— В полночь, черным крыльцом!
О полночь он зашел во двор — ни дворника, ни собаки. Залез в сени... Кто-то его обнимат, припадат, в горницу тащит. Золото с золотом свилося, жемчужина с другою скатилась!
Санька говорит:
— Ты меня весь мой век мучила...
— Нет, ты меня мучил! Разве настояшшой мушшина так поступат? Придешь, эдаки деньги из-за меня старому чорту бросишь да издале и любуиссе!
— Я к тебе и дороги не смел прокладывать. Думал, эдака королева...
— А ты чем не король? Я отсель тебя скоро не выпущу. Согласись у мня в секрете пожить?
— Да, Аниса. Я тебя с семнадцати годов жада'л.
А о старичонке не беспокойся. Я его во свои комнаты года два не пускаю. Да он что-то стал временем будто не в полном уме. Знат деньги считат да в карты тешится.
Жирует Санька у своей преданной тайно от всех. Спит под ейным отласным одеялом. Утром кофейку попьет, книжку почитат, а там завтраки, обеды... Подружка куда пойдет, дружка на ключ закроет. Эдаким побытом зима на извод пошла.
Санька что-то невесел:
— Аниса, бесчестно мне у твоего куфмана в доме жить.
Честна жена на него с гневом:
— А я здесь не хозяйка? Я разве го'ла сюда приехала?! Мало приданого сюда привезла? Мало денег ему здесь нажила?!
— Что я спрошу тебя, Аниса, почему ты за старого пошла?
С дику, бажо'ной. Перед подружками нать было похвастаться, что муж иностранец. Вышла шутя, думала, что за Европа, что за Норвега. Дале узнала... У старика тогда шикарной ресторан был, картеж... И я главна приманка. За одно погляденье англичана деньгами, американа бральянтами платили. Пять годов я как на горячем отюге жила. Дале заскучала, домой, в Русь тошнехонько захотела.
Мужишко заметил, что я приуныла, до копеечки меня ограбил. Судей купил, в опеку меня взял, сундучишки мои к себе перенес. Ну я всегда была па это незавидна. Хватай, думаю, только меня в покое оставь... И вот ты, Санюшка, жизнь моя, явился. Я как из гроба встала...
Стариковы комнаты находились в верхнем этаже, и внизу было слыхать, как супруги бранятся по хозяйству. Какой-то раз Аниса прибежела от мужа в слезах:
— О надоело, пятаками да четвертаками у этого Кощея выманивать: на керосин и то спрашивай...
Этой ночью она.вдруг спросила Саньку:
— Вот что, бажоной, ты в карты не мастер?
— Игрывал.
— Дак вот како дело, хватит тебе мышью в подполье сидеть. Сходи сразись со стариком в картишки. И еще я придумала — наложи его'ву шапку оленью. Он будет па шапку дивить, а ты не зевай.
— Ведь он тому подивит, что я не в показаное время явился?
— Не подивит. Есть этта от пароходов остается шляющих.
Санька намылся, набрился, нарядился, вылез задним двором, обошел сад и ступает мимо лавки. Куфман сбарабанил в окно. Санька зашел. Хозяин стул поддерьгат:
— С приездом! В картишки сыграм?
— Можно.
Играют, и вдруг купчишко обратил вниманье на гостеву шапку: «Моя шапка!... Ни у кого такой не бывало...» А спросить неловко... Спутался несчастной и проиграл. Три раза сыграли, и все он не о картах, а о шапке... Продул Саньке триста. Заерести'лся:
— Подемте красавицу за сто рублей глядеть?!
— Благодарим, насмотрелись.
Хозяин лавку запират, а Санька к Анисы. Она шапку схватила, бегом унесла наверх. Старик пришел, зашумел на лестнице:
— Аниса! Где моя шапка?
— Кака' шапка?
— Моя шапка белой оленины со звёнышками!
— А куда ложипть? Верно в шкапу!
Шкап открыли, она там и висит. Старик дивится:
— Что за лешой! Чик в чик сегодня таку шапку у покупателя видел... Тьпфу!!
Санька говорит подруге:
— Против совести, против характера мне этоткартеж.
Аниса вспыхнула:
— Ты для меня добывашь! Это мои деньги! Судом не высудишь, силой не схватишь. Одно остается — хитрость.
Опять сколько-то времени живут. Аписка забралась к мужу наверх, добыла праздничну вышиту рубаху. Нарядила любовника.
Куфмапу отыграться охота, увидел, выскочил из магазина:
— Пожалте, пожалте! Вы гуляете, а картишки скучают!
Санька пальто скинул, партнер на рубаху бельма вылупил.
Карты на руках, а в головы двоит: «Моя рубаха... А пес знат, мало ли рубах... Нет, моя, руска вышивка. ..»
Из-за этой рубахи парень опять триста рубликов унес.
Только рубаха на место попала, муж летит:
— Чорт! Тьфу! Кому ты, твари'на, мою рубаху дала? Я други' триста от рубахи прогадал!
— Где быть твоим рубахам кроме комоды?.. Вот она! Что ты орешь-то, ско'блено рыло, еретик! Ах ты, балда по'ла, сатана плешива!
Досыта наругалась невинна, обижена женщина, отвела душу.
На третий раз (на дворе-то уж весна пошла) Аписа перестень мужнев выудила. Санька перчатку напялил, идет, Куфман за им в сугонь:
— Не дам с выигрышем уехать! Хоть раз нажгу!
За игрой наш обдувало перчатку снял. Кольцо-то и воссияло. У бедного старика опять игра сбилась: «...Мое кольцо... Мой фасон... Спрошу... Нет, неудобно...»
Всего за три раза наказали наши земляки почтенного старичка на деветь сотенных. Теперь они сами себе господа!
А Санька о другом забеспокоился:
— Аниса, я в городе показался. Время вешно, народу людно. Заметят, что у тебя живу.
Она день-два со стариком ладно поразговаривала, сказыват любовнику:
— Барину моему на лето прикашшик надо рыбу закупать. Ты эким анделом зайди, дешево запроси. Он тя схватит.
Санька заходит в лавку, куфман козой глядит:
— Нет уж, в карты наигрались!...
— Не до карт, господин куфман! Я посоветоваться. У меня шкуну розбило, незастрахованный товар потонул. Я разорен. Ищу работы,
— Так и надо! Потому и потонул, что не обыгрывай в карты. А каку работу можешь?
— Доверенным, приказчиком...
— Мне русской приказчик надо. Сколько просишь?
Санька назвал смешну цыфру. Старик на дешево лакомой. Сладились.
Теперь не надо прятаться, входя-выходя. Ловче жить стало.
— А мне этого стало мало, — припадат к дружку подружка. — Мы с тобой молоды да могутны, нам песню-ту во весь голос надо спеть. Мне при всех хоть однажды охота с тобой рука в руку погулять, чтобы все увидели, все поза'рились. Шурочка, век наш не-долгой, выпьем по полной!
— Аниса, у твоего старика в дому я связан... Каша не наша, котел не свой...
— Ужо погоди, проведаю, ладит ли он у моря дачу снимать.
Невдолги видит Санька — его любезна пляшет да поет.
— Что за радость?
— Меня посылат на дачу, тебя по рыбу, сам при лавке остается. Что губы надул? Дача-та ведь в том же рыбном становище. В одном домичке будем жить у водички. Вечерком двои'ма в лодочки — ты грести, я править... На мох по морошку пойдем.
— Кряду и донесут.
Пушшай доносят. Я придумала запутать муженька.
На завтра и приказчик наш с новостями:
— Хозяин спешно выпроваживает, боится, как бы конкуренты впереди не забежали. И тебе, Аниса, велит сряжаться.
Аниса полетела наверх.
— Вот что, милостивый осударь, ты помошника иметь, и я без прислуги одна в рыбну бочку не полезу.
— Оставайся дома. На прислугу лишних капиталов нет.
— На лешой твои капиталы! Ты прикащика жени, вот мне дарова кухарка.
— А это верно! Только с улицы бабу в дом не допущу.
— Чорт ли с улицы! У соседа девка—куда с добром!
— Не помню такой. Надо посмотреть.
— А завтра чуть свет она крыльцо мести будет. Ты сходи.
На заре вверху половицы заскрипели, тот девку смотреть засобирался. Аниса набивной сарафанишко надернула, ситцевым платком завязалась, задним двором в соседи забежала и пашет крыльцо. А благоверный ейной пройдет мимо да поглядит, пройдет да поглядит. Дале ушел. Она опять кругом обежала, переоделась и наверх.
— Видел девку? Какова?
— Что за чорт! До чего на тебя похожа! И ростом и постатью и всем. Как же люди разбираться будут — где барыня, где кухарка?
