрела:

— Ваша личность мне кабыть знакома...

Он заплакал навзрыд. Ушел к морю.

На обрученьи Непила только одно слово выговорила:

— Данилушко, ты у меня слезами полит, тоскою покрыт!

Ей ни к чему, что возле-то Федька. Сенаторы и народ засморкались, слезы заутирали. И как венчать стали, невеста второ слово высказала:

— Венчается Данило Нениле, а маленька собачка Федька не знай зачем рядом стоит.

Тут весь парод и с попами по домам полетели:

— Эта свадьба не в свадьбу и брак не в брак! Личность, у которой королек траву купил, тоже спокаялась, отыскала Девича, шепчет ему:

— Не реви! Этот угар у королевны к утру пройдет. Мы обманули Федьку. Он на месяц дурману просил, а мы дали на сутки.

А Федька скорехонько погрузил Ненилу на пароход. Она в каюте уснула как убита. Плыть всю ночь. Данило вахту дежурит, по морю лед идет весенний, по молодецкому лицу слезы.

И королек свое дело правит. Подкрался да оглушил Девича шкво'рнем. Тело срыл в море.

Утром берег стал всплывать и город,

Федька ходит козырем:

— Ненилка месяц будет не в уме. Я ее выучу по одной половице ходить.

Повернулся на каблуке, а Ненила сзади стоит, здорова и в памяти, только брови как медведи лежат:

— Я как сюда попала?

У Федьки живот схватило:

— Вы, значит, со мною обвенчавши. И плывете, значит, в наши родные палестины-с!

Ненила вдруг на палубу упала, руки заломила:

— Что со мной стряслось? На войне я была удала и горазда, а тут...

Она вдруг сделалась страшна, гро'зна.

— Где Данило Девич?!

Данилко накачался на свадьбе как свинья; не свалился ли в воду с пьяных глаз...

Но тут пароход к пристани заподоходил. Музыка, встреча, отчишко с министрами, народ. В пристанском буфете сряжен банкет. Все в одну минуту напосудились без памяти. Явился Митька пытать о брате. Королек насильно налил Митьку вином, с отцом пошушукался и под шумок стянули они пьяного в лодку. Отчишко уплавил тело к морю, валил на пески, ножом вывертел сонному глаза и угреб обратно.

А Федька, как за стол-то воротился, думает ничего никто не приметил. Глядь, — Ненила подходит:

— Кого куда в лодке повезли?

Митьку, Данилкинова брата, папаша вытрезвлять поехал.

Мать Данилы да Митрия тут привелась, заревела медведицей:

— Убивать повезли моего детища! И Данилу убили!!

Во дворе тишина стала. Ненила как туча грозова приступила к Федьке:

— Где Данило?!

Королек завертелся собакой.

— С пароходу пьяной упал, на моих глазах захлебнулся.

Матка опять во весь двор:

— Врешь ты, щучий сын! Не пьет мой Данилушко, в рот не берет. Где они?! Где мои рожоны дети?!

Ненила королька за плечо прижала, ажио он посинел:

— Сказывай, вор, где ейны дети!?

Федька вырвался, по полу закатался, заверещал свипым голосом:

— Эй слуги верны-ы! Хватайте мою жену Ненилку, недостойную королевского ложа! Я Данилку ейного своеручно в море смахнул как комара, а ее, суку, на воротах расстреляю! Вяжите ее! Каждого жалую чином и деньгами!

Середи двора телега привелась ломовая, оглобли дубовы велики. Ненила Богатырка вывернула эку семисаженну снасть да как свиснет, свиснет наокруг: по двору пыль свилась с каменьем, из окошек стекла посыпались. Брызнул народишко кто куда, полезли под дом, под онбары, на чердак, на сенник, в канаву. Сутки так и хранились, как мертвы. Старой королешко ухватил с собой десяток мужиков поудалее, да на двух телегах и удрал неведомо куда.

Воля во всем стала Непилина.

Перво дело она послала людей к морю искать Данила и Митрия, да от себя подала во все концы телеграмы. Посыльны бродили неделю, принесли голубой Данилов поясок:

— Не иначе, — рыбы съели братанов. По берегу есть костья лежит.

Ненила убрала в сундук цветны сарафаны, наложила на голову черной плат. Ни с кем боле не пошутит, не рассмехнется. День на управленьи да при хозяйстве, а после закатимого сядет одинехонька у окошка, голубу Данилову опояску к сердцу прижмет и запричитат: !